Под флагом цвета крови и свободы. Часть двадцать восьмая

Берег встретил ее ослепительно-белым теплым песком, приятно согревавшим ступни сквозь тонкие подметки сапог. Эрнеста, скрипнув зубами, переступила с ноги на ногу, снова, снова: идти было непривычно тяжело, словно к щиколоткам прицепили по чугунному ядру. Полуденное солнце жгло глаза до слез, веселый будничный гомон снующих вокруг моряков забивался в уши, оглушая, пронизывал до самого мозга.

Кое-как Морено доплелась до пристани, уронила сумку, зачерпнула ладонями морской воды и плеснула на пылающий лоб, пытаясь прийти в себя. Кто-то окликнул ее, и девушка опомнилась – отняла руки от лица, встряхнулась, скривившись, когда соленые капли попали на ссадину, огляделась по сторонам – и застыла, с трудом веря своим глазам. Хотя, впрочем, в происходящем вовсе не было ничего удивительного – не будь оно именно здесь и сейчас…

Навстречу ей шел Эдвард Дойли – трезвой, уверенной походкой, хотя она и опасалась, отправляя его в город, что придется потом прятать от команды пьяного в хлам помощника – не донесли бы капитану… Шел, словно спину ему не оттягивал приличных размеров куль с какой-то шуршащей крупой, хотя следовавшие за ним матросы вовсю бранились на тяжесть несомых покупок. Словно у него – в этом солнечном, светлом утре – все было еще хорошо.

– Сеньорита! – издалека крикнул он – Эрнеста невольно дернулась, только теперь проклиная себя за то, что не потратила хотя бы минуту на обработку ссадины – кровь уже наверняка размазалась по щеке… Впрочем, деваться ей все равно было некуда – если не внушительный след на скуле, то увесистую дорожную сумку в руках спрятать было никак.

– Прощайте, мистер Дойли, – сухо промолвила она, твердо решив свести этот неприятный разговор к минимуму. Эдвард растерянно посмотрел на нее, положил на песок тяжелый куль, машинально пожал протянутую руку, замер, уперевшись взглядом в ее щеку – как все мужчины, не слишком внимательный к чужой внешности, он лишь теперь заметил явный след удара и сразу же почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо:

– Что произошло?

– Вы ведь не думали, что я останусь на этом корыте навсегда? Нам просто было по пути какое-то время, – равнодушно ответила Эрнеста, снова забросила сумку на плечо и развернулась, желая пройти мимо него, но Эдвард внезапно выбросил вперед руку и ухватил ее за локоть. Девушка дернулась, желая высвободиться; глаза ее зло и недоверчиво сверкнули: – Так бывает, мистер Дойли! Смиритесь.

– Вы не ответили на вопрос, – держа ее за руку, отчеканил тот. – Что произошло и кто вас ударил?

– Меня никто не бил! – Морено наконец вырвалась из его хватки, но уходить больше не спешила: теперь уже злость подстегивала ее. – А уходить я собралась уже довольно давно.

– Это все ваш Рэдфорд, да? – задыхаясь, с трудом выговорил Дойли. На лице его появилось выражение мрачной убежденности. – Тот мальчишка все-таки настроил его против вас?

– Нет! Генри тут совершенно ни при чем, – яростно перебила его Эрнеста. – Не собираюсь больше это слушать. Прощайте!

– Ладно, – Эдвард помрачнел еще больше, но голос его звучал решительно. – Я иду с вами.

– Это еще с чего? – Морено рывком отстранилась от него и скрестила руки на груди. – Вас никто не отпускал. И Джек…

– А мне и не требуется его разрешение, – отрезал Эдвард. Впервые за долгое время он был полностью уверен, что делает все правильно. – Я прямо сейчас уведомлю его и вернусь к вам.

– Ну уж нет. Этому не бывать! – резко отвернувшись от него, Эрнеста стремительно направилась прочь от корабля; однако Эдвард снова догнал ее и преградил путь. – Оставьте меня в покое, – сквозь зубы процедила Морено, с нескрываемой яростью глядя на него – но мужчина даже не шелохнулся:

– Одинокой женщине нечего делать в таком месте. То, что сделал этот мерзавец – на его совести, но я не собираюсь следовать его примеру. Мы можем найти здесь работу и…

– Вы забываетесь, мистер Дойли, – опасно сверкнула глазами Эрнеста. – Уж не решили ли вы, что мне требуется ваша помощь? Или, – ее тон стал насмешливо-ядовитым, – в своем внезапном великодушии вы не сообразили, что у меня одной шансы найти место на каком-либо судне значительно выше, нежели в вашей компании?

