Сновидение

На часах полночь. Неудивительно: для меня сейчас день и ночь поменялись местами. Вчерашняя гулянка, по-видимому, удалась: я ничего и не помнил. Ну, оно и к лучшему. Что вспоминать-то – безрезультатные поиски работы, безнадежные попытки продать свои рассказы, постоянное напряжение от ожидания, что меня снова пригласят преподавать? Лишь ночью я обретал себя, когда наплывали воспоминания о прошлом, о том далеком светлом прошлом…

Надоело. Устал от вранья.

«Уважаемый Павел Анатольевич, мы хорошо помним Ваши предыдущие романы. Неплохие, надо отметить, произведения! Но, понимаете, читатель стал другим. Другим в восприятии литературы. Его интересы поменялись. То, что Вы писали раньше, теперь не пользуется былым спросом. Постарайтесь, мы уверены в Вашем таланте, – все образуется. Тридцать шесть – не возраст, у Вас еще все впереди. Павел Анатольевич, не мне Вам говорить, что значит “рынок”… Он жесток, оттого и мы порой становимся суровыми. Приходите, будем ждать!»

От этих слов меня всего коробит. Фальшь. Моя смена кончилась, наступил час других – самоуверенных и самовлюбленных типов. Пусть будет так. В своей жизни я немалого достиг. Но и немало потерял – свою любовь, работу, себя, в конечном счете…

Ну ничего – прорвемся! Сейчас вот встану, и…

В мозгу эхом отдавались удары сердца, голова была словно налита свинцом. Знакомые симптомчики. Необходимо принять лекарство! Срочно. Я машинально потянулся к столику, дрожащей рукой схватил стакан… Лекарство оказалось под столом, прижавшись беззащитным округлым тельцем к полу. Пусто! Я с трудом поднялся с дивана и неуверенной походкой направился на кухню в надежде отыскать хотя бы бутылку пива. Пива не нашлось, что повергло меня в лихорадку.

С ней я справился профессионально: глубокое дыхание, массаж висков пальцами. Затем приготовил себе «спасение»: уксус, вода, сода. Осушив стакан в три глотка, побрел в ванную, сунул голову под струю холодной воды. Постепенно пришел в себя.

Сорок минут первого. Скворчащая сковородка плюется пережаренным омлетом. Я тщательно пережевывал каждый ломоть, пытаясь почувствовать пресловутую «гамму вкусов». Безрезультатно: рот словно ватой набит. Судорожно проглотил последний кусок, запил остывшим чаем, облив себе рубашку, и без того еще не просохшую от увиденного сна…

Что, черт возьми, происходит? Почему я подумал про сон?

Что мне приснилось?

Вновь охватила дрожь. Что-то нехорошее, да, мне приснилось что-то очень нехорошее. Почему-то возникла странная уверенность, что от того, вспомню я или нет, зависит моя судьба, – ну, если, конечно, она вообще есть, судьба.

Этажом выше соседи громко рассмеялись. Это был смех влюбленных, радовавшихся жизни, семейному счастью, благополучию. Хорошие они люди: всегда здоровались, муж непременно за руку; я к ним заходил иногда позвонить, после чего обязательно приглашался к столу – почаевничать. Таких людей, отзывчивых и добрых, теперь редко встретишь.

Не хватало той, чей аромат и содержимое окончательно поставили бы меня на ноги, – сигареты. К счастью, в пачке оставалась одна штука.

Выйдя на балкон, я принялся раскуривать сигарету. Руки тряслись от холода, февраль все-таки, но остыть мне было необходимо. Зима проявила себя во всей красе: снежные шапки на деревьях, норовящие свалиться какому-нибудь несчастному на голову (и этим несчастным окажусь я); обледенелая дорога, трепетно ждущая поцелуя с чьей-нибудь физиономией (конечно, моей); гуляка-ветер, наждачной бумагой растирающий щеки, – лепота! И в такую погоду мне надо выбираться из своей берлоги. А не идти – значит обрекать себя на мучения. Как я устал…

Мой взгляд задержался на смутном силуэте человека. Что-то мне в нем не понравилось. Стоит на морозе, совершенно один, да к тому же не под фонарем, а в тени. Странно. Кого-нибудь ждет? Кого, в столь позднее время и в такую погоду? Наверное, ворюга, взломщик тачек, – угнать авто решил, гад! Стоп. Поблизости нет ни одной машины. Вдвойне странно. А вдруг он пьян, бедолага, а я грешу на него, вместо того чтобы посочувствовать и помочь. Надо выйти, заодно и затарюсь всем необходимым.

