Разбивая жизнь на куски. Часть пятая

Выше голову!!! Видишь крюк в потолке?

Евгений Кащеев

Встал на скоростном шоссе, широко раскинув руки. Все машины меня объехали.

Страх

Кто не помнит тёмного прошлого, того ждёт такое же будущее.

Леонид С. Сухоруков

Я еще не уволен, и я на корпоративном вечере в честь круглой даты основания нашей компании. Компании, которая владеет всеми цифрами на планете.

Я стою в углу большого зала, наполненного людьми. В зале, как и положено, полутьма, изредка разгоняемая цветными прожекторами. Вокруг веселье, которого я не замечаю.

Изредка зал заполняется светом яркого мигающих лампочек, из-за которого у меня в душе все сжимается и становится заметно холоднее.

Из-под левого рукава пиджака почему-то начинают вылезать белые лоскуты бинтов и, когда я пытаюсь вырвать один из них, у меня ничего не выходит. Я не могу вспомнить, что когда-то перевязывал себе руку. Я запихиваю их обратно себе в рукав и стараюсь забыть об этом, как о кошмарном сне.

В воздухе гремит музыка – попса последних лет, которая извергает из себя выражение «Я тебя люблю» в разных интерпретациях и диалектах. Все стоят парами, в руках фужеры с шампанским или с чем покрепче, и разговаривают. До меня долетают обрывки их фраз:

– Ты знаешь, что Мэл Гибсон сделал подтяжку лица?

– Да ты что?

– Анжелина Джоли усыновила нового младенца!

– Такими темпами она скоро будет усыновлять взрослых.

– Роберт Паттисон стал новым секс-символом!

– Да? Я думала, наоборот.

– Скоро стартует новое реалити-шоу, в котором десять человек запрут в комнате, где ничего нельзя делать.

– Это обязательно нужно посмотреть.

Я бы лучше пошел в библиотеку, чем стоял бы здесь и слушал слова, которые не имеют никакого смысла. Почему нельзя поговорить, например, о строении Вселенной? Или разобрать текст романа «Преступление и наказание» Достоевского? Почему этих людей интересуют лишь звезды поп-культуры? Они просты, как пробка. В них есть хоть какой-то смысл? Нет, но это модно, поэтому об этом все и говорят.

Поочередно на сцену залезают различные люди и говорят тосты, поднимая кверху бокалы. Всегда одно и то же, но каждый переставляет слова в разные места и, по их мнению, это получается оригинально. После окончания тоста все дружно что-то кричат и выпивают из своих бокалов. Я чокаюсь со стеной и тоже выпиваю. Выступающий чуть было не свалился со сцены в зал, но каким-то непостижимым образом удержался за микрофонную стойку. Далее начинается песня со словами: «Я тебя люблю, а ты меня нет», и мне кажется, что минуту назад играло то же самое, только со словами: «Я тебя не люблю, а ты любишь». И вокруг меня снова начинают летать обрывки бессмысленных фраз:

– Собираются снимать продолжение ужастика «Разорви их пополам»!

– Так ведь в конце всех разорвали пополам!

– Ну, так они их оживят.

– Стефани Майер напишет новую книгу про говорящего пса-вампира!

– Я обязательно прочитаю. Это же невозможно пропустить!

– Джастин Бибер…

– Ох, пожалуйста! Ничего не говори мне про него!

Под конец вечера я напиваюсь настолько, что уже сижу на полу и не слышу ни слова из того, что мне пытаются сказать. Говорят, что приставал к одной девушке с предложением погадать по руке и выдал ей предсказание, что вся эта неделя у нее будет паршивой, и следующая тоже, и вообще вся ее жизнь катится к чертям собачьим. На этой ноте вечер мой закончился и неизвестные мне люди схватили меня под руки и вывели из зала.

Уже на улице неизвестные мне люди принимаются голосовать, чтобы поймать такси. Тут я соображаю, что надо срочно выходить из положения и начинаю освобождаться от крепко стиснутых на мне рук.

– Э! Патрик! Ты чего? – говорит кто-то слева. Да я его даже не знаю.

– Мне… лучше… пойти… пешком, – пытаюсь сказать я, но, видимо, так тихо, что никто не слышит.

Два такси проносятся мимо нас, не обращая внимания на старания моих неизвестных друзей привлечь их внимание.

– Я пойду… пешком, – повторяю я, но уже значительно громче.

– Ты что? Ты едва на ногах держишься. Ты не дойдешь до дома пешком, – говорит парень слева.

– Мне лучше… знать, – отвечаю я, стараясь ослабить хватку рук. – Я не сяду… в машину.

