Матильда. Часть первая

Ее звали Матильда. Звали ее так те, кто знал эту кличку. Все остальные называли: «Ой, какая красивая кошечка! Кис-кис, можно тебя погладить?»

А я звала ее Маруськой. Имя Матильда соответствовало ее породистой красоте, но я, по своей привычке к точному соответствию названия внутреннему содержанию, окрестила ее этим именем. Этим, потому что понаблюдала. Понаблюдала за уличной кошкой, жившей на набережной одного из городков прославленного ЮБК (Южного Берега Крыма).

«Почему ты так ее назвал?» — спросила я у Гоги, когда время сделало свой вираж и разговор на прогулке неожиданно вырулил на эту тему. Спросила после глубокого удивления в душе. Удивления от очередного совпадения в пространстве-времени-обстоятельствах, из которого вполне себе можно сделать фильм, когда зритель наблюдает со стороны, как разные люди делают одно и то же. И в этом есть какая-то магия…

Быть может, в этом причина моего обескураженного волнения, когда так неожиданно я узнала, что и Гога знаком с этой кошкой, и он ее подкармливал, гулял по набережной с целью встретить Матильду и посидеть с ней рядом на солнечной скамейке, в обоюдном умиротворении греться и созерцать безмятежность голубой дали…

Быть может, поэтому. А, быть может, и нет. Потаенная глубоко причина осталась загадкой, а волнение-потрясение длилось пару дней. И даже сейчас, когда я пишу эти строки.

Наверное то, что все люди делают одинаковые действия — спят, едят, чистят зубы и надевают обувь — нас это не трогает своей обычной ежедневной банальностью. Но когда к предмету твоей душевной привязанности благоволит близкий знакомый, совершенно в стороне от тебя, по незнанию-незнакомству, по странному пересечению линий жизненных обстоятельств — это открытие всегда волнует и поражает удивлением.

Матильда притягивала к себе всех, проходящих мимо, без восхищенного внимания она не оставалась. Кошка была породистая — в ней, похоже, благородно смешалась английская голубая и американская гладкошерстная порода, которая дает в окрасе животного на боках спиралевидные завитки. По симметричности и ровности этих кругов специалисты оценивают класс породистости, и у Матильды эти признаки были на высоте.

И все в ней было округлое — маленькие ушки, очаровательная мордочка, необыкновенные, светло-голубые глаза, бока, лапки… Густая короткая шерсточка тоже была необычного серо-голубого окраса с более светлыми породистыми американскими завитками. И даже светлые «носочки» на задних лапках были симметричны по высоте.

Но характер…! Ничего такого округлого-миловидного в ее характере не было и в помине.

Кошка явно знала себе цену. Погладить себя давала не каждому: от одних отходила, увеличивая скорость мягких шагов; под рукой других пригибалась, вытягивалась длинно, словно поддаваясь движению от головы к хвосту по спинке, и делала мягкий рывок вперед, ровно до того момента, чтобы рука захотевшего приласкать ее прохожего зависала растерянно позади длинны ее хвоста и от этой растерянности уже не хотелось кланяться кошке для повторной ласки, что вполне устраивало ее. От протянутых ручек детей она ускользала каким-то мягким боковым аллюром так, что в руках ребенка оставался лишь воздух. Мужчины с ней не заигрывали, что обыкновенно их полу, на них она не обращала внимания, проходя мимо с достойным равнодушием. А некоторых больших двуногих выбирала сама.

Выбирала по каким-то своим собственным причинам. И с эти избранным счастливцем шагала рядом. Четко рядом, сбоку, в одном шаге — сопровождала. Хотя нет. Не сопровождала, а именно шла рядом на равных, как друг-собеседник. Эта черта характера и выделяла ее среди других хвостатых хозяев набережной, которая строго была поделена на территории с незримыми границами, за которые чужая кошачья лапа не переступала, а своя — останавливалась или мягко разворачивалась в обратном движении.

И гуляющие отдыхающие знали, что черного кота с белым пятном на груди можно встретить у этого кафе, а полосатого — у тех лавочек, а эту серую красавицу — у фонарей.

Таким вот избранным человеком неожиданно оказалась моя дочь.

Мы прохаживались с ней, я знакомила ее с тропинками, дорожками и достопримечательностями Алупки. Налево пойдешь — в парк попадешь, направо — по набережной побредешь. Побредешь в спокойном предвкушении встречи с морским простором, а там, дальше — неизвестность — сюрприз: то ли ветер, то ли разбивающиеся брызги, то ли облака, то ли солнце… Именно поэтому каждый день прогулок был необычен, непохож на предыдущий и, значит, никогда не надоедал.

Вот, во время такого моциона мы и повстречали Матильду. Но тогда она была просто Кошкой.

Кошка сидела на краю набережной, как гармоничная часть этого пейзажа. Картинка была почти гризайль: бетонно-серые асфальт и буи, сине-серое море, серо-голубое небо и такие же точно два круглых глаза смотрели, как мы приближаемся к ней. Точнее, не именно к ней, а просто шли в ту сторону, где спокойно восседала хозяйка территории.

