Салават Вахитов. Городская ворона. Часть первая

Такова, например, воспитательница («Бойтесь женщин с волосатыми ногами») в детском садике, искренне ненавидящая детей и ломающая им «психику», как – читатель убедится сам.

Таков по-человечески понятный рассказик о призыве на службу в Красную Армию брата рассказчика, в то время, когда многие необстрелянные мальчишки возвращались обратно к своим родителям в цинковых гробах. Что это было – тупая закономерность или долг перед Родиной? Или то и другое вместе? Ответить можно, что угодно.

Развеселила меня другая грустная история – про «Городскую ворону». В ней совершенно чудным рефреном повторяется фраза: «городская ворона всегда права». Это панацея и чистый дзен! Горькое, но чудовищно действенное лекарство от этой самой тупой жизни – или её «правды».

А вот что хочу оговорить или слегка опровергнуть.

Если даже за вашу жизнь, читатель, у вас накопилось множество самых фальшивых представлений о том, что когда-то воспринималось вами как откровение (а такое бывает), то и тогда вам не обязательно соглашаться с автором миниатюр во взгляде, например, на великие художественные тексты – всегда новые и часто непривычные для читателя. Соглашаться с тем, что, дескать, такие книги «безнадёжно плохи». Потому что, якобы, не отшлифованы. Такова, кажется, мысль Салавата Вахитова, в миниатюре «Мучительный поиск структуры». Ну, или же его мысль такова: они так плохи, потому что необыкновенно хороши. То есть, гениальны. Но это, если мысль продолжить – автор её обрывает.

Мне кажется, дело обстоит ровно наоборот. Великие книги, их «структуры», простите за слово, всегда совершенны. Они как бы в готовом виде, целиком взяты с неба. А вот дальнейшие их эпигоны и подражатели – те, конечно, в лучшем случае, шлифовальщики того, чему подражают в нашей действительности. Здесь разница между идеалом и лишь копированием социальной жизни, реальной истории (со всеми её современными тенденциями, которые уже завтра устареют). Этим отличается поэзия (в стихах и в прозе) от прозы (в стихах и в прозе). Поэтому шлифовальщики материала (простые ремесленники в литературе) неизбежно проигрывают первооткрывателям её глубин и высот – и в силе, и в размахе, и качестве (идеальном), и в частностях, и в целом – во всей, словом, полноте своего изображения. Например, Сервантес или Достоевский и сами были блестящие писатели (читай, шлифовальщики). И они писали лучше своих бесчисленных эпигонов, как ни оспаривай отдельные стороны их «стиля». Тому же Достоевскому – от кого только не доставалось. Даже от равного гения – Толстого. Зато и вознесён он был симметрично своему низвержению.

2

Иногда, когда я бываю вполне искренним с самим собой, мне сильно не хочется читать всё, что написано ниже вот таких оригинальных авторов самой первой величины. Но, что делать, ведь и в созвездии есть разные звёзды и звёздочки. И они бывают по-своему очаровательны.

Армия литераторов – дело нужное. Эпигоны, шлифовальщики или ремесленники – все мы знаем, что это такое. События в литературе случаются не каждый день. В основном, это только происшествия. Обычно – это наша тяжёлая, рутинная работа на каждый день. И, наверное, это к лучшему. И вот почему.

По правде сказать, свободное искусство – вещь опасная. И если любовь к поэзии сильна и требует, как считали древние, всего человека целиком, то тут же и возникает опасность для этого человека, поэта. Такую любовь к искусству отвергает обычно инстинкт самосохранения того же (любого) нормального индивида. Против «сверхумного экстаза» оказываются все – и семья, и дети, и профсоюз. Под конец замолкает и сам, утомлённый своим подвигом поэт. Потому и открытия в художественной литературе столь редки, что огонь всерьёз обжигает (отсюда частые имитации или искусственные горелки). А маятник, творческий метроном, раскачивается недостаточно сильно, чтобы творчество можно было контролировать «снизу». Зато и дело идёт – систематично, методично, словом – оптимистично. Это, конечно, благо. Иначе были бы неизбежны тяжёлые писательские кризисы (или сумасбродства никогда не трезвеющих, даже если не пьющих, посредственностей). Так Достоевский бился в падучей (единственная у него форма отдыха от подвига), а Лев Толстой хотел застрелиться, пока, наконец, после третьего кризиса, вовсе не бросил художественную литературу и пошёл учить шалопаев азбуке. А ведь наш граф был могуч, как мало кто, как, может быть, кряжистый долгожитель писатель-романтик Виктор Гюго. Пушкин, тоже был не промах, часто стремился укрыться и спастись в будуаре, если не напиться с редким товарищем, хоть с Пущиным. Всячески отлынивал, задирал царя – только бы спастись от своего безжалостного гения. Ускользнуть от него хоть в ссылку, самую глухую, на лоно к няне. Или вот Гоголь, вечно убегающий ото всех свиных рыл, отовсюду не вовремя выскакивающих – не был ли сам порождением иного мира? Эх, птица-тройка, чего хочешь ты от меня? И шмыг прямиком в Италию. Или пускающийся в запредельный загул (ах, хорошо качнулся гибельный метроном!) Есенин, обкладывающий власть обывателей советской тьмы изысканнейшим – исконным русским матом. Или расшатывающий, распускающий злой игрой и доброй водкой крепкие свои гениальные нервы русский поэт Николай Некрасов, чтобы восклицать потом риторическим своим басом, грохоча над равнинами, реками и холмами своё беспредельное «Кому на Руси жить хорошо?». Или безумный, милый Гаршин, выжегший себе ум и нервы «Красным цветком» и упорхнувший от своего жестокого таланта поглубже, прямиком в лестничный пролёт. «Прикажите лакею подать мне рюмку водки!» – так, кажется, обратился он, наведавшись незваным гостем к опешившему и развеселившемуся от такой встречи вельможному яснополянскому графу-вегетарианцу. Тоже вскоре замучившему чуть не насмерть всё русское общество и поспешившему в метель и стужу – чтобы умереть за него самолично. Примеры можно бы длить и длить, но и того, что сказано, достаточно, чтобы показать высокий жребий подлинного русского художника. А Саврасов, с его грачами из белой горячки?