Оскорбление, тем более жестокое, что заслуженное, достигло цели: Эдвард отшатнулся от нее, как ужаленный, запоздало вскинув настолько пораженный и растерянный взгляд, что на мгновение Морено ощутила укол совести – но лишь на мгновение:

– Я не ваша прелестная невеста-дворяночка, о которой вы лепетали неделю назад – да-да, когда валялись на палубе, не имея сил сделать глоток воды, припоминаете? – и так трогательно при этом твердили, что она – лучшее, что было в вашей никчемной жизни… Может, она умела говорить так, что никто не обижался – вы-то даже зла на нее не держите – вот только я так не умею, а учиться уже поздно. Поэтому скажу по-простому: оставьте эти глупости и возвращайтесь на судно. Вам ведь не больно-то и хочется мне помогать после того, что я сказала, верно? – склонив голову набок, она, как всегда, странно блеснула темными глазами – с такого положения кровь на щеке была почти не заметна – едва пожала плечами, дрогнул по-прежнему гордо вскинутый подбородок – и в следующее мгновение уже растворилась в толпе портовых работников, полупьяных моряков и еще Бог весть какого сброда с легкостью, на которую способны лишь женщины и пираты. Или женщины-пираты, затравленно подумал Эдвард, забрасывая на плечо забытый было груз, и, не чувствуя тяжести, направился к темневшему впереди массиву «Попутного ветра».

На борту все было буднично и просто: матросы копошились на баке, сматывая в бухты бесконечные канаты; срывая голос, орал боцман Макферсон на проверявших оснастку матросов; сквозь переборки доносились грязные ругательства опять чем-то недовольного Моргана… Словно никогда и не было на «Попутном ветре» настырной и въедливой «мисс штурман», словно не звучал ее звонкий, с едва уловимой, болезненной хрипотцой голос, объясняющий, что сделано неверно, требующий чего-либо для команды, спрашивающий, кому и чем можно помочь. И вместе с тем у этого грязного, сотню раз латанного корабля, по какому-то недоразумению ставшего им всем домом, будто неожиданно отняли душу, обнажив все его уродство. Словно исчезла единственная крупица странной, чужеродной, не всегда понятной Эдварду, но – красоты, мирившей его со всем миром пиратов, с их порой дикими, а порой и вполне объяснимыми обычаями, с их диковинным непокорным нравом. Нравом, что позволял оказаться на улице без гроша в кармане, ночевать Бог знает в каких трущобах и трудиться за крохи, каждый день рискуя оказаться на виселице – но не стерпеть нанесенного оскорбления, не протянуть руку, выклянчивая милостыню – пока руки и ноги на месте, работа найдется, а разменивать на нее собственную душу и гордость никак нельзя!

Ей, столь хладнокровно оставившей позади все, что было смыслом существования в последние месяцы – ей, должно быть, не по силам было понять, как он мог пойти в матросы к едва не повешенному им пирату, а затем так долго сносить оскорбления его людей… Быть может, и те потому и насмехались над ним, что тоже не могли понять? Эдвард стиснул зубы и глухо застонал.

Вот сейчас он придет к Рэдфорду, отчитается перед ним, что необходимая провизия доставлена, сменится – и что дальше? Пойдет в трюм, если удастся, снова встанет на корточки и прильнет к своему любимому бочонку – потому что теперь некому будет останавливать его и кричать, захлебываясь собственной жгучей болью, требовать от него бороться, работать, жить… Даже если сегодня он упьется до смерти в том трюме – никому и дела не будет.

– Эй, мистер Дойли! Вы чего застряли? – рыжий ирландец Айк, несший бочонки с солониной, озадаченно глядел на него из-под кособокого лестничного пролета; за его плечом виднелась широкая сутулая спина Моргана, и Эдвард, словно очнувшись, скинул с плеча тяжелый куль:

– К черту все это. Я увольняюсь.

– Вы… Эй! Эй, вы чего? Да вы… А что же мы капитану-то скажем? – заполошно донеслось уже откуда-то с лестницы, но Дойли лишь усмехнулся и бросил, не оборачиваясь:

– Скажи капитану, чтобы или возвращал сеньориту Морено, или катился к этому вашему… к морскому дьяволу. С его-то штурманскими навыками все равно примерно так оно и выйдет.

