Биссер. Мясо и акварель. Часть третья

Мужской розовый. 1998

Я работаю в типографии, дизайнером. Кроме основной работы директор подкидывает мне шабашки с отдельной оплатой — подделка упаковок видео- и аудиокассет. Их заказывают многочисленные пираты. Для этой работы он меня ещё и учит тонкостям подделки. Но некоторые упаковки не надо подделывать, пираты выпускают в них свои пиратские сборники, на своё усмотрение, и тогда можно проявить всё своё умение создавать красоту.

Для одного такого альбома я нахожу в кореловских фотоархивах фотографию сексуальной девушки с большим бюстом и симпатичным лицом в сползающем пышном розовом пеньюаре. Портрет по бёдра. Венера Милосская с руками и головой с губами уточкой. Дорабатываю тёмно-красной текстовой композицией, получается очень крутой розовый портрет с белыми и красными акцентами.

Через месяц заказчик приезжает и заказывает эту упаковку дополнительным тиражом в три раза больше первого:

— Дальнобойщики покупают этот вкладыш без корпуса и кассеты. Одну только бумажку. Ещё такой дизайн делайте, пацаны.

Упаковка важнее содержания.

 

Медальки. 1978

Я никогда не видел своих дедов живыми. Они оба вернулись с войны пораненными и потом много лет от этих ран мучились. И оба умерли до моего рождения. И я всегда завидовал тем сверстникам, у кого были живые дедушки.

Мне 5 лет. Мне скучно. Я лезу в ящик трельяжа у бабушки. И обнаруживаю там целый склад медалек. На них изображены странные танки и самолёты, звёзды, что-то написано. Я забираю всё это с собой и иду играть с мальчишками по деревне. Все медали я благополучно рассеваю по деревенским песочницам в тот же день. Для меня это просто значки, не имеющие никакого смысла и ценности.

Бабушка так ни разу и не попрекнула меня за потерянную память о деде. И его наградах.

 

Сон. 2024

Часто с детства вижу один и тот же сон в разных снах — я в каком-то доме, пытаюсь подняться по лестнице на этаж выше, прохожу пару пролётов, но лестница подо мной начинает сыпаться и рушиться. И обваливаться. Я же пытаюсь взбежать наверх от идущих следом разрушений. Но они следуют прямо за мной в пространстве сна.

На чай. 2023

Принципиально не плачу чаевые. Нигде. Физически не понимаю их смысл. Хозяин кафе старался, выбирал место, придумывал идею, нанимал персонал, рисковал. Повар старался, готовил. А чаевые официанту. За что? За то, что он не плюнул в мою тарелку по пути от кухни?

Я стопудово позитивный. 2024

Некоторые мои бывшие друзья неосмотрительно утверждают, что я зол на этот мир и не люблю людей. Вовсе нет. Я очень люблю этот мир вокруг меня. И людей очень люблю. И всех детей. И природу, и животных люблю, и стараюсь защищать по мере сил. А не люблю я тупых моральных уродов.

 

Инфаркт. 2024

Разговариваю с Анваром по телефону, вдруг его монолог прерывается на полуслове отборным матом в сторону нерадивого водителя на его пути.

— А ты в себе тоже не держишь? Не боишься испортить свою карму? — спрашиваю я, вспоминая недавние конфликты с Олесей.

— Нет, конечно! Более того, я не держу в себе, потому что не хочу умереть тихо от инфаркта потом. Меня так на тренингах учили, когда надо, выплескивать криком из себя этот негатив.

Страгивание. 2002

Айрат.

— Айда индэ… — бригадир Юсуп громко хлопает в ладоши, бригада отклеивается от своих усиженных мест и встаёт по местам. Человек 7.

Нажимают кнопку на пульте бетономешалки, она протяжно гудит сначала, потом, набрав пинков от мотора, наконец страгивается и начинает крутить свое туго набитое ПГСом с цементом пузо. Металл стонет под тяжестью смеси, через минуту в неё начинают добавлять воду со шланга. Прямо в крутящееся жерло. Я смотрю на это вращение и думаю, что так вот и многие люди, и я в том числе, требуют большой энергии на страгивание. Намного большую, чем на дальнейшую работу. Энергию Волшебного пендаля.

Бетон готов, его выливают в огромное корыто под бетономешалкой, не останавливая её вращение. Из корыта уже черпают вёдрами, и они уплывают по человеческой цепочке к месту выгрузки. Муравейник человеческих рук. Танец труда.

Айрат подбивает всю бригаду на прикол над бригадиром, стоящим в середине цепочки. С обеих сторон на бригадире специально то и дело возникает затор из пустых и полных ведёр. И с обеих сторон каждые пять секунд слышится:

— Юсуп, ведро! Ай, Юсуп, чо так медленно-то работаешь? Шевелись уже, на ходу кури, на ходу!

Наконец, загнанный вёдрами, улыбающийся Юсуп падает и в него со всех сторон, под улюлюканье бригады, летят уже вместо слов пустые вёдра.

Два страха архитектора. 1998 — 2002

Два раза в своей профессиональной работе я испытываю страх. Панику.

Первый раз — это мой самый первый объект. Я тогда преподаю в институте. И, несмотря на наличие диплома, к практической стройке имею отдалённое представление. Ко мне обращается семейная пара — бизнесмены. Просят нарисовать проект реконструкции офисного здания в Черниковке. Я рисую пару чертежей. И через месяц они зовут меня на мой первый надзор.

Я стою перед этим зданием в ужасе. Я нарисовал левой ногой два листка схемок. А тут 50 человек по ним убивают всё здание, реализуя мой бред. А вдруг я ошибся, и мой шедевр — не шедевр? Но главное — не подавать виду. Главное — уверенность.

