На войне, вертясь постоянно около смерти, люди делаются лучше, всякая чепуха с них слезает, как нездоровая кожа после солнечного ожога, и остается в человеке - ядро.
А.Н.Толстой. Русский характер
- Большую и кривую жизнь прожил, прости Господи! А как все складывалось. Было у меня, милая девушка, прекрасное семейство: жена и сыновей двое, был я уважаемый человек – сельский священник. - Так ты поп? А я думала – ты солдат и на войне ногу потерял!
- На войне… Боже мой, девочка, ты не представляешь, что такое война. Большая война, которая не щадит ни солдат, ни женщин, ни детей! Что нога …Ее можно потерять и в мирной жизни, но это как правило, по своей вине: напился, попал под трамвай, отморозил по глупости…
А тут за несколько километров от фронта прилетает снаряд, и тот, кто его отправил тебя не видит, он тебя не знает, не испытывает ненависти лично к тебе, но он губит твою жизнь или калечит ее!
- А Бог, раз ты был священник, значит, ему служил, так почему он тебя не спас?
- Спас? Да не такой уж я был праведник, чтобы Всевышний от меня напасть отвел. А с другой стороны живой я остался, нескольких человек рядом со мной убило, а я почему–то не погиб. И получается, Он меня предупредил только, а нога, что нога… Жестко поправил, а может, я и заслужил…
Июнь 1915 года. Почти год как Россия истекает кровью в бойне с Германией. Отец Николай – сельский священник в Курской губернии и он почти счастлив. Прекрасная жена, двое сыновей, хороший дом, уважение прихожан, размеренная сытая жизнь.
Словечко «почти» может иногда предваряет переход в полностью противоположное состояние.
С началом войны отец Николай был в противоречивом состоянии. Как бывший пехотный офицер он был в приподнятом настроении: умоем надменных пруссаков их грязною кровушкой, поставим на колени «завоевателей» и заживем крепче прежнего. Старший сынок Петр был воспитан крепким и дисциплинированным. Почти сразу с началом войны он с благословения отца поступил в юнкерское училище. Курс был ускоренным и уже через полгода новоиспеченный офицер прибыл на фронт.
А вот младший был другим. Антон появился на свет, матушка чуть не отдала Богу душу. И потому с раннего детства окружила его такой заботой, что отец Николай и половину, вложенного в Петра, не сумел донести до младшего отпрыска.
Антон неплохо учился, был дружен с книгой, но большого старания не прикладывал, науки ему давались легко.
Первый конфликт с родителями возник из–за желания юноши учиться непременно в Московском университете.
Отец Николай воспротивился:
- Антошка, а чем плох учительский институт? Петя уже заканчивает, с неплохими оценками, так что он тебе дорожку верную проложил и преподаватели отнесутся внимательно…
Антон, не без гордости встряхнул гривой непокорных волос:
- Да не хочу я быть сельским учителем, не для меня это!
- Вот как, а кем же ты быть хочешь, молодой человек?
- Профессором в университете, жить в Москве или в Петербурге, иметь свой дом, выезд, а не подтирать носы деревенским мальчишкам!
Отец Николай аж задохнулся от возмущения:
- Откуда в тебе столько гонора, ведь ты сам деревенский мальчишка и, тем не менее, учили тебя в гимназии, в городе. Хочешь быть ученым, но что-то я не заметил в тебе, братец, таких задатков. В гимназических сочинениях ты не выделялся среди сверстников…
- Не хочешь лишних трат, папочка? Так и скажи… А то – наука, сочинения. Много о моей учебе тебе известно? Сам в люди не вышел и мне не даешь?
Смирил отец Николай в себе протест, вспомнил себя молодым, как наперекор родителям поступил в юнкеры и что из этого выщло.
- Ладно, сын, посоветуемся с матушкой твоей…
Уговорила жена отца Николая, отвезла любимца своего в первопрестольную, устроила на квартиру.
И вот приехал младшенький на каникулы. За два года подрос отрок, отпустил усики, на девок стал смотреть без стеснения.
Именно из–за них, красавиц, начались нарекания сельчан отцу Николая и Антон, на удивление, не стал перечить отцовским попрекам, а перебрался в хутор к родне матери, подальше с глаз родительских.
Но вот подошла осень, а Антон в Москву не возвращался, не приезжал и в отчий дом.
В середине сентября отец Николай проведал младшенького. Антон отводя глаза, сначала уклонялся от разговора, но от сурового родителя ему было не так просто отбояриться.
- Меня в армию заберут, - наконец выдохнул юноша, с лицом, побелевшим от страха и негодования.
- Ну и что? – выдохнул по инерции священник. В его голове не укладывалось услышанное.
-Посмотри на эти деревья в золотом уборе, на легкие облака на этом голубом небе. Так меня отправят на фронт и всего этого не будет. Будут окопы, грязь, вши, ругань и затем я погибну…
На матерой шее отца взбагровела и затикала жила, когда он взревел от гнева и перешел от громких слов на крик:
- Ты боишься на войне за Отечество погибнуть? Твои сверстники на фронте уже Георгии получают, да, в окопах несладко! Да, от осколков и окоп не всегда спасает. Твой брат добровольцем пошел на третий день войны, полгода уже воюет! Так ты хочешь, чтобы он воевал за двоих?! А я должен тебя укрывать от войны? Ты может забыл, что я – офицер?