Наконец один парень буквально выскочил на улицу навстречу такси, и машине ничего не оставалось, кроме как остановится. Схватив меня еще крепче, парни стали двигать меня в сторону такси. Это было довольно сложно сделать, так как ногами я практически не двигал и постоянно пытался прокусить зубами чью-нибудь руку. Наконец, подтащив меня к машине и открыв дверь, они с силой запихнули меня внутрь, на заднее сиденье. У меня уже не оставалось сил что-то говорить и что-либо делать. Дверца с силой захлопнулась, и в ушах появился сильный шум, какой бывает, когда пытаешься настроить радиоприемник.

Водитель, положив руку на спинку переднего пассажирского сидения, развернулся ко мне лицом и сказал:

– Куда едем?

Это было не лицо. Это была одна сплошная масса из запекшейся и свежей крови, из которой, словно две включенные фары автомобиля, неестественно горели белки глаз. А волосы.…Это были мои волосы – тот же цвет, та же прическа, но из их глубины где-то была рваная рана, из которой капала кровь.

– А! – воскликнул он и повернулся обратно. – Я понял. Ну, держись, приятель! Я знаю, куда тебя везти! – и с этими словами он заводит мотор.

Машина резко двигается с места и меня буквально отбрасывает на спинку сидения. Сначала такси едет медленно, но потом, постепенно, разгоняется все быстрее и быстрее.

– Что происходит? – кричу я.

– Что происходит? Что происходит? – визгливо передразнивает меня водитель. – Что происходит, то и происходит! – говорит он уже более серьезным голосом.

Я с силой дергаю ручки двери, но двери заперты. Тогда я пытаюсь открыть окно – та же история. Затем, будучи уже в отчаянии, я бью локтем по оконному стеклу, но разбивается только мой локоть, а отнюдь не само окно. Между тем, в самом окне с большой скоростью мелькают городские пейзажи, и мы уже разгоняемся до предельной скорости. Отсветы фонарей теперь не отражаются поодиночке, а сливаются в одно целое. Мои руки начинают дрожать, а нижняя челюсть начинает судорожно стучать о верхнюю.

– Не слишком быстро я еду? – спрашивает меня водитель и громко смеется.

Я срываюсь на плач:

– Пожалуйста! Выпустите меня… отсюда.

Водитель полностью игнорирует мои слова и продолжает крутить руль, полностью покрытый свежей кровью. Моя грудь содрогается от спазмов начинающегося плача.

Пейзаж за окном сменяется полной темнотой, не озаряемой даже фонарями. В кабине загорается маленькая лампочка, но горит она так тускло, что я до сих пор не могу разглядеть в деталях лицо водителя. Между тем, я чувствую, что мы едем на бешеной скорости.

– Твой отец тоже любил так водить, – говорит водитель, внимательно всматриваясь в пустоту. – Особенно, когда выпьет.

Мое тело пронзает крупная дрожь, на лбу выступает испарина. Я пытаюсь определить, где мы находимся, но вижу в окне лишь свое отражение, смотрящее на меня моими же испуганными глазами.

– А еще он любил одной рукой держать руль, а другой вливать в себя виски. Забавный был тип, твой папаша.

Из меня не выходит ничего, кроме как спросить его:

– Вы кто?

– А ты кто? – спрашивает он меня, чуть повернув голову в профиль. – Я тебя первый раз вижу, – и злобно смеется.

Мои зубы начинают стучать еще громче и все попытки взять себя в руки оканчиваются неудачей.

Вдруг в бампер машины что-то с огромной силой ударяется, а затем лобовое стекло покрывается трещинами, орошаемое красной жидкостью.

– Упс! – говорит водитель и снова смеется.

– Да что такое происходит? – я закрываю свои уши руками, но все равно слышу, как нечто перекатилось по крыше машины и упало сзади на асфальт.

– Не знаю, что это было, но, надеюсь, ничего серьезного, – смеется водитель. – А твой отец также сделал. Когда он налетел на что-то, он даже не остановился посмотреть, что или кого он сбил. Он продолжил ехать дальше, пытаясь смыть кровь стеклоочистителем. Дрожал от страха, прям как ты сейчас.

Я продолжаю смотреть, как по лобовому стеклу расходятся красные от крови трещины.

– Ты также сидишь на заднем сидении, как четырнадцать лет назад, – продолжает водитель. – Также смотришь в действительность своими маленькими и ничего не понимающими глазками. Наверно, и думаешь также. Решаешь, что в стекло влетела бутылка кетчупа, оттого все стекло красное. – И водитель опять заливается смехом.

В это время я начинаю задыхаться, а машину начинает вести в разные стороны, хотя руки водителя держат руль прямо. Мое тело начинает перекатываться из одного угла в другой угол.

– И вот тут твой отец впадает в панику, – продолжает он таким голосом, будто озвучивает анонс блокбастера. – Он уже не контролирует ситуацию. Он бы мог остановиться, но не захотел. Он же пьян в стельку и ничего не соображает. И еще, из-за крови на стекле он ничего не видит.

– Что все это значит?! – кричу я.

– Вот! – восклицает водитель и поднимает указательный палец вверх. – Почти то же самое ты тогда и сказал. Только это было иначе. Было просто: «Папа?»