На пристани, разумеется, Эрнесты уже не было – и искать ее в такой толпе казалось совершенно бессмысленным занятием. К тому же, Эдвард даже не представлял, куда она могла пойти. К Рэдфорду-старшему? Едва ли – из ее случайных обмолвок выходило, что у них были не слишком доброжелательные отношения. К капитану другой команды? К какому именно? Может быть, здесь, на Меланетто, случайно оказался кто-то из старых знакомых ее отца или ее самой – но как она, почти не покидавшая «Попутный ветер», могла об этом узнать?

В отчаянии после почти четырех часов бесплодных поисков Эдвард забрел в какой-то мелкий трактирчик. Имевшихся при нем денег – не столь больших, он и вовсе ушел бы без гроша в кармане с судна, если бы не обнаружил в карманах забытую сдачу с выделенных на закупку провизии средств – могло хватить на одну-две недели, но почему-то вопрос заработка совершенно не заботил Эдварда. Требовалось найти Эрнесту – а уж дальше они вдвоем поразмыслят, как им быть дальше.

Ром в поданной кружке мерзко горчил, должно быть, изрядно разбавленный всякой дрянью – да так, что Эдвард, сделав глоток, невольно скривился и прикрыл ладонью кружку. Поднял глаза, впервые взглянув на начинавшую заполняться посетителями комнатушку, исполнявшую роль столовой – и ахнул, сообразив: ну конечно же! На Меланетто было множество трактирчиков, таверен и кабаков, но все они находились в окрестностях порта, и по вечерам все моряки, и местные, и приезжие, набивались в них, желая после тяжелого дня пропустить глоток-другой. Если Эрнеста и рассчитывала найти где-нибудь новую команду, то начать свои поиски она должна была с одного из этих заведений. Эдвард выбежал из трактира, едва успев заплатить за ром: на улице уже начинало смеркаться. Надо было спешить.

*  *  *

Капитан Джек Рэдфорд чувствовал себя по меньшей мере странно. С тех пор, как один из матросов, утром посланных на берег, сообщил, что подштурман Эдвард Дойли неожиданно уволился следом за исчезнувшей Бог весть куда Эрнестой, велев передать ему, Джеку, нечто невразумительное и крайне оскорбительное – настолько, что его посланник даже не решился произнести это вслух – с тех пор прошло уже более часа, а он все еще не мог до конца осознать происходящее.

Быть может, теперь, когда первая волна гнева немного спала и ему удалось поразмыслить обо всем трезво, он даже начал сожалеть о случившемся. Конечно, на Меланетто всегда было предостаточно пиратских команд, любая из которых с удовольствием приняла бы на борт Эрнесту, стоило ей назвать свое имя; да и для Эдварда, изрядно окрепшего за эти два месяца, с его полными шестью футами роста и сносными навыками морского дела, нашлась бы работа. Дело было не в том, что эти двое ушли – а в том, как это произошло. Что-то было не так – и притом настолько, что Джек невольно задавался вопросом: неужели он что-то упустил? Несомненно, Эрнеста могла наговорить лишнего – Рэдфорд вообще откровенно не понимал временами, что за чертовщина творится в ее черноволосой растрепанной голове – и столь же несомненно было, что без ее постоянной поддержки Эдварду Дойли, ее не в меру ловкому протеже, каким-то чудесным для его нынешнего состояния способом окрутившему саму Морено и получившему звание подштурмана, задерживаться на судне было не с руки.

И все же… все же… не мог тот высокомерный офицер, смотревший на всех вокруг, словно на навоз под собственными сапогами, и сохранивший эту отвратительную манеру даже тогда, когда от него самого за версту разило ромом и потом, а воняющая помоями жижа стекала с его лохмотьев – не мог он уйти вот так просто! Слишком цеплялся за зыбкое подобие стабильности – как и все подобные ему заносчивые, трусливые сухопутные крысы, которых Джек повидал на своем веку. И Эрнеста… Конечно, она могла рассказать обо всем Генри даже просто так, не сочтя необходимым молчать о том, о чем в свое время судачили по всему Карибскому побережью. Быть может, так она хотела спровоцировать его на нечто, подобное сегодняшней выходке и наверняка стоившее бы ему головы без его, Джека, заступничества. Или даже проще – донести до старого знакомого, что пора заканчивать с его маленькой слабостью, недостойной пирата...

Продолжение следует…