Второй раз — это мой собственный дом. Момент, когда вдруг льётся по лотку первый бетон. Паника. Вдруг это решение неверное? Когда я ещё буду строить второй дом для себя?

Больше я никогда и ничего не боюсь в своей работе.

 

МухаматУскан. 2002

Айрат.

Айрат напоминает мне актера Александра Баширова. По повадкам и внешностью. И голосом тоже. Мы едем с ним в горы, поискать бригады на стройку по его району. У Айрата невероятная способность находить работников в сторону Белорецка от Уфы. Все его знают и привечают. В любом дворе, в любой деревне. И каждый мент на дороге тоже.

Дорога петляет среди гор, делая повороты вокруг древних огромных скал. И за счет эффекта параллакса мне в таком движении начинает казаться, что это вся вселенная крутится вокруг этой скалы, и я вместе со всей вселенной, как песчинка лечу в пространстве вокруг неё. Главное — не улететь в этом гипнозе с дороги или на «встречку».

Вдоль дороги течёт ручей Басу. Айрат просит остановиться. Спускается к ручью, наполняет пластиковую бутыль.

— Айрат, давай быстрее!

— Дай, хоть воды напьюсь своей родимой стороны. Я же скучаю по ней.

Только тут я вдруг соображаю, что вода в ручье течёт в гору…

Просто в горах, на скорости, при движении в поворотах дороги, работа вестибулярного аппарата нарушается, и когда кажется, что мы спускаемся, на самом деле — дорога идёт на еле заметный подъём. А вода в ручье течет в правильную сторону.

Иногда к дороге выходят табуны лошадок местной породы. Они неказистые, низкие росточком. Зато такие лошади вывозят целую страну во время войны.

Сворачиваем на Зуяково с трассы. Грунтовка. Справа и слева мелькают редкие ограды из серых от дождей и солнца слег.

— Это местные свои покосы так огораживают, — делится Айрат.

Иногда за этими оградами можно увидеть старенький припаркованный автомобиль или мотоцикл, и где-то поодаль провожающие наше движение настороженные взгляды хозяев покосов. Айрат объясняет их недружелюбие:

— Тут самое ценное в горах — покосы. За хороший покос на убийства идут. Катайская народная республика. Они даже сено кладут не как все.

Стога тут ставят очень узкими, высокими и острыми конусами. Метров до 6 высотой. В центре стога вертикальная слега, закопанная комелем в землю.

Грунтовка петляет по горным склонам, и, если отвлечься от понимания того, где ты сейчас находишься, то можно представить себя где-то на югах. Тогда силуэты вековых елей вдруг превращаются в пирамидальные тополя. И уже хочется за очередным каменистым поворотом увидеть наконец синее море. Но вместо него за поворотом такое же зелёное море тайги, обволакивающее такие же горы в дымке лета.

После Зуякова дорога идёт на мост через Инзер и налево — Габдюково.

— Эту дорогу только в прошлом годе проклали. До этого народ по железке ходил до деревни. В селе президент школу велел строить, так строители заодно и эту дорогу просыпали.

Дорога зажата между Инзером и железной дорогой.

Габдюково возвышается над Инзером крутым склоном своего берега. Ходим по дворам с маленькими домиками его знакомых, пока безуспешно. В одном из них я разглядываю утварь во дворе, пытаюсь угадать, чем живут хозяева, кроме обычных забот. Оборачиваюсь уже идти обратно и тут же натыкаюсь на бабушку. Низкого роста, она молча стоит у меня за спиной, ждёт, пока я повернусь. И молча протягивает мне баклажку мёда. Липовый горный. Да мне в жизни больше вообще ничего не надо для счастья. Рассчитываюсь с ней, выходим на улицу. Улица идёт по бровке вдоль высоченного обрыва над Инзером. На другом берегу пара домов, погрязших в огородах. Трава на том берегу намного выше и сочнее, чем там, где основная деревня.

— Это называется Джей Севен. Но там ребята не смогут к нам поехать. Сенокосы.

Высоко в небе реет хищная птица. Высматривает себе добычу.

…Возвращаемся на трассу. Едем дальше. Скоро Тёщин язык. Айрат показывает на огромную тёмную гору впереди, перед которой дорога сворачивает направо:

— Это МухаматУскан. Однажды, много лет назад, зимой, в одной местной башкирской деревне начался голод. И один парень пошёл в соседнюю русскую деревню украсть что-нибудь поесть. Звали его Мухамат. Ему повезло, он украл кадку мёда целиком, на верёвках закинул её на плечи и на лыжах пустился бегом домой. Но за ним погнались те, кого он ограбил. И вот он попал на вершину этой горы и замер, склон очень крутой, а за ним гонятся разъярённые мужики. Постоял он несколько секунд и решил, что, если он тут останется, ему точно голову проломят. И ринулся на лыжах вниз по склону. Погоня дошла до этого места и вдруг замерла, увидев, как вор бесстрашно летит на лыжах вниз, среди тайги. Вот-вот и он расшибётся об очередное дерево, пролетающее мимо него на огромной скорости. Но нет. И тут ему повезло. И вот он останавливается внизу склона. С уцелевшей кадкой. Недогнанный. Живой и невредимый. Мужики ему сверху машут:

— Вернись, мы тебе ещё мёда дадим, раз ты такой счастливчик бесстрашный. Не ссы, мол.

Но он покачал головой и побрёл по лесу дальше, домой. И спас свою семью от голодной смерти. Так и назвали эту гору его именем.

 

Продолжение следует…