В Бегах. Окончание

ПРЕГРАДА

Под гору лошади прошли спокойно, не нервничая. Пологий спуск оканчивался обрывистым берегом широко разливающейся реки, стремительно несшей желтые воды, в которой плыли вывороченные с корнем деревья. Задевая корнями каменистое дно, они разворачивались поперек течения, грузно перекатывались, обнажая паукообразные корневища с застрявшими в них камнями. О переправе нечего было и думать. Лошадям не пройти через бешеный поток. Ниже по течению берег открывался поляной. Танзиля провела туда караван.

– Будем надеяться, что к утру вода сойдет, – сказала Танзиля, сойдя на поляне с лошади. – Видать, в верховьях ливень прошел. Отдохнем, или как ты думаешь, муженек? – сыронизировала она, обращаясь к Гумеру.

Остановились под старыми соснами на краю поляны. Лошадей расседлали, освободили от поклажи и пустили на траву, спутав ноги. Вытряхнув из одежды возможных клещей и обследовав себя, занялись приготовлениями к отдыху и обеду. Мужчины отошли в поисках сухих дров. Танзиля распаковала баул с продуктами. Самсинур расстелила на траве катанное шерстяное одеяло, усадила на нем сына, дав ему несколько стеблей очищенного кумызлыка.

– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросила Танзиля.

– Очень хорошо. Голова не кружится и тошноты нет.

– Слава Аллаху, коль так. Займись картошкой, а я поищу воду. Где-то должен быть родник. Мне кажется, что это место я знаю. Без родниковой воды не обойтись. В речке одна грязь.

 Взяв котелки и вскинув на плечо ружье, пошла берегом, направляясь к дальнему концу поляны. Мужчины приволокли валежник. Узнав, что Танзиля ушла за водой, Гумер похвалил жену, обозвав чертовой бабой, и принялся вколачивать колья для таганка. Халиль, решив вытащить сына, заглянул в корзину, испуганно спросил:

– А где Фатих?

– Вон, на подстилке, – ответила Самсинур и, обернувшись, замерла. Сынишки не было. – Ой, сыночек! – истерично взвизгнула она, кинувшись к опустевшему месту. Оттуда, теряя рассудок, побежала в чащобу леса. Халиль догнал ее, дернув за руку, уронил за землю.

– Успокойся. Далеко не ушел. Иди к костру, сердце мое, я его приведу.

Высокая трава, примятая мальчиком, еще не выпрямилась, обозначив след. Халиль побежал этим следом. К счастью, малыш отошел не далеко. Он беззаботно разглядывал большую пирамиду муравейника, по-видимому, намереваясь забраться на нее. По его ногам уже ползли крупные рыжие муравьи.

 – Ах ты шайтан! – выговаривал Халиль, взяв малыша на руки и стряхивая с него насекомых. – Напугал маму. Принеся к уже пылавшему костру, передал плачущей Самсинур. – Сиди смирно, а то за веревку привяжу, как теленка.

Самсинур, взяв ребенка, разревелась, прижимая к груди и обцеловывая. На нее снова нахлынул страх, но уже за пережитые минуты.

– Успокойся, любимая, успокойся. Задушишь джигита, – ласково предостерег жену Халиль. Виновник суматохи непонимающе уставился на маму, картаво произнес:

– Мама плачет. Кто обидел маму?

 В это время с короткими интервалами послышалось два выстрела.

– Что-то случилось, – обеспокоенно сказал Гумер. Схватив ружье, побежал в сторону выстрелов. Халиль тоже побежал за ним. Отбежав, обернулся, крикнул, чтобы Самсинур не проморгала сына. Пробежали не далеко. Навстречу показалась Танзиля. Она шла спокойно, размеренной походкой.

– Собирайтесь, складывайте вещи, – сказала она первой, не дожидаясь расспросов. – Там лучше – махнула рукой за свою спину. – Там родник.

– Зачем, стреляла? – спросил Гумер. – Мы за тебя испугались.

– Косуля попалась, – ответила просто, как бы между прочим. – Давайте переезжать на новое место.

– Эх, а мы уже дров наготовили и костер развели.

– Вижу, – сказала сухо. – И там дров много.

 Выловили лошадей, оседлали, навьючили поклажу и, загасив разведенный костер, тронулись через поляну. Посреди поляны бугрились заросли конопли.

– Наверное, хутор был, – указывая на них, заметил Хал иль.

– Тут старик Асылбай жил, – сказала Танзиля. – Давно, еще до революции.

– Тебе-то откуда знать? – спросил Гумер. – Выдумаешь тоже.

– Я три дня провела в этом хуторе, когда от Ягафара бежала. Асылбай меня от смерти спас. Я ведь пешком тогда шла. Травой питалась. И ружья не было, как сейчас. Ладно, не хочется об этом говорить.

– Да, – вспомнил Халиль, – косулю убила? Или пугнула просто?

– Как ты думаешь? – лукаво улыбнулась Танзиля и самозначительно подбоченилась. – Даром, что ли, меня мой свекр шайтанкой зовет? А ты, Самсинур, опять с лица портишься. Снова занедужила?

– Переволновалась она, – ответил жене Гумер и поведал о приключении с Фатихом.

– Ну джигит! – удивилась Танзиля. – Хорошо, что к речке не пошел. Свалиться мог. Рот не надо разевать! – грубо сказала она Самсинур. Когда снова спешилась, подошла к ней, обняла. – Не обижайся, пожалуйста. Понимаю, что ты пережила. Сгоряча ляпнула своим языком.

