Онтогенез мой. Часть тридцать девятая

Может, кто и попадал в переделки, сам не упомню случаев, чтобы кто-нибудь блеснул на поприще охраны общественного правопорядка. Случалось даже как бы и наоборот.

Большой группой ДНД шляемся в низовьях улицы Айской, которая вполне может проканать для нас и за Большую Каретную. Весна, вечер, теплынь. Эндорфи́ны, тестостерон, адреналин и все другие гормоны, приличествующие молодым людям, бурлят в крови.

…И, такая жалость, ни одного хулигана в зоне видимости.

По правде говоря, когда поодиночке, не всегда уверенно чувствовали себя в темных переулках большого города. Уличная преступность тогда была, очевидно (иногда и ощутимо — собственным телом), куда больше, чем в настоящее время. Сейчас же нас много, да еще все при исполнении, а гуртом, как известно, и батьку бить не страшно. Остановились возле подъезда одного дома.

В меня почему-то с детства вбили аксиому — никогда не загораживай путь другим. Так что и сейчас курю потихонечку в сторонке, ребята же вольготно расположились поперек прохода. Все, как и положено: ноги широко расставлены, вид независимый-пренезависимый, в глазах — сталь-нержавейка, берегись, короче, криминальная нечисть, хорошие парни на дежурстве. Прям, залюбовался мизансценой (чего уж тут поделать, я — раб красоты эффектных поз и звучных фраз). И все это благолепие внезапно втоптал в грязный асфальт мущинка неприятной наружности, с какой-то поклажей. Подошел сбоку, сразу не приметили.

— Ну, че тут встали, загородили все?! Лучше бы дверь придержали!

И отошли, как миленькие, и дверь придержали. Сейчас вот думаю. Ведь достаточно было еще одной искры в виде корявого слова, чтобы вспыхнуло. А что, среди нас были парни ого-го, без проблем научили бы вежеству. А почему не вспыхнуло?

«Вот скажи мне, американец, в чём сила?! Я вот думаю, что сила в правде: у кого правда, тот и сильней!»

Прав же был на этот раз тот грубиян — не стоит загораживать дорогу людям, даже если у тебя красная повязка на рукаве и в красной-прекрасной крови бурлят эндорфи́ны, тестостерон, адреналин и все другие гормоны, приличествующие молодым людям. А спровоцируй кто перепалку и дальнейший замес, сейчас и вспоминать-то было бы стыдно. Что-что, а вот уважительность к старшим по возрасту впитывалась с молоком матери.

Хотя, по правде говоря, старшие тоже были разными. Как-то велели нам идти куда-то и провериться на что-то по медицинской линии. Подошли, толпимся у дверей. Естественно, шумим и толкаемся, очень сильно шумим и очень разлаписто толкаемся. И тут вламывается в наши юные ряды бодренький такой старичок, по облику — бывший руководитель уровня начальника ПТЖХ, начинает неслабо так нас расталкивать по сторонам. Наверное, как потом рассказал соседям по приподъездной лавочке — «расшвыривать». И ругается еще: «Я вам покажу, молокососы! Здесь больные люди, а вы гомоните!». Благо, он через несколько секунд баталии уже запыхался и отстал. А мы присмирели, дождались очереди, зашли в кабинет, вышли. Собираемся идти домой. И тут наш товарищ К. (имя укажу, если только сам разрешит), возбужденно шепчет: «Старикан еще не успел уйти, давай, дождемся у выхода и поваляем в снегу!» Глаза веселые-веселые, как у бухарика при виде бутылки. К. — тот еще кадр, весь такой интеллигентный, умница и «душечка» в самом-самом хорошем смысле, но если шлея под хвост попадет — пиши пропало.

Булат хмуро спросил:

— А зачем?

К. удивился, настолько для него все было очевидно:

— Он же нас побил, а мы, получается, струсили…

Яхин саркастически хмыкнул: «Побил, говоришь?», потом сердито рявкнул: «Ты что, со стариком драться собрался?! Серьезно? Пошли домой!» Пошли домой. Я тоже был зол на вздорного пенсионера, но раз Яхин, в крутости которого ни у кого из нас не было ни капли сомнения, так говорит, значит так и надо. …А ведь, если подумать, прошли краем по линии УК — хоть пальцем ткни, тот старик наверняка любил писать заявления в органы и знал, как это делать. Спасибо, Булат, уберег! Я же, будучи рабом звонких фраз, так сформулировал этот опыт: сила сильных — быть снисходительным к слабым.

