Культур-мультур. Часть восемнадцатая

36

В глаза словно резкость навели, и грубая фактура окружающих его предметов приблизилась к Багрову. Такое с ним всегда случалось после второй рюмки, ее он все же выпил, несмотря на уговоры, на которые он не поддавался минут пятнадцать. Комната, большая часть которой тонула во мраке, была освещена парой лампочек с тонирующими абажурами и потому казалось неким убежищем от проблем окружающего мира. Багров поймал себя на мысли, что начинает говорить фразами из американских боевиков (у вас есть план, мистер фикс? А, нет у тебя плана! Ты имеешь проблему!), что с ним всегда происходило при крайней степени усталости. В конце концов, он с утра на ногах, эта работа, потом этот спектакль, а он еще не ужинал! И Багров потянулся к паре сырков, которые еще уцелели на импровизированном столике из газетки.

Развернув сырок и погрузив язык в его сырую мякоть, он вдруг понял, что рядом кто-то есть. Скосив глаза, он увидел никого иного, как Рапирова, а рядом с ним его напарника, худого безымянного парня. Проглотив уже сырок, Багров выпрямился. Он почему-то все еще был в театре «Нур», в комнате осветителей.

– И вообще, – злобно продолжал Рапиров, видимо, это была не десятая даже реплика. – Какого черта мы тут все паримся, работаем. Все равно нам званий никто не дает, на сцену не вызывает, цветов не дарит.

– У тебя работа такая, – сказал худой парень, который сидел в тени и появлялся только для того, чтоб подставить стакан под водку.

– Не только ты имеешь проблему. У нас тут собрание было в доме печати, – Багров не узнавал своего голоса. Он был какой-то нудный и даже неприятный. – Так шоферы на полном серьезе наезжали на журналистов, типа, они тоже ездят по этим командировкам, а им никто не платит гонорара.

Из темноты снова появилась рука со светлым полукругом стакана. Рапиров нервно булькнул в нее, и стакан втянулся обратно. Послышался характерный звук, затем чавканье.

– Я тут хотел, чтобы меня поставили старшим осветителем, а они! Э-эх! Восемь лет на них потратил! – неожиданно сказал Рапиров, и это, видимо, окончательно добило Багрова, который тоже не испытывал особых восторгов по поводу своей работы. Перспектива, что его труд оценят, была весьма и весьма туманной. Он молча взял стакан, который одиноко блестел своей чистотой и протянул его Рапирову. Тот внимательно посмотрел на него, почему-то левым глазом, скосив голову набок, отчего стал напоминать фотографию Мустая Карима в шестидесятые эдак годы.

Багров уронил в глотку содержимое своего стакана, издал что-то нечленораздельное и стал усердно жевать кусочек хлеба, чудом обнаруженный на газетке. Подняв глаза, он увидел, что сидит напротив ни кого-нибудь, а самого Мустая Карима образца конца тысячелетия.

– Ты смотри, – сказал улыбчивый Мустай-агай. – Я с каждым не пью.

– Я тоже, – пробормотал Багров, и улыбчивый аксакал засмеялся. Они чокнулись, выпили, повторили.

На какой-то из рюмок Багров обнаружил, что стоит на сцене театра «Нур», на которую он неведомо как попал из квартиры Мустай-агая. Повертев головой и щурясь от яркого света, в котором было еще и жарко, он расстегнул воротник рубашки и в какой-то момент понял, что это Рапиров решил напоследок продемонстировать ему чудеса светотехники.

– Что за фигня! – стал ворчать Багров, перед которым расстилалась пустая зала, – Я же и так знаю, что ты мастер своего дела. Кто, думаешь, в статьях про театр «Нур» всегда пишет – зато работа осветителей выше всяких похвал?

Однако Рапиров вовсе его не слушал, на сцене тем временем началась целая какофония света, а когда она вдруг погружалась в темноту, то через секунду снова сменялась взрывами синего, красного, фиолетового и еще какие там бывают миллионы цветов и оттенков, словно бы для того, чтобы напоследок продемонстрировать умение, которое столько лет лежало без признания. Яркий луч неизвестно откуда ударил в глаза, словно зенитка, установленная на крыше, заряд достиг невидимого фантома где-то высоко в небе и разразился целым фейерверком полуатомного взрыва. «Горит, горит, зараза!» закричал кто-то в зале, и Багров, который испытывал какое-то странное чувство небывалой полузабытой радости, подскочил на месте с задранной головой, отчего чуть не свалился на сцену, на которой, кроме него уже были еще два человека, которые взялись неизвестно откуда. Один был осветитель, но кто был еще один? Мустай-агай? Понять это было невозможно, да и не нужно. Может, он проник в зал, привлеченный этой какофонией?

Застрочил крупнокалиберный пулемет откуда-то со стороны сорокового завода, его пули, крупные, словно металлические майские жуки энергично перемахивали овраг Сутолоки и мягко впивались в штукатурку театра, обнажая кирпичную кладку, которая вздрагивала от подобных затрещин. Ухнул гранатомет, прожужжала «Игла», улетая в небо, навстречу далекому вертолету, на котором уже молились своему подземному покровителю перепуганные негодяи.

Наконец, какофония развернулась вовсю, и уже не было понятно вообще, кто наступает, кто отступает, кто террорист, а кто морской пехотинец, все перемешалось в этом праздничном сабантуе. «Есть упоение в бою! – кричал тем временем Багров, только теперь понимая Пушкина, – И бездны тайной на краю!»...

