Частная история человечества

Причем все переезды случались настолько спонтанно, что, даже переехав, я осознавал сам факт переезда лишь на второй-третий год. Вначале мне казалось, что я просто немного задержался в командировке. И вот, когда я, наконец, с удивлением начинал понимать, что становлюсь москвичом, уфимцем, ивановцем, питерцем… Судьба брала меня за шиворот и вышвыривала в новую географическую среду. Так и жил проездом.

Долго я мучился над вопросом, кто в этом виноват и что по этому поводу делать, пока мой друг, поэт Айдар Хусаинов, не внес в этот вопрос ясность.

− Знаешь, − выслушав мои ламентации, заявил он. – Говорят, что вся жизнь человека определяется его самым первым воспоминанием. Вот, что тебе запомнилось в жизни раньше всего?

И тут я вспомнил. Окрестности славного города Целинограда (ныне не менее славная столица Казахстана Астана). 1969 год. Лето. Причем не жаркое. Мы сидим с отцом и какими-то людьми в степи на дастархане. Мы пьем чай. Вернее, это они пьют чай и разговаривают, а мне уже давно все здесь неинтересно. И это солнце, и этот неброский степной ландшафт… Я просто сижу и жду, когда же они закончат свои разговоры, и мы пойдем куда-нибудь в другое место, где будут другие люди, другое солнце, другой ландшафт, да и вообще, возможно, это будет другая земля…

− Теперь ты понимаешь? – уставился на меня Айдар. – Тебе нужно, наконец, присесть к дастархану и принять участие в общем чаепитии.

И он налил мне чашку древесного чая мате. Вот так я и оказался по второму кругу в Уфе.

О свободе слова и не только

Я люблю либеральные ценности – свобода слова, личности, права человека… Но отношусь к ним, как к гигиеническим требованиям. Конечно, иногда приходится не чистить зубы или не менять ежедневно носки. Иногда можно не чистить зубы и не менять носки довольно длительное время. Когда к этому состоянию начинаешь привыкать, ты уже не смеешь появляться в приличном обществе.

Я признаю необходимость первенства общего над частным. Но тогда должно существовать это самое общее. Пока его нет. И как бы нынешняя власть не упорствовала в этом своем заблуждении, факт остается фактом – сегодня нет в России того общего, что, собственно, и создает народ. Однажды я разговаривал об этом со своим другом. Фигурировала в разговоре такая картинка: возьмем среду, в которой существует пока броуновское движение. И вдруг появляется разность потенциалов, или движение вдруг входит в резонанс. В общем, появляется это «вдруг»… Вот это «вдруг» я называю семантической общностью. Сегодня Россия – это слова, лишенные своей общей семантики и каких-то внятных правил синтаксиса. России нужно выговориться, наговорить свой словарь, а там глядишь и сами «слова» начнут как-то сопрягаться, выстроятся во внятное предложение или даже роман.

Вообще, мы, русские, всегда гораздо больше европейцы, нежели они сами. То, что для европейца лишь форма, – для нас уже содержание. И там, где у европейца происходит обычная конкуренция культурных смыслов, у нас взрывается гражданской войной. Правда, и само европейское содержание мы частенько принимаем лишь за пустую форму, которую можно на ходу перешить, перештопать и так, мол, еще годы послужит.

Слишком маленький мир

Хотя не все так просто. Раньше, а точнее, до 6 августа 1945 года, никакая ошибка одного человека не могла привести все население Земли к истреблению или погружению в хаос. А теперь мир стал слишком мал. Один физик как-то сказал замечательную фразу: «Человечество − это дикари, живущие на пироксилиновом острове и которые постоянно пытаются придумать огонь». Вот только раньше эти игры не были столь фатальны, а теперь и твоя и моя судьба может зависеть от одного простого факта, что какому-то Ване или Джеку не даст его Маня или Джейн, а электроника «спасения от дураков» будет или выключена, или просто проигнорирует одну миллиардную возможность. Это я утрирую, но цена ошибок в управлении чрезвычайно завышена, а способность к адекватным решениям столь же чрезвычайно занижена в нашем обществе. Потому что выживает не лучший, а более приспособленный к нормальному течению дел.

Именно так. Все гораздо сложнее. И все эти либерализмы-фашизмы-коммунизмы − это фантики, потому что люди вовсе не творцы своего будущего. Они вообще побочно-случайный продукт, скорее всего. Достаточно в глаза моей комнатной черепахе посмотреть, чтобы понять, что человечеству давно уже в одном месте прогулы ставят.

К сожалению, все существующие общественные модели не способны не только снять обозначенные риски, но даже и адекватно оценить их. Может, поэтому пока единственным выходом я вижу некий общественный договор по снижению скорости жизни, а значит и ее мультипликативного качества, когда любая ценность может воспроизводиться бессчетное количество раз. Знаете, как в анекдоте: «Вот все говорят − Карузо, Карузо.. А херня этот ваш Карузо, мне вчера сосед насвистел его партии, ничего особенного».

Вдогонку. Я не конца света выжидаю, а конца нынешнего человечества. Просто обычная логика:

1) человеческий разум уже работает на пределе своей возможности воспринимать информацию. Слишком высоки скорости накопления информации.

2) Для нормального функционирования нынешней системы человеческого бытия стал необходим тот минимум потока информации, который уже лежит за гранью наших способностей. Отсюда и чрезмерно огромное количество «брака» во властных решениях.

