В бегах. Часть третья

ТАНЗИЛЯ

Утром Самсинур разбудил чей-то жалобный плач под окном избенки. Напуганная мыслью, что с кем-то приключилась беда, выскользнула из постели и, одевшись в платье, вышла на крылечко. Стоявший на крыльце большого дома Гайзулла отчитывал кого-то невидимого:

– Уйди отсюда, черная раба господня! Иди, вой в другом месте, пока я кнут не достал!

– На кого вы, дядя Гайзулла?

– Гульюзум-Дивана. Каждое утро воет под окнами. Жизни не стало из-за нее.

Мимо прясельной ограды двора, приплясывая, прошествовала одетая в рванье, с неприкрытой головой, босая женщина. Проходя, она обернулась, пристально приглядываясь к Самсинур. Лицо у нее чисто вымыто. Редкие седые волосы зачесаны назад и крепко стянуты на затылке тряпицей. Оттого женщина казалась совершенно лысой.

– Иди, иди! – прикрикнул на нее Гайзулла. Та испуганно и послушно скрылась за углом большого дома.

– Босиком! Она же простудится, – пожалела Самсинур.

– Никакая простуда ее не берет. Всю зиму так бродит.

Самсинур вернулась в избенку и, нырнув под одеяло, прижалась к мужу. Халиль проснулся, взвизгнув как ужаленный.

– Испугался, что ли? – пожалела участливо.

– Ты же холоднее льда. Во двор, что, ли, выходила?

Самсинур рассказала об увиденном, выразив жалость к женщине.

– А, это Дивана, – не удивился он. – Мать Танзили. Да, жалко ее. Когда-то она была красавицей. А потом – судьба... Из-за Танзили такой стала.

На месте Нурушевского хутора в Елизаветинские времена стояли лагерем солдаты, стерегущие невольников. В десяти верстах отсюда каторжники и приписные к железоделательным заводам люди прорубали просеку и мостили дорогу, участок теперешнего Сибирского тракта. Здесь располагались бытовые службы: ночевочные избы для солдат, склады, бани, конюшни и пыточные для провинившихся. Когда строительство дороги переместилось на восток, за Зильмардак, оставшееся хозяйство занял предприимчивый предок Гайзуллы, образовав хутор. Он стал родовым, переходя по наследству от поколения к поколению. Гайзулла унаследовал его от своего отца Ахмера. Но с приходом советской власти древние царские жалованные грамоты утратили силу и хутор перестал быть собственностью Гайзуллы. Негласно он оставался хозяином. Нынешние власти возложили на него ответственность за порядок и законопослушность в поселенье.

После переписи в 1926 году хуторян – семьи братьев Гайзуллы – занесли в списки как Ахмеровых, производя фамилию от имени их отца, а две семьи двоюродников стали Даньяновыми, по фамилии их родителя.

Танзиля осталась без отца в раннем детстве. В свое время ее мать вышла замуж за Загира Даньянова наперекор воле родителей. Папа женился на ней уводом. За это родители отреклись от дочери, матери Танзили. Так что Танзиля никогда не видела бабушку с дедушкой. А отец оказался заядлым картежником. Однажды ему крупно не повезло. Проиграл косяк лошадей и все имущество. В одночасье обнищав, хотел покончить с собой, но не успел. Его забрали в солдаты. Шла японская война. Он канул в ней сразу, безвозвратно, не прислав домой ни одной весточки.

Танзиля росла вольной, неуправляемой как ветер, никого не боясь, никого не признавая и никому не подчиняясь. Мать она невзлюбила за то, что та выбрала себе в мужья самого непутевого из рода Даньяновых, который, прежде чем пропасть на войне, сделал нищей свою семью. Когда Танзиле исполнилось четырнадцать лет, мать решила выдать ее замуж за отцова брата, овдовевшего недавно дядю Ягафара. Ягафар давал за Танзилю большой калым. Танзиля решительно воспротивилась, потому что старый Ягафар не шел ни в какое сравнение с Гумером, с которым она дружила. Но кто будет прислушиваться к мнению девочки? Мама оттаскала ее за волосы и добилась покорности. Так, по крайней мере, думалось всем заинтересованным в этом ее замужестве.

После никаха  гордый и счастливый Ягафар повел молодую жену в дом. У двери жениховского жилья Танзиля смущенно попросила его переждать, пока переоденется и взойдет на супружескую кровать. Ягафару стыдливость молодой жены понравилась. Переждав четверть часа у порога, вошел в дом и взвыл от досады и унижения. Невеста сбежала.