А вот точно, еще один старик вспомнился. Зима, пурга, на улице ни собаки. Где-то в районе истоков улицы Ленина. ДНД — на боевом посту: Гемир, Ильдус Юсупов и я. Вернее, патрулируем на луноходе. Смотрим, посредь снежной пустыни неприкаянно темнеет одинокая фигура. Милиционеру в лом было вылезать из теплой машины, велел нам сходить и все разузнать. Подходим. Пожилой, невысокий, но очень плотный мужчина. Стоит, раскачивается в такт порывам ветра и расписывает белоснежную гладь мерзкими желтыми росчерками. А еще и мычит — то ли тужится, то ли поет заунывную песню. Абсолютный дзен, возможно, даже и дао. Окоченели, но таки дождались, пока он управится, ухватили под белы ручки, потащили к машине. Сказать по правде, такого особо и не потащишь, руки не заломишь (пробовал) — будто дубовый кряж. Но как-то, где уговорами, где задавая правильный вектор толчками и рывками, таки довели до машины. Милиционер быстренько пошмонал доставленного и вытащил ксиву — то ли подполковник, то ли цельный полковник МВД. Быстренько усадили в луноход, повезли бедолагу домой. Офицер нам цыкнул — никому ни слова! За сроком давности, сейчас можно уже писать.

А-а-а, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Сниму-ка один грех с души, а то глаза того старика до сих пор в памяти. Не наш, какой-то залетный преподаватель чему-то учил нас в большой аудитории, где сиденья как в арене у гладиаторов — всем все видно. Уже не помню, может я шушукался, может мордой лица не глянулся, но зачем-то вывел вперед и начал строго выговаривать. Черт дернул меня за руку, когда он повернулся спиной, изобразил «ой-цуки дзедан» в его затылок, молниеносно отпрянул назад и принял прежний покаянно-виноватый вид… Не ожидал такой реакции, вся аудитория грохнула смехом! (Интересно, на какую реакцию я расчитывал? Не знаю). Старик был умный, хотя ничего не видел, прекрасно все понял, посмотрел на меня долгим, удивленно-укоризненным взглядом и просто велел садиться. Прошу прощения, уважаемый, бес попутал.

А в конце опять ДНД. Меня и еще кого-то направили в рейд с двумя молоденькими милиционерами чуть старше нас, новоиспеченные — прямо с пылу, с жару, даже форма хрустит. Деревенские, так как разговаривали исключительно по-русски со слишком уж родным для нас акцентом. Рисовались перед нами, типа, что студенты знают про жизнь. Для вящей полноты картины изобразили меж собой приемы рукопашного боя. Не впечатлили, видали лилипутов и покрупнее! Холодно, блин, на улицах ни души. Старшие товарищи отошли поначалу, пошушукались, и вот один из них неожиданно расплылся маслянистой улыбкой, приторно-сладким голосом предложил:

‑ А что, студенты, может, к девушкам сходим?

Из его уст, зуб даю, это прозвучало как «сходим по бабам» — и это еще в сравнительно приличной интерпретации. А мы что, мы за все хорошее! Враз нахлынувший романтический настрой моментально расплавил холодок отчуждения.

Весело переговариваясь, наматывая на пушок под сопаткой наставления опытных сердцеедов в погонах, пошли, значит, в женскую общагу. …Как зашли, кроме монументальной вахтерши завидели разве что еще одну особь женского пола в коридоре, притом, не очень опрятного вида и очень боязливую — на фамильярное приветствие милиционера совсем не откликнулась, быстренько куда-то ушмыгнула. Милиционер не растерялся, загадочно произнес: «А посидим-ка пока в красном уголке!». Зашли, сели. «Пока» длилось где-то полчаса, а то и дольше, взопрели в зимних шубах. Потом мы все просто вышли и разошлись по домам. С тех пор зарекся «ходить по бабам» — скучно это.

Продолжение следует…