Разбивая жизнь на куски. Часть шестая

Отчаяние

 

Свой главный урок я усвоил без учителя: в конечном итоге мы все одиноки и вокруг нас ничего, кроме холодной черной пустыни вечности.

Из к/ф «Королева проклятых»

 

– Почему картошка здесь сухая? – спрашивает Рой.

– Она не сухая. А пиво здесь, кстати, отличное, – говорит Пит, поднимая вверх бокал с пенным напитком и рассматривая его на свету.

– Пиво-то отличное, но картошка должна быть соответствующая, – продолжает ныть Рой.

– Ну, так мокни ее в соус, и она будет мокрая, – ворчит сквозь зубы Роки.

Пит затащил нас в бар, где играет классический рок, на стенах развешаны гитары и портреты с автографами, а пиво нам наливает бородатый дядька в кожаной жилетке. Мы все сидим у столика возле окна, которое сейчас занавешено и сквозь него тускло светит солнце и изредка прохаживаются темные фигуры прохожих.

– О! Да у нас есть соус? – говорит Рой.

– Да, – отвечает ему Рой, – Сырный, томатный и соус неизвестного мне происхождения.

– Он называется «Сальса», – говорит Роки.

– Сальса – это танец, идиот! – шипит Рой.

– Вот только не начинай опять, ладно? – успокаивает его Пит.

Я, как всегда, спокойно сижу в углу, попиваю пиво и пытаюсь не вдаваться в детали разговора. В одно ухо влетело, из другого вылетело.

– М-м-м. Я не знал, что танец может быть таким вкусным, – восклицает Рой, пробуя его на вкус. – Острый, правда.

– Это соус, блин! Соус! Не танец! – взрывается Роки, ударяя кулаками по столу, отчего все наши стаканы звенят. – В данном случае – это соус!

– Да ладно, Роки, – вскинул руками Рой. – Я же пошутил.

Роки долго не спускал глаз с Роя, после чего отпил пива из кружки и процедил:

– Вечно он выкинет какую-нибудь фигню.

– Так, прекращаем этот балаган, – разнимает приятелей Пит. – Мы здесь не за этим пришли.

– О, да! – восклицает Роки.

– Я так понимаю, мы здесь, чтобы выпить? – тихо говорю я.

Рой наклоняется ко мне и говорит:

– Ты не знаешь всей правды, дружок.

Я морщу лоб и пытаюсь придумать какую-нибудь остроумную фразу ему в ответ, но все что у меня получается – это взять со стола свою кружку и отпить из нее глоток.

– Это важный день нашей жизни, друзья! – говорит Пит, поднимая кверху свой бокал.

– Действительно, важный, – говорю я. – Мы ведь выбрались в бар. Мы уже давно не ходили всей группой куда-нибудь.

– Помолчи, Патрик! – шипит мне Роки.

– И как я уже говорил, это – важный день нашей жизни, – продолжает Пит. – Нашей группы и каждого по отдельности.

Меня это уже конкретно настораживает.

– Итак, – говорит Пит, держа бокал пива. – Я думаю, нас следует поздравить! Нашу демо-запись все-таки заметили продюсеры, и теперь мы будем готовиться к записи альбома на полноценной студии!

Все дружно кричат и стучат бокалами.

– Это замечательно! – говорю я. – Но какая именно запись? «Спихни меня с балкона» или «Забытая аудиозапись»?

В компании зависает молчание, прежде чем Пит дает себе право подать голос:

– Вообще-то… ни та, ни другая.

– Это как понимать? – спрашиваю я, слегка подавшись вперед. – Это были лучшие песни. Все остальное, что мы записывали, было для галочки.

Снова нависает молчание.

– Ну… это была песня, – тихо произносит Рой. – «Обезьяна и орангутанг».

Эта фраза запустила у меня в голове огромный мыслительный процесс.

– Подождите, – говорю я, выполняя руками немыслимые узоры. – Я же… не записывал эту песню!

– Да, ты не записывал, – говорит Пит. – Мы сами ее записали.

Вот тут мне казалось, что мои глаза округлились до предела, словно на меня движется огромный грузовик.

– Как… вы сами записали? Без меня?!

– Ну да… – начинает Рой, но я перебиваю его:

– Без меня? Без моего вокала?

– Я ее исполнил, – говорит Пит.

– Ты? – спрашиваю я и начинаю задыхаться от нахлынувших чувств. – Я правильно понимаю? Ты сам ее спел?

– Да. Я ее написал, и я ее спел, – отвечает Пит с довольным видом. – И видишь, какой результат? Ее сразу заметили продюсеры. За два года, что мы существуем – это первый настоящий прорыв.

– Ты написал и сам исполнил эту тупую песню? – я уже почти не могу дышать.