Танзиле потребовалось всего несколько минут для того, чтобы, выпрыгнув в окно, добежать до берега речки Чичанак, которая еще не освободилась от паводковых вод. Сбросив на берегу свадебный наряд с заранее заготовленной запиской, в которой извещала, что предпочла утопиться, чем быть женой старика, переправилась на противоположный берег. К этому мероприятию она готовилась исподволь и тщательно. Запаслась мужской одеждой, обувью, огнивом, оставшимся от отца охотничьим ножом и продуктами. Она не сумела за раз переправить все запасные вещи, пришлось возвращаться за остатками. Таким образом, она трижды пересекла бурный поток Чичанака, рискуя жизнью. На противоположном берегу пробралась в пещеру у самой вершины Алешкиной скалы. Про эту пещерку никто, кроме нее, не знал. Вообще, за Алешкиной скалой велась дурная слава. Никто из хуторян не осмеливался забираться на нее. Первоначально, в древние времена, она именовалась Сельтердэк Таш (Трясущийся камень). Существовало поверье, что камень сбрасывает с себя каждого, осмелившегося ступить на его вершину. В Елизаветинские времена один из солдат, презрев легенду, забрался на скалу и сорвался. Пока долетел до подножья, ударяясь об острые выступы, превратился в кровавое месиво. С тех пор скалу называют его именем. Того смельчака звали Алешкой. Танзиля не верила в россказни. Еще в детстве, много раз взбираясь на камень, на ощупь знала все его выступы и открыла эту пещерку. Забравшись в нее, оделась в мужское платье и спокойно уснула, не обращая внимания на жесткость каменного ложа. Проснувшись утром, наблюдала за суетившимися на том берегу людьми. Никто не подумал, что она могла прятаться на «проклятом» камне. Ягафар плакал, уткнувшись лицом в скомканное в руках ее свадебное облаченье. Мать рвала на себе волосы. Танзиля ни к кому из них не испытывала жалости. «Как сумасшедшая» – подумала она про маму, не ведая, что та действительно тронулась умом. «Плачь теперь!» – злорадно мысленно обратилась она к матери. – «Так тебе и надо, чтобы не торговала дочерью».

Полюбовавшись на оплакивающих ее мнимую смерть людей, безжалостно обрезала отцовским ножом пышные волосы, спрятала их в расщелине камня и, сойдя со скалы, углубилась в лес.

Прихваченные из дома хлеб и засушенное мясо экономила, подкармливаясь травами. Выросшая в лесу, она без особого труда находила съедобные растения. С трудностями, но в общем-то без особых приключений, выбралась из лесов в степные просторы Приуралья. В одной из казачьих станиц, выдавая себя за парня, нанялась подпаском. Назвалась Тахиром.

Табунщики, с которыми она работала, не очень интересовались прошлым паренька. Ну, появился и появился откуда-то. Видать, сирота. Главное – честен, довольствуется малым – пропитанием и кое-каким тряпьем. Весел и общителен. Любознателен и потешен, когда коверкает русские слова. Но в смелости и ловкости не уступает сверстникам, казачатам, привыкающим к джигитовке с малолетства. Талант наездника был у Тахира в крови.

Прижился Тахир в станице на целых три года, пока не грянула Октябрьская, а за ней – гражданская война, поделившая людей на красных и белых. Окрепший в подпасках Тахир украсил свою шапку красной лентой.

Несмотря на то, что в отряде был самым молодым, Тахир не давал повода товарищам сомневаться в смелости и преданности солдатской спайке. К нему относились серьезно, уважительно, как к равному до тех пор, пока... Однажды молодого красногвардейца царапнула вражеская пуля, да в таком месте, что в лазарете сразу установили, что Тахир – девушка. Из лазарета она выписалась в образе героини, возбудив к себе интерес всего отряда. Но это уже был интерес мужчин к женщине. Пусть – смелой, не уступающей им в храбрости, но женщине. Появились претенденты на ее сердце и тело. Верно рассудив, что одно лишь послабление на домогания мужчин может сделать ее солдатской шлюхой, она дезертировала из отряда и возвратилась на родной хутор.

Увидев живой и здоровой мнимую утопленницу, хуторяне несказанно удивились, но смирились с фактом. Еще более постаревший за пять лет ее отсутствия Ягафар, хоть и был женат к этому времени, вспомнил, что Танзиля повенчанная с ним жена, и предъявил на нее права. Однако не тут-то было. Танзиля объявилась на хуторе верхом на кавалерийской лошади, при оружии. Ягафару она заявила:

– Если тебе жизнь дорога, старайся не попадаться мне на глаза. Пристрелю, – пальнула поверх его головы из карабина, – пристрелю и закопаю.

Через неделю после возвращения мулла обвенчал ее с Гумером. Ягафару пришлось смириться. «Она же мужиком стала, – успокаивал он себя. – Как с солдатом в постель ложиться?». К тому же у него уже была жена. Хоть шариат разрешает любому мусульманину иметь до четырех жен и содержать сверх лимита сколько угодно наложниц. «Одну бы прокормить в такое смутное время».

С тех пор прошло много лет. Ее помешанная мама до сих пор не опознала ее и оплакивает ту, которая «утонула». У Танзили с Гумером уже растет сынишка Амир, который родился тринадцать лет спустя после их свадьбы.

«Истоки», №21 (187), ноябрь 1998. С. 6-9

Продолжение следует…

В оформлении использованы фотографии картин с выставки художника Джалиля Сулейманова и выставки «100 лет РБ».