3) Нынешнее человечество должно либо сменить саму систему своего строительства, или родить из себя нового человека, пройти через, скажем так, мутацию.

4) И времени на все это у человечества нет. А самое главное − желания и понимания того, что необходимо жертвовать комфортом.

О природе чуда

Как-то Иисус Христос играл со священником в гольф. После удара священника мяч останавливается в паре дюймов от лунки. «Отличный удар», − замечает Иисус и со всей силы бьет клюшкой по мячу, отправляя его в противоположную от лунки сторону. Мяч попадает в зайца, тот с перепугу хватает его в зубы и стелется через все поле, зайца хватает коршун, но ноша оказывается слишком тяжелой, и заяц срывается из его когтей. Шар выскальзывает у зайца изо рта и попадает точно в лунку.

«Папа! − раздраженно говорит Христос. – Я же просил: дай поиграть…».

Прочитал я у Переслегина этот анекдот и задумался. Задумался о природе чуда.

Представим себе довольно смешную ситуацию, когда шар при любом стечении обстоятельств попадает в лунку, бутерброд летит маслом вверх, причем на только что побеленный потолок. Ну, вот как?! Как, скажите вы мне, дорогие мои, можно пришпилить такую нашу жизнь конституирующими законами?

Из этого следует, что любое чудо есть преступление против человечества и природы, потому что нарушает ее законы, а также приучает нас к вредному фатализму и упавшей с неба халяве.

Первый раз я столкнулся с чудом, когда осознал, что я родился белым, русским и в самой лучшей стране мира – Советском Союзе. Осознал я это, когда уже жил в Омске, в возрасте 5-6 лет. Это чрезвычайно поразило мой разум, потому что было необъяснимо. Ведь мог же я родиться негром, говорящем на марсианском языке, а мог ведь и вообще оказаться тараканом или вообще не родиться? (Господи, иногда в холодные и голодные русские зимы меня посещали мысли, что, может, оно было бы и не так плохо?).

После этого неизъяснимые совпадения меня преследовали в течение всей жизни.

Присяга

Я вывел для себя определение нынешней веры. Сегодня христианская вера – это вид культурной присяги. Конечно, мы не готовы сегодня сказать «талифа куми», − и несчастная девица встанет. Или сказать горе: «Иди сюда!» И она пойдет. Мы слишком верим в сотовую связь, фитнес по средам и полезность витамина С. Но мы можем и в этой ситуации остаться людьми чести и, единожды присягнув, быть верными (вера – верность от одного корня) своим предкам, которые, да упокоятся их души, все же умели верить.

Война как она есть

После переезда из Целинограда в Омск мы поселились в микрорайоне Даманский на улице Стрельникова − погранца-старлея, который погиб во время событий на острове Даманском. Тогда это еще не стало забытой историей и ввиду относительной близости Китая награждало нас, жителей Сибири, некоторым китайским неврозом.

Закончив первый класс, летом 1975 года я умудрился попасть в пионерлагерь в Исилькуле, на юго-западе Омской области. К тому времени я уже был запойным читателем, поэтому вся лагерная смена у меня бы так и прошла в библиотечных посиделках, если бы не одно обстоятельство. Лагерному начальству пригрезилось провести столь обычное для пионерских лагерей мероприятие – «Зарницу».

Подготовка к войне заняла нас полностью. Сначала мы, обитатели самого младшего отряда, набрались различных страшилок о том, что нас ждет на «этой войне». Очень мы любили представлять, как, израненные, мы попадаем в руки «синих» (мы были «зелеными»), и героически храним нашу великую тайну. Эх, кабы мы еще эту тайну знали, но это уже были мелочи, это было несущественно. И хотя строчки − «Алиса, я им ничего не сказал» − будут озвучены лишь через десятилетие, мы уже вынашивали в своих сердцах сладость этой фразы.

Помню, как мы сидели на веранде, и кто-то из моих друзей принес свою футболку с нарисованными зелеными погонами. Вот, мол, будут враги погоны сдирать, а они не сдираются. Вот так мы и побьем «синих». И все мои приятели тоже обзавелись рисованными на футболках погонами. Я отказался. Сказал, что так нечестно. За что был подвергнут остракизму.

«Зарница» началась ночью. Сначала нас выстроили и что-то долго-долго говорили. Мне было неслышно, потому что наш отряд стоял слишком далеко от старшего пионервожатого. Потом нас куда-то долго вели по ночному промокшему лесу, сандалики набухли глиняно-землистой кашей. Когда уже казалось, что этому не будет конца, мы вышли на раскисшую, перепаханную окопами пустошь. Закричали «Ура!» и бросились бежать. Навстречу нам бежала такая же чумазая, теряющая в сумерках свои человеческие очертания, ревущая масса. Через несколько мгновений мы сшиблись. Как были сорваны мои картонные «зеленые» погончики, я даже не успел заметить. Кругом были чужие люди, а я был уже «убитый». И я каким-то детским наитием понял: вот она − война как она есть.

Друзья уходят

Чем дальше бредешь по жизни, тем более она становится похожа на кладбище. Причем постепенно ты уже и сам не понимаешь, с какой стороны оградки находишься. Пожалуй, просто потом с той стороны оградки знакомых станет гораздо больше. Более того, вне этого кладбища их просто не останется. Так и перетечем.

Владимир ГЛИНСКИЙ