– Да что такое ты мне рассказываешь?

– Твою историю, дружок. Правдивую историю. Не то, что тебе рассказывали другие, пытаясь запудрить тебе мозг. Тело все помнит.

И в этот момент машину сотрясает удар, и моя голова с силой ударяется о переднее пассажирское сиденье. В этот момент у меня перед глазами проносятся яркие круги и светят сильным пламенем маленькие звездочки. В тот момент, когда я откидываюсь назад, из носа начинает хлестать кровь. Водитель, между тем, оказывается неподвижен и громко смеется. Мне, казалось, мы врезались во что-то, но машина едет дальше.

– Это только начало! – говорит он.

Затем следует второй удар, сильнее предыдущего. Я также ударяюсь головой о сиденье, и кровь из носа продолжает хлестать с большей силой. Крыша сминается, правая дверь сильно деформируется, пол пошел волнами. В лобовое стекло врезается ветка дерева, прямо в водителя, но он остается неподвижен, и в этот момент лобовое стекло разлетается на мелкие кусочки и осколки летят мне в лицо. Я инстинктивно закрываю веки, но все равно чувствую жуткую боль в глазах.

– Чувствуешь? – слышу я голос водителя. – Врачам долго пришлось доставать эти мелкие осколки, да так, чтобы не повредить тебе глаза.

Я пытаюсь восстановить видимость. Водитель также сидит на своем месте, будто ничего не происходило. Но мы продолжаем ехать.

– Сколько ты там времени провел? Два часа? Может, три? – продолжает он. – Ах, да! Ты ведь сам не помнишь. Наивный маленький девятилетний мальчик.

Где-то на заднем плане начинает звучать сирена. Мимо пролетают красно-синие огни экстренной службы, но самой машины не видно.

– Это за тобой! – говорит водитель.

– Да кто ты, мать его, такой? Этого не было! Ничего этого не было! Мой отец был пожарником и погиб, когда спасал людей из горящего здания!

– А-ха-ха-ха! – грозно засмеялся водитель, стуча руками по рулю. – Это они тебе сказали? Твой отец был алкаш! Большая разница между пожарником? Нелепо умер по своей же вине. Как глупо! Ужасно глупо, сдохнуть так!

– Но я же видел фотографии…

– Фотошоп! В этом мире ничему верить нельзя! – бубнит он и крепче хватается за руль.

Сирены воют уже невыносимо громко, но если закрыть уши руками, ничего не меняется. Вой не прекращается.

В этот момент мне кажется, что что-то с силой вытаскивает меня из автомобиля, но при этом я остаюсь неподвижен.

– И не стало у него отца, и был он разлучен с собственной плотью, и забыл благополучно он об этом, – вещал водитель, опустив голову вниз. – И пришили ему его собственные части тела обратно на место, покрылся он шрамами с головы до ног. И дали ему новую жизнь, и новую память, и жил он недолго и несчастливо.

И машина, наконец, останавливается, и водитель поворачивается ко мне.

– Жизнь не бесконечна. Что-то теряется, а что-то находится. Ты, к сожалению, потерял слишком много, чтобы дальше жить.

Он протягивает руки к своему лицу и начинает соскребать куски запекшейся крови. Я начинаю задыхаться, захлебываюсь собственной кровью. А он продолжает соскребать куски крови с лица, и я узнаю его. Это я, только заметно состарившийся. В этот момент он начинает кричать:

– Не забывай, откуда ты пришел, и не забывай, куда ты идешь! Я – это ты!

В этот момент кадр сменяется, и я вижу звездное небо и ярко светящий мне в лицо уличный фонарь. Кадр опять сменяется, и я снова в машине, смотрю, как я сдираю с себя куски кожи с лица, и громко кричу:

– Я – это ты!!!

Кадр сменяется опять, и кто-то бьет мне по лицу.

– Эй, Патрик! Патрик! Кажется, он пришел в себя!

Я постепенно возвращаюсь в реальность. Кто-то поднимает меня с земли.

– Возьми платок, – говорит мне неизвестный. – У тебя из носа кровь пошла.

Я беру платок из рук неизвестного мне человека и прикладываю его к носу. Тонкая ткань тут же окрашивается красным цветом.

– Господи, вот я испугался, когда он в машине весь затрясся.

– Эй! Ваш приятель мне всю машину кровью залил! – кричит таксист. Я вглядываюсь в его лицо. Ничего общего со мной.

– Ничего. Я заплачу за чистку, – говорит кто-то, вытаскивая из заднего кармана бумажник.

– Мне… лучше… пойти… пешком, – мямлю я и, тяжело шаркая ногами, иду в противоположную сторону.

– Может, мне пойти с тобой? – говорит неизвестный мне человек.

– Не стоит, – отвечаю я. – Я сам… доберусь.

И ухожу в темноту, изредка освещаемую уличными фонарями.

Окончание следует…