– Она не тупая, – возникает Рой. – Она очень даже веселая. Может это наш стиль? Писать веселые и заводные песни? А не эти замогильные вопли!

У меня ком застрял в горле, поэтому я дрожащими от возбуждения руками хватаю кружку, отпиваю глоток пива. Но запить это чужеродное тело у меня в горле не получается.

– И мы с ребятами посовещались и решили, – говорит Пит тихим голосом. – Тебе лучше уйти из группы.

Мое тело тут же пронзает тысяча электронных разрядов, сравнимых лишь с ударом дефибриллятора.

– То есть? – говорю я срывающимся голосом.

– Я не думаю, что тебе следует петь в нашей группе, – продолжает Пит. – У нас наметился другой формат, и я не думаю, что ты впишешься в него. Но хочу заметить еще одно. Тексты у тебя получаются слишком мрачными. Это, конечно, неплохо, но только в малых дозах. Нельзя петь об этом постоянно. Если солнце скрылось за облаками, это ведь не значит, что оно испарилось.

– И еще у тебя отвратительный голос, – говорит Роки.

– Мой голос в порядке, – отвечаю я.

– Ни черта не в порядке, – продолжает Роки. – Твой голос будто восстал из могилы. Таким голосом тебе будет хорошо в блэк-металле.

Мои глаза непроизвольно закрываются. Я не хочу видеть этого, а еще больше, не хочу это слушать.

– У Пита голос более приятный. Мелодичный.

– Спасибо, Роки, – говорит Пит и дает ему пять.

Я почти уже на взводе.

– К тому же, эта песня стала нашим совместным хитом. Мы чувствуем, что это пока наша вершина.

Мне уже плевать, кто это сказал, потому что в этот момент у меня с губ срывается крик:

– Я – голос нашей группы! Я им был всегда и всегда им буду!!!

Команда ненадолго затихает, прежде чем Роки тихо произносит:

– У Пита голос все равно лучше.

Внезапно мне становится холодно. Несмотря на то, что сейчас начало осени и за окном светит солнце. Я не выдерживаю, встаю и снимаю со спинки кресла свою куртку.

– Знаете что? – говорю я, и мой голос дрожит от холода. – Ну и пошли вы к черту! Я сам прекрасно справлюсь. Я сам могу писать музыку. Мне никто не нужен!

– Давай, давай! – кричит мне вслед Пит, пока я пытаюсь протиснуться возле сидящего рядом со мной Роя. – К тому времени, как ты будешь пытаться писать свою идиотскую и депрессивную музыку, наш альбом уже будет лежать на полках всех музыкальных магазинов и будет продаваться с большим успехом! Запомни мои слова: с большим успехом! И огромными тиражами!

Я бурчу себе под нос: «Не дождешься!». Мне становится жутко холодно, зубы стучат, ладони покрываются инеем, а изо рта выходят облачка пара. Кажется, сейчас остановишься и замерзнешь насмерть, станешь ледяной скульптурой в этом баре, пока какой-нибудь прохожий не заденет тебя и не уронит на пол, разбив на тысячу мелких кусочков.

Я резко разворачиваюсь и пытаюсь показать этой самостоятельной группе средний палец, но у меня ничего не получается. Пальцы заледенели и не двигаются с места. Я вижу, как парни улыбаются, тычут в меня пальцами и громко смеются. Мне не остается ничего, кроме как выйти на улицу. Туда, где процветает реальность.

Выхожу наружу, солнце внезапно меркнет, превращая этот мир в черно-белый фильм, а с неба начинает сыпаться снег. И это в начале сентября. Люди превращаются в неподвижные статуи, машины перестают двигаться, часы замирают на месте. Я сгибаюсь пополам от невыносимого холода, а маленькие снежинки падают мне на лицо, но они не тают. Я подставляю свою замерзшую ладонь, ловлю их и понимаю, что это не снег, а пепел. Кто-то сжигает мои мечты, разнося по ветру все слова, что я сказал, все действия, что я совершил. Моей музыки уже не будет. Она утонула в вакууме. Моих слов уже не будет. Их выдрали у меня из глотки и скормили голодным псам. Я снова один. Ничто меня не бережет и не спасает. Все сводится к слову «бесполезно».

Я закрываю глаза и переношусь на длинное поле, покрытое снегом, в середине которого стоит одинокое засохшее дерево. Здесь гуляет страшный ветер, поднимая с сугробов снег и сбивая меня с ног. Я пытаюсь добраться до дерева, чтобы не было так одиноко, но падаю на колени не в силах сопротивляться безумным порывам ветра. Меня начинает быстро засыпать снегом. Я пытаюсь хоть как-то поднять свои руки, но безрезультатно. Они уже не двигаются, так же, как и мои ноги. Ничто меня не спасет. Никакого укрытия. Мне жутко холодно, и я застываю в этой позе, не в силах ничего поделать. Между тем меня уже засыпало до подбородка.

