Онтогенез мой. Часть седьмая

Раздел II. Уфимские малайки и все-все-все

Таки да, одна из моих школьных кличек Винни-Пух. Одна из многих. И в этой главе не совсем «все-все-все», распишу только Уфимских студентов, про первое впечатление. Ведь сельские ребята, даже просто городские (Стерлитамак, Нефтекамск) — уже знакомые, привычные типажи. Скажем, Рахимьян — с совхоза «Байрамгуловский», где часто околачивался с самого детства; Ильгам с Маргией — ишимбайцы, земляки по прародине со стороны деда. Ырыу (племя, род) Юрматы — это вам не хухры-мухры! Тем более — не Тумба-Юмба) Сейчас это землячество значительно прибавило в цене) Они все представлялись «уже своими» не только и не столько по национальному признаку. Скажем, Юра Константинов — с первого взгляда понятный деревенский персонаж, хотя и не без интеллигентских замашек, не зря ведь в очках, таки да, очень сильный, лично проверял). Страшно удивился, когда узнал отчество Лены — Алексеевна, так как стопудово был уверен, что она из башкиротатарок. Ибо с первого взгляда представилась как бы родной, сызмальства знакомой хорошей девчонкой из соседнего поселка) Не у меня одного такой бзик. Маргия припоминала же, как они вдвоем пошли в театр. И Елене поначалу даже отказывались выдавать наушник для синхронного перевода башкирского текста, дескать, и так понимаешь, неча попусту баловаться с казенным инвентарем.

Вот к уфимским же присматривался с особым интересом и не без опаски) Как же — столичные штучки. А к ним в меня вдолблен пиетет с самого нежного возраста. Короче, собирали вашего сокурсника в ясельную групппу. Помимо остальной обновки стали натягивать колготки ядовито-красного цвета. Был в целом послушным ребенком, тут, по наитию исконно-посконно гомофобной души, задрыгал ножками и заверещал — не буду носить, они девчячьи! Мама была у меня педагогом от Бога, моментально нашла железный контрдовод: «Колготки не девчячьи, они просто красивые. Все уфимские малайки такие носят!» Уфа — это аргумент, это Эльдорадо, град Китеж и тогда еще нераскопанный Аркаим в одном лице. Короче, представлялся раем на земле, куда позже допустят только умных и послушных мальчиков, удостоенных особой чести. И, как тогда выяснилось, «Уфимские малайки» всенепременно носят красивые красные колготки, Рио-де-Жанейро короче, все поголовно в колготках самого смелого колера.

Годика 3 мне тогда еле исполнилось, что было раньше, что случилось позже, не помнится, как забылся и сам этот эпизод. Но вот собрали нас, после отработки и заселения, на мероприятие «День первокурсника». Всем кагалом, там и первые стипендии торжественно вручали. Как увидел впервые Альберта, так и случился проблеск в памяти.

— Ах вот ты какой, Уфимский мальчик! — то ли возликовал я, то ли излился внутренним ехидством к собственной былой наивности. Нет, Глимшин, ясен пень, красные колготки не надел, да и детину таких статей и роста разве что какая старая дева рискнет назвать «мальчиком», да и то лишь в грезах) Но вот упакован был новый товарищ почти что с вызывающей роскошью, хотя нет, в данном случае так будет точнее — одет вызывающе элегантно. Так элегантно, как по моим представлениям полуторадесятилетней давности должны были выглядеть мои ровесники с загадочной Уфы. И впоследствии всегда оправдывал мое высокое доверие — что бы ни носил, все смотрелось на нем элегантно. Дубленка с мохнатым белым воротником из той же овчины, черная кожаная косуха, Бог весть какие джемпера и свитеры — все на нем сидело великолепно. Но пусть не сложится о нем мнение как о некоем, прости Һосподи, метросексуале. Учились в разных группах, особо не пересекались, но очень хорошо запомнил, как он спарринговал с одним парнем, тоже, мягко говоря, не хилым. Так уж странно устроен мой мозг, запросто могу забыть имя-отчество, даже фамилию (!) любимого преподавателя, даже что ел вчера на обед, а вот потасовки сороколетней давности помню в подробностях.

Так вот, Альберт по максимуму использовал преимущества своего прекрасного роста: попеременно неутомимо работал длинными прямыми ударами ног. Типа, беспрестанно лупил главным калибром линкора, если кто интересовался историей военных флотов, тот поймет сравнение. Не оставил противнику никаких шансов, Цусиму устроил. Блин, как чесался у меня язык, хотелось подсказать проигрывающему товарищу, что можно попытаться разорвать дистанцию, по той же морской терминологии — как эсминцу засадить торпедой по дредноуту. И хорошо, что отмолчался, а то ведь могли предложить самому в натуре показать. На фиг мне такое счастье))) То дело было на физкультуре. Мы же все время на снегу футбол гоняли. Вот, между делом самое милое дело попинаться, и одежда не пачкается, и разминка уже проведена, и весело до чертиков.

Кстати, самый травмоопасный случай был у нас отнюдь не при полушуточных баталиях, а во время самой игры. Староста Рафаэль с разбегу прыгнул высоко-высоко, намеревался принять мяч подогнутым коленом. И на это самое колено буквально насадился грудью один сокурсник, тоже бросившийся на перехват мяча. Сам Бату Хасиков позавидовал бы такому классическому «летящему колену», пусть и совершенно непредумышленному. Но нам было не до красот техники — товарищ еле оклемался. Слава Всевышнему, прошло без последствий, ни разу потом не жаловался. А еще ярко впечаталось в память, как Рахимьян в коллективной потасовке набрался наглости и перетянул по животу классическим «маваши-гери» другого уфимца — самого Наиля. Тогда не знали, как это называется (размашистый круговой удар вытянутой стопой, лоу-кик), Игликову, видать, показал кто-то из армейцев, вот и испытал. Тогда ведь не было ни пособий, ни видеокурсов, ни тренеров, набирались всего где могли. Насиб, помнится, носился с какой-то неведомой мне до сих пор системой «охота на лис»).

Но вернемся к Наилю. Не стал догонять благоразумно отскочившего Рахимьяна. Во-первых, на него и другие наседали, большой же! Во-вторых, он же значительно старше и крупнее большинства нас, относился к остальным как большой добрый сенбернар к расшалившимся щенкам. В остальных главах я про него уже писал, воспоминания только хорошие. Правда, до сих пор точит одно невыясненное обстоятельство, связанное с ним. Захожу, короче, в аудиторию. Там 6-7 студентов, пришедших раньше всех. Один стоит на столе (!), взъерошенный, рядом прохаживается раскрасневшийся Папачес. Фигня это, ваша омерта, присутствующие, как прикидываю, уже договорились меж собой, ни один из них потом не растолковал мне, что там произошло. Даже Газиннур, с кем у нас было мало секретов. Да ладно, не все тайное должно становиться явным.

Продолжение следует…