Неподалеку от речного берега из-под скалы бил мощный родник. У его устья речка кружила темными разводьями на суку приземистой корявой сосны.

– Однако метко стреляет Танзиля, – удивился Халиль, обнаружив в шкуре оба пулевых отверстия рядом, в области лопаток.

– Да, она не промахнется, – ответил Гумер. – Она всю жизнь провела охотясь.

Разостлав снятую шкуру, опустили на нее тушку, поручив дальнейшую разделку женщинам, начали ладить новый таганок и костер. Затем, пока женщины готовили обед, натаскали дров для ночного костра.

Мясо косули оказалось нежным. Смакуя его, Гумер сказал:

– Вкусное мясо. Только жаль, если у нее детеныши остались.

– Не было у нее козлят, – ответила Танзиля. – Как ты не заметил, что у нее вымени нет совсем? Молодая еще, не огулялась осенью... Ну, мужики, сейчас вы у меня запоете! – хитро улыбаясь, заявила она и, порывшись в вещах, извлекла литровую бутыль спирта.

– Откуда? – удивился Гумер. – Как ты догадалась прихватить?

– Когда есть, разве трудно догадаться. Помнишь, зимой на медвежью желчь выменяли? С тех пор берегла на лекарство.

 Отлив в фаянсовую кружку, развели спирт родниковой водой. Выпили по несколько глотков. Танзиля насильно заставила выпить Самсинур, доказывая, что это полезно для ее усталого организма. За едой Танзилю уговорили рассказать про хозяина бывшего здесь хутора, Асылбая.

– Я тогда не знала, куда иду, лишь бы подальше от ненавистного Ягафара. Наткнулась на медведя. Убегая от него, сбилась с дороги, заблудилась и проскиталась в лесу несколько дней. С собой был только кусок черствого хлеба. Я его берегла, питаясь травами. Даже липовую кору пробовала жевать. Через неделю вышла на этот хутор. Дедушка Асылбай с бабушкой Сарой совсем одни жили. Их дети ушли с табунами в леса, пожалел дедушка Асылбай меня, оставил жить у себя. Но я побыла у них три дня и ушла, расспросив дорогу. Тут, неподалеку, в пяти-шести верстах деревня большая... – Продолжая рассказывать, Танзиля обратила на что-то настороженное внимание. Вскинув ружье, почти не целясь, выстрелила поверх голов сидящих. С ближайшей сосны, ударяясь и пружиня о ветви, свалился какой-то зверь, чуть не угодив на игравшего в сторонке Фатиха. Халиль, подбежав туда, присвистнул. На земле, царапая ее выпущенными когтями, дергалась в конвульсиях матерая рысь.

– Боже мой! Она ведь на ребенка могла прыгнуть! – опять запоздало испугалась Самсинур. – Век за тебя буду Аллаху молиться, Танзиля. Видно, Аллах надоумил тебя и направил к нам.

Мужчины сняли со зверя шкуру. Соскоблив ножами мездру, растянули на вбитых в землю кольях, на просушку под солнцем.

– Где научилась такой стрельбе? – спросил у женщины удивленный ее ловкостью Халиль.

– Приходилось стрелять, – ответила Танзиля, удовлетворенно улыбаясь. – В лесу все надо уметь.

После обеда Халиль с Гумером разожгли два больших костра и поддерживали в них огонь до самого вечера. После ужина костры передвинули. Их место тщательно освободили от золы и угольков и настлали толстым слоем пихтовых веток, приготовив постели на ночь. В костры накидали толстого валежника, и они горели всю ночь, отпугивая возможных зверей. Но они и не появились. Лошади паслись рядом и ни разу не взволновались. Однако мужчины, сменяясь, дежурили до утра.

Утром, подойдя к берегу, Халиль помрачнел. Речка поднялась еще на четверть сажени, а на противоположной стороне вышла из берегов, залив прибрежный кустарник. Одна из плывших накануне сосен застряла у берега и гудела, содрогаясь под напором перекатывающейся через ствол водной лавины. На вершине дерева уродливо топорщились обломанные ветви. На этом берегу вода влилась в протоку родника и чуть не залила его исток.

«Нет худа без добра», – подумал Халиль, решив, что задержка пойдет на пользу Самсинур. Жена всю ночь вздрагивала, хоть и спала не просыпаясь на мягкой, подогретой кострищем хвойной постели. Фатих тоже не просыпался до утра.

 Танзиля уже знала о подъеме воды. Она встала раньше всех, вскипятила чай, умылась и причесалась у родника. Ее, казалось, совершенно не расстраивала вынужденная задержка. Она пришла к тому же выводу, что и Халиль.

– Не беда. Лучше отдохнем. Для Самсинур полезно. Еды у нас, слава Аллаху, вдоволь. Нечего переживать.

С обеда вода начала заметно убывать и высветилась. На перекатах стали видны верхушки окатанных валунов. Вчерашняя, застрявшая корнями между двух огромных камней сосна оказалась на виду. На следующее утро грозно бушевавшая накануне речка представляла собой мелкий ручей. Но, переправившись, лошади еще долго хлюпали в оставшейся от разлива грязи и слякоти.

Начались четвертые сутки путешествия.

 «Истоки», №21 (187), ноябрь 1998. С. 6-9