Очутившись на улице, я поспешил к объекту. Обогнул угол своего дома, и… никого. Исчез. Ну, бог с ним. А мне пора в ночной магазинчик – за «продуктами»…

Сорок шесть минут второго. Возвращаясь в приподнятом настроении домой, уже шагнув в подъезд, я услышал глухой стук и сдавленный крик. Внутри резко похолодело, тело покрылось испариной. Иди, это не твое дело, не суй свой нос… «Заткнись!» – приказал я себе.

Выбежав обратно на улицу, я остановился и задержал дыхание, пытаясь услышать источник шума. Сердце бешено колотилось. И вдруг охватило странное ощущение, что происходящее до боли мне знакомо. Я видел все это, но где? Ответ висел в холодном ночном воздухе: во сне. Голова пошла кругом. Я с тупой уверенностью двинулся к арке дома, уже наперед зная, что там увижу.

Она лежала на животе, раскинув руки. Я присел на корточки, присмотрелся. Удар по голове был нанесен чем-то тяжелым. За что ж ее? Ведь она еще так молода. Меня начало мутить.

Рядом валялась раскрытая сумочка, содержимое разбросано по снегу. Значит, отбивалась… Зря! Лучше бы ты, бедняжка, отдала ему, что он просил. Именно он. Тварь, ведь я тебя видел. Почувствовал неладное – и не понял! Что же за время такое, время отморозков! Ничего нет… ни души, ни сердца. Ненавижу! Какова цена жизни? Ответьте мне!

Тишину разорвал звонок телефона. Я поднял валявшийся сотовый:

– Да…

Голос на другом конце был слегка растерянным. Наверное, ее парень или муж:

– Алло… а Катю я могу услышать? И вообще с кем я говорю?

– С кем вы говорите? Это не имеет значения. Молодой человек, Катя мертва…

Нажал отбой, оставив в шоке недоумевавшего человека. Затем набрал номера милиции и скорой, сообщил о преступлении, назвав точный адрес…

И тут же всем своим нутром почувствовал, что здесь – рядом с убитой девушкой – я не один. Кто-то очень долго с любопытством и страхом наблюдал за происходящим. И я знаю, кто это!

Я медленно поднялся, сжал кулаки и уверенно, чеканя каждое слово, сказал:

– Выходи, дай посмотреть на твою рожу, мразь!

В ответ что-то просвистело в воздухе… в глазах полыхнули мириады звезд, тело стало непослушным. И, уже теряя сознание, я услышал:

– А вот и я…

Тьма.

* * *

Сон меня будто выплюнул, изрыгнул из своей пасти. Я упал с дивана, хорошо приложившись носом об пол. Тело было мокрым от пота. Сновидение не отпускало из своих объятий, в голове все перепуталось. Я медленно ощупал лицо и, обнаружив лишь распухший нос, успокоился. Боже, такого кошмара я ни разу не видел! Даже в горле пересохло. Прислушался к неустанному тиканью часов. Включил свет, посмотрел на циферблат: двадцать семь минут двенадцатого. Никаких совпадений. Значит, это был просто плохой – ужасный! – сон, не более. Для пущей уверенности я направился на кухню. Открыл холодильник – и нашел, что искал.

До чего же восхитительно пиво натощак (особенно после вчерашнего): заменяя еду, утоляет жажду. Окружающая обстановка показалась не столь удручающей. Да, я одинок, холост, но у меня вполне прилично, есть цветной телевизор. Мир обретал краски.

Шесть минут первого. Включил «ящик»: криминальные сводки новостей за прошедшую неделю; однообразные и предсказуемые фильмы, прерываемые повтором занимательных политических дебатов толстосумов, в поте лица убеждающих в своей честности; бесконечная череда войн, экономических преступлений… Мир словно деградировал на глазах, уничтожая самого себя. Нострадамус, сбылось твое пророчество, – вот конец света!

Но чем я лучше?

