Культур-мультур. Часть одиннадцатая

27

Багров поставил точку и для верности покрутил карандашом, так что грифель хрустнул и сломался. Жирная точка расползлась по бумаге формата А4 рядом с глупостями, которые на ней были написаны. Это была статья, которую Багров редактировал, сделать это надо было срочно, и вот за два часа упорной работы текст был приведен в более или менее удобоваримое состояние. Собственно, ничего особенно глупого в тексте не было, просто автор лихо сводил всю полноту бытия к одной-двум вещам, так что даже было как-то неловко за человечество, которое за миллион лет своего существования не сподобилось дойти до такого элементарного заключения.

Подобная спешка была не исключением, а правилом работы. Главред Андроидов каждое утро начинал с глубокого похмелья, и потому жизнь его была полна откровений. Вдруг выяснялось, что нужна такая или сякая статья, которая была отправлена в запас до воскресения Христова. Мучительные поиски, которые не всегда увенчивались успехом, порой все же приводили к тому, что на столе редактора появлялась кипа листов с практически нечитаемым шрифтом. Пробежав глазами пару строк и исправив пару-тройку орфографических ошибок, главред вызывал завотделом, нервно совал ему в руки статью и полчаса рассказывал, что это такое, почему ее надо основательно и самое главное очень быстро почистить. Еще полчаса уходило на препирательства, потому что завотделом эта статья попадала уже второй или третий раз, на ней уже были его пометки, когда главред снова забирал ее, чтобы посоветоваться с неутомимым, а главное, политически подкованным первым заместителем главного редактора.

На этот раз было как раз политическое обстоятельство. Статью притащила обыкновенная тетка с обыкновенной для слуха главреда туземной фамилией, так что ей отказали с ходу – самым мерзким тоном, бывшим в ходу. Однако потом, недели через три, неторопливый первый заместитель главного редактора вдруг сообразил, что эта самая туземная фамилия поразительным образом напоминает ему фамилию некоего очень ответственного товарища из самых что ни на есть верхов. И статья была возвращена пред светлые очи главреда. Дрожа от некоторого возбуждения, которое всегда охватывает нижестоящее начальство при соприкосновении с вышестоящим, главред прочитал статью и понял, что она представляет собой полный бред. Не зная, как выйти из положения, он отдал ее на редактуру завотделом публицистики, а сам выпил больше нормы, после чего редакционная шестерка доставила бесчувственное тело домой раньше положенных шести часов.

Новый день принес новое похмелье и новую уверенность, связанную с потерей памяти. И потому главред с чистой совестью отправил статью обратно в корзину, забрав ее из рук изумленного завотделом. Так прошел месяц. Однако в один прекрасный день тетка снова пришла в редакцию и подняла такой хай, что фильм «Терминатор 3» можно было смело снимать, не покидая пределов Уфы. Когда рассеялись волны ограниченного ядерного удара, стало ясно, что текст публиковать надо. Началась суета, в самый разгар которой в редакцию заглянул известный литературовед Мурат Рахимкулов, который подлил масла в огонь, ответственно заявив, что тетка никакая не родственница, а, можно сказать, самозванка, что от нее стонет вся пресса Башкортостана и гнать ее надо в шею. Рукопись, на которой уже успел поплясать Багров, полетела в корзину, и весь рабочий день до ухода домой был посвящен руководством журнала обсуждению нахалки. Очи пылали, руки вздымались горе, благородное негодование перекатывалось из уст в уста, вспоминались аналогичные случаи, когда удавалось останавливать подобных нахалов, вспоминались случаи, когда этого не удавалось сделать, и все дружно соглашались с тем, что чистоту местной прессы надо блюсти как зеницу этого, как его там, блин, ока.

Наутро хмурый редактор вызвал Багрова к себе в кабинет и молча вручил ему истерзанную рукопись. Что случилось, отчего все поменялось – никто не знал. Злой Багров сократил рукопись в восемь раз, и как раз собирался пойти в техотдел, как дверь отворилась и в кабинет ввалился редакционный художник Иван, как всегда, пьяный вдрызг.