- А за что я должен умирать? Или быть искалеченным? Отечество говоришь защищать? Барыши фабрикантам умножать, ордена генералам зарабатывать, интендантам на гнилье карманы набивать – вот для чего должны гибнуть крестьяне, надевшие шинели, студенты, отданные в школы прапорщиков.
Батюшки светы, сосунок наслушался волосатых социалистов да анархистов, в голове у него каша. Но это не в голове городского шалопая, а рассуждения его сына, с этим нужно что-то делать. И не откладывая, немедленно. Отец Николай сел за стол, тяжело положил на него руки, отдышался, жестом предложил сесть Антону.
- Слушай сынок, давай поговорим спокойно. Ты ведь не забыл, надеюсь, что кайзер Вильгельм напал на нашу Родину? Не Россия напала, а Германия! И кто должен отбивать врага? Если ты не пойдешь в армию, значит, придется мне снять сан и в свои немалые годы поступить в пехоту субалтерном*.
По выражению лица Антона догадался, что его слова не находят должного отклика.
- Что же ты молчишь, Антошка? Ведь ты не свои слова говоришь! Это жалкие оправдания трусов, желающих отсидеться в тылу!
Юноша дернулся, словно последние слова ударили по чувствительному месту. Не поднимая головы, не отвечая, сидел горбясь. Недавняя горячность сменилось подавленным состоянием. Но беседы не вышло, отказник замкнулся и молчал.
Тяжелым шагом пошел к тарантасу отец Николай, он был растерян и оставил Антона на хуторе, не представляя себе точного плана действий.
Правя смирной лошадкой, священник не замечал накрапывающего дождя, хмурого неба, они соответствовали его смятению, помогали скачущим мыслям.
Первым порывом было бросить упреки в лицо жены, избаловавшего своего любимца до такого состояния. Но он ведь тоже был отец, следовательно, его вина тоже в этом есть. С этого и нужно следует строить разговор с супругой: она самый близкий для него человек, и в борьбе за сына ее помощь необходима. А может снять сан и пойти в армию, чтобы сын не подозревал его в неискренности и последовал его примеру? Да нет, почти пятидесятилетний поручик не только смешон, но и обуза для окопной жизни со всеми ее «прелестями».
Так и не удалось в этот вечер найти решение. Анастасия Ивановна от сообщения о сыне так расстроилась, что забылась тяжелым сном лишь под утро. Она без оговорок согласилась, что положение очень серьезное, и они не имеют никакого права прятать его от службы. Но как мать не могла поверить, что не удастся переубедить любимца, ведь «он такой умный». Кривую усмешку отец Николай сумел скрыть.
Через пару дней заехал к ним становой пристав**. Константин Васильевич был кадровым офицером, участвовал в русско-японской компании, был ранен. Из–за состояния здоровья его признали негодным к военной службе, вышел в отставку штабс-капитаном и пошел в полицию. Крепкая фигура, строгость во взгляд и поступках, принесли авторитет на новом месте. Именно на его совет крепко рассчитывал отец Николай.
После недурного обеда мужчины перешли в кабинет, Константин Васильевич закурил. Тут–то и состоялась беседа.
- А я в курсе Николай Антонович, - спокойно отозвался пристав на взволнованный рассказ.
- Это как же понимать, Константин Васильевич? – удивился хозяин дома, - Знали и молчали?
- Да недели с две назад пришла бумага из губернии. Тут неповоротливость чиновничья нам на руку. До первопрестольной далеко, Антон ваш, слава Богу, на хуторе, не нашел я его, понимаете?
- Так теперь и у Вас могут быть неприятности? Нет, не допущу.
- Милейший, Вы давайте Тараса Бульбу не изображайте. Дело с такими бегунами не первое и не последнее. Конечно, его необходимо уладить, но время есть. Относительно Вас, уважаемый отче, я спокоен. Вам, как офицеру, хорошо знакомы понятия чести, долга.
- Да я после Ваших слов Антона хоть за волосы притащу. Есть у меня такая мысль, пойти снова в армию, на фронт. Тогда я буду иметь моральное право…
- Ну, это лишнее, Николай Антонович, Вы, извините меня за резкость, станете обузой для армии и посмешищем в обществе. Господин сочинитель Куприн послужил несколько месяцев, тряхнул стариной, все это время проболел, а толку? Нет, это небольшое дело с юношей можно уладить в губернии, надо обратиться к Василию Петровичу. Ну, нужна, конечно, небольшая благодарность, сами понимаете, дело-то государственное.
Кровь бросилась отцу Николаю в голову, первый его порыв – наорать на чинушу, подталкивающего его на взятку, да еще высокопарно - «честь», «долг», а с другой стороны у пристава бумага, он может обидится и придать делу законный ход и тогда… Может и захочешь потом дать взятку, да кто возьмет? А кроме того – ты хотел совета? Ты его получил, может даже от чистого сердца, может быть, сейчас так делается?
Полицейский чин видимо понимал, что священник растерян и поспешил оставить его гостеприимный дом, ссылаясь на неотложные дела в окрестных деревнях.
Матушку не стал расстраивать правдой, сказал, что становой дал неплохой совет и его надо обдумать. Через пару дней он поведал о своем «проекте».
*Субалтерн – младший офицер в роте, командир полуроты.
**Становой пристав – полицейское должностное лицо в Российской империи, возглавляющее стан — полицейско-административный округ из нескольких волостей.