Конечно же, мы ее заметили, конечно, остановились, конечно, восхитились, обменялись мнениями о необыкновенных ее глазах и красоте, потянулись погладить по круглой серой головке, которая была важно отклонена: «Не тронь!». Кроме головы не пошевелилось более ничего.

Мы пошли дальше, обсуждая такой необычный окрас, когда цвет шерстки и глаз совпадает абсолютно, но разделяется фактурой — полированный блеск выпуклой поверхности глаза и матовая пушистость шкурки. И, неожиданно для себя, обе обнаружили после удивления таким экстерьером чувство влюбленности в это животное и желание взять ее в дом. Неожиданность эта была двойной: дочь любила собак и была совершенно равнодушна к кошкам. Я любила кошек и была равнодушна к собакам, но кошку не заводила из чувства ответственности: дела, заботы, много работы, утром ушла, поздно пришла, а если еще и в отпуск поехать, то оставить будет не с кем, а в приют-передержку ни-ни!..

Но вот Матильда одним своим спокойным видом смела все наши внутренние преграды, как ветерок спички. У обеих сразу, у каждой — свои «нет». Они исчезли под взглядом серо-голубых круглых глаз.

Наверное, так некоторые мужчины с первого взгляда влюбляются в некоторых женщин.

Такова была кошка, которую мы обнаружили несколько метров спустя, идущую рядом с нами, со стороны дочери, третью даму в нашей прогулке.

Она чинно шла сбоку, точно с той же скоростью, что и мы. Если мы останавливались, она тоже спокойно присаживалась на месте и тут же вставала, продолжая движение у ноги рядом. Ни сзади, ни вырываясь вперед, а четко в границах пространства наших ног. Мы прогуливались спокойным шагом до конца набережной, кошка вышагивала с нами, совершенно не собираясь уходить. Мы присели на скамейку, собираясь полюбоваться морем, подышать воздухом на солнце, Матильда послушно присела на асфальт рядом. Потом посмотрела на дочь и вскочила ей на колени. Вот так — сразу. По-хозяйски перемялась лапками, ища удобное местечко, и легла, свернувшись клубком.

На лице дочери отразились попеременно недоумение, восхищение, удовольствие и наша троица объединилась в созерцании внутреннего мурлыкания у каждой — своего.

С тех пор все прогулки и выходы из дома стали заканчиваться набережной и высматриванием «нашей любимой кошечки».

Это сейчас я понимаю, что Матильда искала в том марте возможность пропитания, а на набережной, кроме нас, никого не было. Понимаю, понаблюдав за ней позже, в свой следующий приезд.

«Она такая необыкновенная кошка была — шла всегда рядом, как собака», — рассказывал мне Гога. «И сама вспрыгивала на колени. Свернется — и спать. После того, как я покормлю ее. Я специально для нее брал корм и спускался на набережную. Ну, и сидел потом, смотрел на море».

И вновь что-то внутри меня взволновалось от этого открытия, что и со мной также точно происходило. И что мы оба заботились об одной и той же кошке, и явно симпатизировали ей, и хотели взять ее к себе в дом.

«Я хотел даже взять ее себе, у меня тогда Шанхая еще не было. Но это — уличная кошка, взрослая, она в доме не прижилась бы: привыкла к свободе». И я, и я также думала, также хотела.

«Забавно, что мы оба любили эту кошку, совсем не будучи знакомыми. Познакомились сами только через год. Значит, вы здесь, на набережной, ходили? Я не видел вас раньше».

И я не видела его. И ходила по набережной. «Да, может быть, просто не замечали друг друга. Мало ли, кто мимо проходит…» — так я отвечала, представляя эту кошку, как серую пушистую точку Мироздания, как центр, вокруг которого мы крутились, каждый по своей орбите. И это удивленное волнение внутри. Почему так?

— А я знаю, как зовут нашу кошечку! — радостно в телефон сообщила мне дочь — Ее зовут Матильда! Правда, красивое имя и так ей подходит…!

— Интересное имя, необычное. Откуда ты знаешь?

— Мне старушка одна сказала. Я гуляла по набережной, а она сидела на скамейке перед морем, и Матильда с ней рядом была. Она сказала еще, что каждый день гуляет здесь и кормит Матильду, та с ней сидит и больше ни с кем. Она и назвала кошку Матильдой. Благородное имя для этой красивой кошки, правда?

«Почему ты ее так назвал?» — спросила я у Гоги.

«Я долго подбирал ей имя. Понимал, что нужно что-то европейское — она благородная, породистая, это сразу видно. Вот, так и назвал. А вы это узнали от мамы? Она тут всем разнесла, что кошку зовут Матильда», — радостно и светло улыбался он.

А я опять поймала волнительное и обескураженное удивление внутри себя и промолчала. Промолчала, что Елена Ивановна мелькнула за кулисами моей жизни еще год назад, оказывается, когда и с ней мы еще не были знакомы.

Окончание следует…