Я снова один. И я замерзаю…

 

Надежда

 

Надежда есть всегда, но я на всякий случай заказал гроб...

Из к-ф «Доктор Хаус»

 

– Какая у тебя есть мечта?

Я лежу в кресле и смотрю в потолок, покрытый трещинами.

– Хочу стать немым, – тихо говорю я, почти срывающимся голосом. – Еще бы хорошо стать глухим. В крайнем случае, слепым.

– То, что ты говоришь – это не мечты. Это желания. Мечты всегда связаны с приятными чувствами. Это то, что ты с удовольствием делаешь.

Я снова в кабинете психотерапевта. Это было крайне необходимо, потому что теперь мне помощи искать негде.

– Мечты обволакиваются теплыми чувствами, – продолжает доктор Линдсей. – В них приятно укутаться, как в одеяло. Я уверен, у тебя есть такие мысли. Отгони все лишнее, мешающее тебе жить, закрой глаза и начни мечтать. Ты можешь не говорить это вслух. Просто мечтай.

Я закрываю глаза. Я пока не вижу ничего, кроме пустоты. Я почти уверен, что ничего больше и не увижу. Меня снова начинает пробирать озноб. Из темноты выплывает ослепительная белизна снега. Снова бескрайние просторы поля. Снова я один. Старое засохшее дерево теперь уже горит ярким пламенем. Я пытаюсь приблизиться к нему, чтобы хоть как-то согреться. Где-то в это время далеко за пределами сознания начинает звучать голос:

– Чувствуешь, как наполняется теплом твое тело? Все плохое уходит. Остается только хорошее.

Я приближаюсь к источнику все ближе, но кто-то хватает меня за плечо и тянет назад.

– Сопротивляйся! – говорит он. – В этой жизни ничто не поможет тебе!

Я знаю, кто это, поэтому рвусь со всей силы вперед. Туда, где горит огонь.

– Ты не понимаешь, что происходит? – снова кричит голос за спиной. – Контроль сознания! Попытка манипулирования! Тебя подчиняют!

– Пусти! – кричу я вслед и делаю сильный рывок вперед. На сей раз попытка оказалась удачной. Назад меня уже ничто не тянет. – Я хочу согреться!

Мои ноги утопают в снегу, но я продолжаю идти дальше. Я все ближе к огню.

– Дурак! – кричит голос сзади. – Ты не можешь быть счастливым! Это исключено! Так заложено природой! Счастье – это не про тебя!

«Заткнись!» – кричу я про себя, надеясь, что он все-таки услышит. И я теперь намного ближе. Огонь уже начинает меня обжигать. Я протягиваю руки ему навстречу. И в этот момент я слепну.

Пару минут я ничего не вижу, кроме ослепительной белизны, как вдруг начинает ярко светить солнце, уходящее в закат. Я сижу на берегу озера и наблюдаю эту замечательную картину. Над озером кружится легкая дымка, солнце отражается от водной глади, заставляя меня зажмуриться. Где-то щебечут птицы, стрекочут кузнечики и лают собаки. Легкий теплый ветер обволакивает меня.

Кадр сменяется, и уже гребу в лодке на середине озера. Солнце уже почти скрылось и становится значительно холоднее. На берегу озера я вижу деревянный двухэтажный дом. Я сразу понимаю, что он мой. Где-то внутри горят лампы, и играет легкая музыка. Я отмахиваюсь от надоедливых москитов и гребу к берегу.

Я снова на берегу, но уже стемнело. Я лежу на траве и считаю звезды. Выискиваю различные созвездия, но я толком их не знаю, поэтому я придумываю новые. Рядом со мной горит костер. Треск пылающих деревяшек заставляет меня снова закрыть глаза.

Очередной перенос: и я внутри дома, сижу у компьютера, пытаюсь написать книгу о моей прошлой жизни. О моих неудачах и ошибках. Не для того, чтобы ее продать. А для того, что избавиться от лишнего груза. Я не писатель, но все равно продолжаю стучать по клавишам. Я чувствую, что все плохое уходит. Я чувствую, что стал легче на несколько грамм. Мне предстоит сбросить огромный вес, а потом сжечь эту рукопись в огне.

Ничто меня не беспокоит. Вокруг меня стоит тишина и изредка играет легкая релакс-музыка. Я вполне счастлив. Я больше не напиваюсь до полусмерти, не употребляю. Мне это не нужно. Я живу другим. Я живу тишиной и покоем…

В моих глазах появляются слезы.

И когда я, наконец, открываю глаза, все это исчезает… И безумный холод снова одолевает меня.