Резко, словно бы включили светофильтр, все яркие краски погасли, на их месте оказались полосы и разрывы темно-серого цвета, и среди них Багров с удивлением увидел огромную, в полнеба вереницу шариков, летящих наподобие новогодней гирлянды, свисающей с красавицы елки. Присматриваясь, Багров обнаружил, что они куда больше размерами, это во-первых, а во-вторых, они вовсе не была шариками, это впечатление было самым первым и самым, как стало понятно, ошибочным. Это были диски, феерические диски! «Оба-на, – подумал Багров, – Инопланетяне! Я вижу инопланетян!» Он потянул было руку, словно пытаясь схватить какой-нибудь из дисков. Это была последняя его мысль, потому что в следующую секунду гирлянда с неба со страшной силой качнулась в его сторону.

37

Так устроена жизнь, что всякое событие, разворачиваясь перед человеком, в какой-то момент переполняет его чувства и разум, так что последние и вовсе отказываются ему служить, как если бы некто, блуждая по коридорам небоскреба, попадая из одной комнаты в другую, полную таких же мелких завораживающих предметов, останавливающих внимание, вдруг вылез бы на крышу и увидел великую бездну, пустоту неба.

Великая ненарушаемая ничем пустыня неба! Во тьме, развернувшейся перед нами, мириады огоньков, сколько сокровищ предстает глазу, сколько мыслей переполняют разум! Сколько бы ты ни жил, в каком бы ты ни был возрасте, только подними глаза и снова пред тобой вечная тайна, невообразимое искусство небесных светил, каждонощно транслирующих одно и то же, полное глубочайшего смысла и все же до сих пор неразгаданное представление! Каждый видит в небе ответы на свои вопросы, каждый отыскивает здесь последнее свое утешение, словно от мириадов взглядов, которые вонзаются в него, небо становится только лучше, только глубже и бездонней. Завороженный, успокоенный этой картиной, человек забывает о том, что окружает его в повседневной жизни, забывает о себе, о своих человеческих параметрах и словно парит в воздухе, в котором все легко, все возможно. Он теперь ангел. И не стоит его разубеждать в этом, все равно ничего не получится, да и кто захочет это сделать, когда вокруг…

38

Багров, который только что был в театре и отбивался от налета вражеской инопланетной авиации, никак не мог понять, отчего он вдруг очнулся у себя в кровати в комнатке общежития на бульваре молодежи. Вывел его из состояния иномирного отчаянный стук в дверь его комнаты. Да нет, это не менты и не Сиваков, знаменитый уфимский поэт, живущий на третьем этаже, это только они любят стучать молодо, задорно, с полной уверенностью, что их ждут, любят и не спят в любое время суток.

Центр тяжести, переместившийся в голову, отчего ее приходилось удерживать специальными усилиями, не позволял Багрову идти достаточно быстро, поэтому, когда он, протиснувшись мимо холодильника, который стоял в проходе, все же открыл дверь, он никого за ней не увидел. Выглянув, он увидел соседку Ж., которая в полном отчаянии удалялась вдаль по коридору.

– А-а! – только и сказал Багров пересохшим горлом, но этого было достаточно, чтобы Ж. его услышала, стремительно повернулась и также стремительно пошла к нему.

– Срочно идем ко мне, – сказала она отчаянным шепотом.

Ее бледное, остановившееся лицо ужаснуло Багрова. Кровь отхлынула, мозг задыхался, не в силах справиться с подступившей бедой, а в том, что дело обстоит именно так, сомневаться не приходилось. Багров только моргнул и стал нащупывать ногой ботинки, которые служили ему домашними тапочками. Нащупав их оба и воткнув в них босые ступни, он пошел вслед за соседкой на третий этаж.

Было ясно, что случилось нечто, потому как, чем ближе к третьему этажу, тем больше попадалось навстречу людей, выбитых из повседневного ритма, словно кто-то провел по ним шершавой перчаткой и стащил с лица маску ежедневного равнодушия, обнажив то, что было под ней – страх, ужас, отчаяние, сочувствие, злорадство. Все это читал на их лицах Багров, читал, словно это были горящие мониторы компьютера.

Пред самой дверью обогнали, даже отодвинули в сторону, вошли четыре милиционера самого разного калибра – от лейтенанта до рядового. Они плавно вошли в дверь, словно монеты в отверстие, для того предназначенное, но защелкнуть механизм не успели и Багров протиснулся за ними.

– А? Где? Кто? Что? – послышалось отрывистое клацание механизма, и менты облепили Ж., которая в один момент пробежала вперед и склонилась над диваном.

– Что это она так неудобно стоит? – подумал Багров и подошел ближе. Между двумя ментами он начал различать что-то белое с какими-то неравномерными красными полосками. Еще один шаг, и белые полоски слились в рубашку, стало ясно, что на диване кто-то лежал. Секунда, и вдруг по белому пробежала красная струйка. Не в силах что-либо понять, Багров наклонился еще и вдруг увидел, что на диване лежит сын Ж., что в самой середине обнаженной груди у него образовался родник, из которого толчками выливается что-то красное. И уже последними судорогами мысли Багров понял, что это была кровь. Но откуда у него в груди рана, задался вопросом Багров, которого это зрелище странным образом вдруг привело в чувство. Тут до него дошло, что менты допрашивают этого парня, который лежит перед ними в луже крови.

– Товарищ лейтенант, попрошу вас вывести своих подчиненных в коридор. Вызвана скорая, сейчас пострадавшему окажут медицинскую помощь, и вы сможете задать ему вопросы, – сказал механическим голосом Багров.

Мент обернулся к нему и, как ни странно, что-то резко сказал, его коллеги дружно развернулись и вышли.

Продолжение следует…