Одно можно сказать наверняка: чаще всего здесь – «вилка». Или водораздел. Между «выбором» гениальности и благополучием, нормальной здравостью. Природа поэтического вдохновения вполне «безумна», хотя и не обязательно в клиническом смысле слова. Она есть некий необходимый сдвиг в обыденности, одержимость духом, который куда больше самого большого, Кантовского, человеческого интеллекта. А это уже и есть род безумия для нашего мира, как ни крути. «Непосильная ноша», прости Господи.

Так что, кто её знал, не забудет.

Когда Пушкин писал о вдохновенном (то есть, одержимом божеством) подлинном поэте: «Бежит он, дикий и суровый… людской чуждается молвы (то есть, ежедневной, обыденной – на работе, дома)… или: «Не дай мне Бог сойти с ума…», то он, верно, хорошо знал, о чём пишет. И он остро переживал опасность безумия, о которой писал.

Другое дело, что только благодаря «безумию», или вдохновению, или «сверхумному экстазу» самого Пушкина (всех названых и не названых художников), мы имеем теперь это чудо – жизни и литературы одновременно, времени и вечности. Могут ежедневно меняться моды и современные манеры, творцы могут спиваться, бросать пить и глупеть – но неизменной остаётся эта достигнутая единовременно поэтическим гением роскошная звёздная красота и её трансформационный уровень.

Но я отвлёкся – по существу.

3

Структура, как справедливо пишет наш автор, возникает из пустоты. Это общие и бесспорные моменты естественнонаучного миросозерцания, если не сам здравый смысл. Но это ещё не специфика художественной литературы или искусства. Эстетика – особенность художественного творчества. А цель эстетики – порождение сущностно, божественно прекрасного во всех его разновидностях и категориях: от трагедии до комедии. Поэтому и должен между пустотой и структурой объявиться ещё некий единый принцип. Творец, демиург, личность (возможно, божественная) охватившая в своём духе и отразившая в слове всё, вплоть до самой малой частицы материи. Так творили и Толстой, и Достоевский, ещё раньше – Пушкин. А ещё раньше Слово, бывшее в начале всего. Нельзя (и не надо) заменить Слово – машиной, электроникой и т. п.. Но всему раз и навсегда именно Словом, всё вместившим в себя (и только им) была задана форма для бесконечного развития. Слово – суть альфа и омега для всего – мёртвого и живого. Одной «пустоты» и абстрактной «структуры», пожалуй, будет недостаточно для внутреннего качества (назначения) и роста вещей и людей. Тем более для желанного очеловечивания нашего человеческого общества. И мы эту объединяющую всё тайну великого словесного творчества ощущаем на примере великих поэтов, художников слова. И машины – нам в помощь.

И наш автор, Салават Вахитов, сам – слишком искушён в литературе. О чём свидетельствует и публикуемая здесь его замечательная проза. А ведь он ещё и учёный – филолог! Наш автор сам художник, и он достаточно «хитёр», чтобы, утверждая якобы «плохую» форму великих писательских структур, не отклониться самому от такой научной истины в нужном направлении. С тем, чтобы тут же припасть к оттопыренному и набухшему благодатным млеком и мёдом сверхумного Слова соску родимой гиперболы (она же – литота), которая, будучи искусным приёмом, уже не является истиной или ложью. Но сама есть и высшая реальность и художественный символ её.

Алексей КРИВОШЕЕВ

Городская ворона

ЦИКЛ ПОЭТИЧЕСКИХ МИНИАТЮР

Ночные окна

Никогда не заглядывай в чужие окна, а если заглянул – не ведись. Если всё же повёлся, то хотя бы не заходи в квартиру. Если зашёл – беги…

Алмазный перстень на указательном пальце

На очередном литературном мероприятии познакомился я с местным олигархом – приятным парнем лет шестидесяти пяти. Не совсем парень, конечно, но и стариком назвать язык не поворачивается: одет модно, щеголевато, да ещё и с алмазным перстнем на указательном пальце. Зазывал попить кофейку, намекал, что проспонсирует книжку: «Легко! Нечего делать! Заходи в любое время, звонить не надо, все равно трубку не беру». У него огромная квартира на Коммунистической. Двухэтажная. Как-то зашёл к нему. Консьержка сказала, что он дома, и пропустила. Двери открыты. Бродил, бродил по комнатам – никого. Так, не найдя, и уехал. С тех пор скептически отношусь к людям с алмазами на указательном пальце.