Чтобы отстраниться от этих нехороших мыслей, я решил отвлечься чтением. «Записки из подполья» Достоевского – то, что надо. Близко сердцу. Каждая не единожды прочтенная строка заставляла выть душу, терзая истиной пропитые нервы: «Я человек больной… Я злой человек. Непривлекательный я человек… Я уже давно так живу – лет двадцать. Теперь мне сорок. Я прежде служил, а теперь не служу… Я поминутно сознавал в себе много-премного самых противоположных тому элементов. Я чувствовал, что они так и кишат во мне, эти противоположные элементы. Я ахал, что они всю жизнь во мне кишели и из меня вон наружу просились, но я их не пускал, не пускал, нарочно не пускал наружу. Они мучили меня до стыда; до конвульсий меня доводили и – надоели мне наконец, как надоели! Уж не кажется ли вам, господа, что я теперь в чем-то перед вами раскаиваюсь, что я в чем-то у вас прощенья прошу?.. Я уверен, что вам это кажется... А впрочем, уверяю вас, что мне все равно, если и кажется…»

Мне захотелось вылететь пулей из давящих стен, вырваться наружу, вдохнув полной грудью чистоту морозной ночи, раствориться в ней. Выходя из квартиры, я услышал искренний и жизнерадостный смех соседей. А когда я в последний раз улыбался?

На улице шел снег, белые хлопья легко касались волос. Не хотелось ничего, только стоять в ничем не нарушаемой тишине.

В эти минуты я понял, что никогда и ничего не смогу изменить. Жизнь моя – полая, и пустоту ничем уже не заполнить, поздно. А ведь сегодня мне исполняется тридцать семь. Никто не позвонит, не вспомнит, да и некому.

Тридцать одна минута второго. Я даже и не заметил, что стою напротив арки, ведущей во двор. «Сегодня мой последний день рождения», – всплыла мысль. Почему? Помня сон, я внимательно вгляделся в темноту. Ничего и никого. Может быть, рано? Так, необходимо вспомнить каждую деталь, каждую подробность. Да, многие вещи не сходились с увиденным во сне, но я был твердо уверен: что-то здесь не так…

Я решил обойти дом. Проходя мимо своего подъезда, заметил спешащую девушку, очень миловидную. Господи, да это же она! Я резко развернулся и кинулся к ней с криком:

– Стой, стой, дура!

Девушка, услышав мой крик, вздрогнула и побежала прочь.

Я, превозмогая внезапно нахлынувшую боль в колене, настиг ее, схватил за плечи и тряхнул:

– Не надо, он там убьет вас!

Глядя на меня ошалелыми глазами, она всячески пыталась вырваться. Я путался в словах, пытаясь предотвратить неминуемую трагедию:

– Поверьте мне, он убьет вас, убьет, как во сне. Не ходите туда! Прошу вас!

– Отпустите меня, пожалуйста, не надо!

Вдруг она затихла. Я ослабил хватку, тут же получил сильный пинок по левой голени и рухнул наземь. Все, я потерял ее! Но… Девушка стояла как вкопанная, не шелохнувшись, глаза ее были огромными от ужаса. Кое-как поднявшись, я взглянул на нее и неожиданно осознал причину оцепенения: она глядела мне за спину!

Оттолкнув ее, я как можно быстрее развернулся к тому, чей острый нож, описав дугу, полоснул меня по шее.

Практически ничего не чувствуя, я кинулся к убийце, стараясь перехватить занесенную для следующего удара руку. Без толку: лезвие вошло мне меж ребер. Согнувшись пополам, я головой ударил противника в живот, повалил на снег, схватил за волосы и с откуда-то взявшейся силой принялся безжалостно колотить затылком о землю… Кто-то выл как зверь. Да это же я сам вою! Где-то залаяла собака, послышались крики, но мне было не до них…

Я лежал на снегу. Рядом остывало тело того, кого я убил. Убил ради спасения человека. Я не чувствовал боли. Наверное, от таких ран я должен рыдать, но не было ничего, кроме безграничного спокойствия и умиротворения. Все кончено…

Девушка что-то кричала, звала на помощь, придерживая мою голову… Тушь растеклась по лицу, но это не могло скрыть ее красоты. Какие у нее чудесные глаза, в них можно утонуть. А я бы мог – при других обстоятельствах – влюбиться в такую. Уверен, что она будет прекрасной и верной женой, понимать мужа, любить детей… Значит, так должно быть.

Зазвонил ее выпавший из сумочки телефон.

Возьми трубку, скажи своему человеку, что жива, что любишь его. Да, у тебя есть будущее, которого у меня никогда не было.

– Спасибо… – еле ворочая языком, захлебываясь собственной кровью, сказал я.

Мне оставалось несколько секунд.

Я покидал этот мир.

– За что? Ты… вы… меня, а я… За что?!

– Спасибо, что подарила мне жизнь…

Свет.