– Где Петров? – спросил он утомленным голосом. Это был его коронный вопрос, после которого следовала материализация самого Петрова, его друга и коллеги по издательству «Китап», в котором они оба многие годы оформляли книги. Нетвердо улыбаясь, Иван поздоровался со всеми, после чего покинул помещение, видимо, полагая свой долг перед учреждением, в котором он числился, исчерпанным. Неизвестно отчего Иван пользовался привилегией посещать редакцию журнала «Мрачные пропасти» два раза в месяц, а именно в день аванса и день получки. Какое совпадение – именно в эти дни в редакцию являлся и Петров, так же нетрезвый, жаждущий встречи с товарищем. Иногда они промахивались на день или два в ту или иную сторону, и тогда их жалобные взгляды преследовали коллег, лишенных подобных привилегий, но обремененных лишними, на взгляд сотоварищей, суммами, которые должны были всенепременно перетечь в карманы одиноких птиц, не обретших друг друга. Жалобно, словно два брата Сак и Сок из башкирского предания, выкрикивали что-то на своем языке.

Багров вышел в коридор и вспомнил Юнусова, который в подобной ситуации, указуя на бодрых горожан, что неспешно фланировали под балконом его жилища, выкрикнул с болью в душе:

– Ну вот зачем им здоровье? Они же не пьют!

Тут раздались приветственные крики – заблудшие души обрели друг друга! Нетвердо улыбаясь, радуясь, что сегодня все вышло, как надо, два товарища, задевая стены узкого коридора, покинули редакцию и отправились в свой волшебный алкоголический полет.

Багров вернулся в кабинет.

Поэт Шалухин, который сердито молчал за своим столом, все еще посверкивал светлыми глазами да сжимал до отказа челюсти. Наконец он шумно поднялся, шумно подошел к вделанному в стену шкафу и стал так же демонстративно надевать куртку черной полиэтиленовой кожи. Подергав плечами, застегнув молодцеватый пояс, он напялил на голову плоский, такого же черного цвета берет, отчего стал похож на какого-то испанского гранда и грузина одновременно, потом также шумно вышел из кабинета, не сказав ни слова, зато энергично помахивая черным же полиэтиленовым пакетом с легкомысленной блондинкой на нем.

Багров, который уже знал, что в жизни многое случается без всякого на то смысла и не имеет никакого объяснения, молча пожал плечами и пошел в техотдел. По дороге, которая заняла секунд десять, он думал о том, как много всего и всякого случалось с ним в жизни такого, что не оставило следа и отчего не имело никакого последствия. И чего это пришел Иван, думал Багров, забыв, что сегодня просто получка, и чего пришел Петров, забывая, что это ритуал дружбы. И куда убежал Шалухин? Хотя было ясно, что Шалухин пошел через дорогу в кафе «Огонек» остограммиться, и все на свете имело более-менее разумное объяснение. Но для этого нужно было поменять точку зрения. Это-то сделать и было наитруднейшим. А с другой стороны, какого черта менять эту самую точку зрения? Разве она – это пуп земли, который нужно носить с места на место, потакая быстротекущему времени или …

Додумать эту мысль он не успел, потому что вошел в техотдел.

Через сорок минут он вышел в коридор, поболтав с девчонками из техотдела о том, о сем, о пятом и десятом. На самом деле все было важно, потому что за это время была решена куча вопросов относительно правки статьи, ее размещения в очередном номере журнала, попутно Багров рассеянно заглянул в верстку текущего номера и обнаружил ошибку в оглавлении, которую пропустили корректора. Разумеется, он остался страшно доволен этим делом, потому что тысячи ошибок, которые пропустил он сам и которые бдительные корректора выловили, были не в счет. Ну, и много всего там было, включая два стакана чая, которые Багров выпил с удовольствием.