На что мне имя?

Я приметил её сразу, как только она вошла, и почему-то смутился. Настолько, что не сразу догадался предложить ей место. Правда, оно, это самое место, было не очень – возле водителя и спиной к движению. А она встала в проходе салона, совсем близко от меня, вся такая в розовой блузке и синих джинсах, и, пока водила трогался и набирал скорость, дважды на меня посмотрела. Честно сказать, неплохо отношусь к синим джинсам, да и к голубым, а вот розовые блузки всегда вызывали сомнение. Интересно, как её зовут? Не блузку, конечно, – девушку. Пока я приходил в себя и порывался уступить ей место, кто-то неосторожный подрезал наш пазик. Звучный русский мат с неподражаемым восточным оттенком лишил меня слуха – водитель затормозил, и девушку кинуло прямо на меня. «Это судьба», – сыронизировал я и распростёр объятия.

Автобус (продолжение)

Тут бы поставить точку, оставив концовку открытой, и финал получился бы романтический, но, увы, приверженность к гнусному реализму не позволяет безответственно отнестись к малой форме. Как вы догадываетесь, особой радости с её стороны не последовало, да и чёрт бы с ней, с радостью: стерпится – слюбится… Но тут она словно сосканировала мои мысли, и я, даже имени не успев спросить, получил пощёчину: так пчела, которую ты спасаешь, тебя же и жалит. На что мне теперь её имя?

Открытый роман

Обожаю читателей-интеллектуалов с развитым воображением – тех, кто на лету схватывает идею, предугадывает развитие сюжета и домысливает концовки. Для них я пишу открытые романы из одних только названий. Читатели, скачавшие книгу «КовиДец и Пандемония», упрекали автора за обилие жутких сцен. Впредь обязуюсь ничего не писать в жанре «хоррор». Читайте мой новый роман «Без пяти полпятого». Наслаждайтесь!

Предлагаю также книги, вышедшие ранее:

«Чистые стёкла для алкоголика. Психологические этюды»,

«Как не писать книги. Учебное пособие для начинающих графоманов»,

«Пастух и Простушка. Антиклерикальный роман-идиллия»,

«Как поссорились Никита Сергеевич и Владимир Владимирович. Журналистское расследование»,

«Тэсс из рода Баскервилей. Триллер-детектив»,

«А был ли мальчик? Роман-утопия».

Благодарности и отзывы шлите на карту Сбербанка.

Кофе по-американски

Учёные спорят, на сколько процентов человек состоит из воды. Называют разные цифры. Зря спорят: когда я пишу – пью только кофе, а значит, состою из американо. Звучит непатриотично. Мне должно быть стыдно.

Городская ворона

Городская ворона всегда права… Это не Рене Клер и не Генри Миллер. Эту фразу я придумал сам. Сегодня утром. Как только увидел Нини – здесь, под крышами Парижа, на фоне Эйфелевой башни. Городская ворона всегда права, городская ворона всегда права…

Права потому, что не думает. Ей нечем думать. В думалке нет человеческого разума. Всё, что она ни делает, – разумно. Разумно без разума. Всё, что без разума, – разумно. Городская ворона всегда права.

Я завидую ей. Меня приучили сначала думать, потом делать. Семь раз отмерь, один раз отрежь. Я думаю и сомневаюсь. Сомневаюсь и страдаю. Страдаю и хочу, чтобы меня поняли. Сопереживания и сочувствия никогда не хватает. Городскую ворону жалеть не нужно. Городская ворона всегда права.

Городская ворона хочет любви. И не беда, что не знает, что хочет. Она летит и берёт. Счастье в её когтистых лапах. Тот, кого она берёт, не понимает, в чём его счастье. Он несчастен, потому что думает и сомневается. Тот, кто думает, – тот несчастен. Городская ворона не сомневается. Городская ворона всегда права.

Городская ворона дружит с котом. Со старым бездомным котом. Кот взобрался на тополь, и они сидят рядком прямо у вороньего гнезда. Ворона не каркает, и кот не мурлычет. К чему лишние звуки, когда слушаешь эльфов и солнце приносит согласие? Я хочу быть котом и дружить с городской вороной.

Она влетает в окно, распахнутое навстречу солнцу, и обретает форму Нини. Я не успеваю подумать, не успеваю отмерить семь раз, как чувствую счастье. Оно трепещет и бьётся, во плоти и вне разума, и осознать его невозможно. Нини говорит «ни-ни», но потом сдаётся. Когда тебе двадцать и расцветает весна, нужно любить, не теряя мгновений. Городская ворона всегда права.

Салават ВАХИТОВ

Фото от ГАЛАРИНЫ

Продолжение следует...