И все же что-то мучило его, быть может, он хотел, выходя за дверь, увидеть в небе картины Страшного Суда, и возвращаясь обратно – картину мирного Эдема? Бог весть. Но часто какое-то смутное недовольство живет в человеке, заставляя его мучиться на пустом месте, словно каждый встречный норовит обидеть, уязвить посильнее, зная то плохое, что имярек совершил в этой жизни, что-нибудь вроде неоплаченного проезда в общественном транспорте. А мимо пройдешь – и кажется, что все смеются за твоей спиной, показывают пальцем, гогочут. А ты и сделал-то всего ничего, вот даже и вины своей не помнишь, но мучаешься, растравляя себя…

Багров вышел на лестничную площадку, остановился возле большого окна, стал смотреть в небо, все тоже обычное, пустое небо январского дня. Мрачные мысли вертелись в его голове, всякая такая чушь, от которой хочется что-нибудь сделать гадкое, ну, что ли укусить себя за руку, как это делают дети, все будет повод заплакать, или обидеться на весь свет. Но даже ребенок в принципе понимает, что это глупо и кусает себя только исподтишка, словно не он сам себе делает больно, а какая-то злая рука.

В небе была наведена резкость, как в хорошей, очень качественной компьютерной игре, отчего далекие дома казались резко очерченными, обведенными по контуру такой же хорошей краской. Автомобили проскакивали в частые промежутки домов, словно показаться и исчезнуть была единственная их задача, наконец, деревья раскачивались на невидимом ветру вполне декоративно, в том же ритме, строго заданном не самым изобретательным программистом.

Ощущение вот такой заданности не покидало Багрова, словно все вокруг имеет смысл, который прячется от него, как-то недоступен, словно его самого недостаточно, нужен еще некоторый логин и пароль для доступа на этот уровень. Он вспомнил, как уже много лет назад купил свой компьютер, тогда еще 286-й с черно-белым экраном, от которого так болели глаза и охватывало отчаяние, когда случайно он вываливался в чистый ДОС. Где, где знакомые рамочки Нортона коммандера, где мои кнопочки альт F2? Нет ничего, только мигает в небе палочка курсора. Самое главное, что перезагрузиться невозможно.

В общем, подобными глупостями он загружал свою голову и смотрел в небо просто оттого, что страшно не хотелось идти в кабинет, видеть эти отвратительные рожи, к тому же, как-никак, был еще обед. Багров даже не помнил, ел он сегодня или нет, скорее всего бросил что-то в бездонную яму желудка, потому что чувства голода не было, чтобы подумать о нем, надо было как-то сосредоточиться, а это и есть вернейший способ узнать, голоден ты или нет, потому что когда голоден, ни о чем не думаешь, кроме как о том, чтобы...

Когда он отвлекся от этих мыслей, выяснилось, что уже больше минуты смотрит в небо, которое вдруг стало менять картинки, словно взбесившаяся программка для смены обоев на рабочем столе. Каждая смена, происходившая с интервалом в пять-шесть секунд, сопровождалась дрожанием картинки, как бывает, когда глухой смотрит на работу отбойного молотка – ничего не слышно, но все дрожит. Кто-то менял светофильтры в небе – то в синем, то в голубом, то зеленом. Интенсивность красок заставила Багрова зажмуриться. Когда же через минуту он открыл глаза, картинка была в порядке, но в ней появились какие-то новые предметы, на этот раз очерченные нарочито нерезко. Они представляли собой что-то полупрозрачное вблизи и темно-серое вдали. И этих образований было довольно много, они были повсюду, словно грибы, которые растут на пеньке без какого-либо плана и графика. Багров, который смотрел на завод резинтехнических изделий, а что еще видно из окна дома печати, как вы думаете, с удивлением обнаружил, что все эти новообразования покачиваются в небе, словно растения и не имеют никакого желания ни тронутся с места, ни как-то проявить свою активность. Это было даже неинтересно после приключений, которые с ним случились, поэтому Багров уже собрался было пойти в кабинет, как его внимание привлекла именно что активность в той стороне, где были общежития авиационного университета и высился памятник «без пяти семь». И только что там не было ничего, как на тебе – целая гроздь шаров повисла в небе. Странные предметы, которые с некоторый натяжкой можно было все же назвать шарами, если только учесть, что у них на боках были впадины и выпуклости, никаким законам не подчинявшиеся.

Продолжение следует…