Время игр в куклы

. Играли монолитными глиняными куколками с прижатыми к бокам ручками и вытянутыми ножками. Были они раздражающе розового цвета. Лишь черная прическа, голубые точки незрячих глаз да полоска ярко-красного рта украшали маленькую, глиняную головку. На такую куклу было удобно приспособить простую одежку из остатков ткани в виде чехла с прорезью для головы и фиксирующим пояском. Но во время игры куколки часто падали и рассыпались. Когда отваливалась только часть глиняной персоны, бедняжку не выбрасывали из жалости. Ее уделом было долго валяться в коробке, бередя чувствительное сердце маленькой хозяйки, попав ей на глаза. Но дешевизна ремесленного товара позволяла повторно приобретать глиняные фигурки – взамен утраченных. Базар, на котором их продавали, был напротив большого универмага, на стыке уфимских улиц Карла Маркса и Свердлова. Туда, собираясь стайками, и ходили выбирать новые игрушки подружки по двору. Народные умельцы мастерили кукол сотнями и заманчиво раскладывали их на больших прилавках. Кроме маленьких, карманных голышей были и покрупнее, с розовой ванночкой для купания. У Ани куклы с ванночкой не было, все-таки стоили они дороже. Ее мама, Екатерина Ивановна, работавшая в железнодорожной кассе, хоть и проводила на работе долгие часы, зарабатывала мало. Папа, не вернувшийся с войны, навсегда занял место на фото под стеклом на стене. Аня его не помнила, а мама, временами кивая на портрет, замечала, что дочь – «копия отца».

Все же была у Ани среди игрушек отрада – плюшевый медвежонок Мишка, набитый чем-то вроде опилок. С Мишкой Аня играла дома, а выходить с ним во двор стеснялась, так как, завернутый в одеяльце, он походил размером на настоящего ребенка. Летом общение детей проходило во дворе большого деревянного двухэтажного дома. Его уличный фасад был в шесть окон каждого этажа, а внутрь вдвигался основной длинник строения, за счет чего двор был просторный: хватало места и для дровяных сараев, и для картофельных посадок, и для озабоченно расшвыривающих землю кур. На скамейке возле забора собирались подружки со своими куклами-«завертышами», размером со взрослую ладонь. Именно такой куклы, которую легко было переодевать, заворачивать – словом, нянчить, и не было у Ани. А вот Альбина выходила во двор с подобной куклой. Она давала ей назидания, даже грозила пальцем «за непослушание». Аня вертелась около этой «семейки», где были так счастливы мама Альбина и дочка Валя или Таня (маленькая «мама» свою тряпичную дочку, забывшись, называла то так, то этак). Хотя Альбина позволяла Ане подержать непослушную Валю-Таню, но хотелось иметь свое чудо и наряжать ее по-своему.

С куклами Ане не везло и дальше. Кто-то из взрослых, вхожих в дом, подарил ей чудного клоуна в атласном, разноцветном цирковом наряде, с застывшей широкой улыбкой. Аню даже повели в фотосалон, где получился чудесный снимок счастливой девочки с бантом на голове и клоуном на руках. Через несколько дней обладания этой вещью Ане довелось быть с мамой в гостях, куда девочка потащила новую игрушку, чтоб поделиться своей радостью. Поделилась. Забыла клоуна в чужом, редко посещаемом доме. Вспомнилось о нем лишь по возвращении домой. Телефонов не было. Прошел день, другой, третий… Маме идти к знакомым было некогда, а со временем и неудобно. Аню жгла боль утраты. Ощущение полной безвозвратности не допускало попыток борьбы за то, чем еще не пришлось наиграться. Постепенно приходило свыкание с потерей. Инстинкт сохранения своего имущества оказался на нуле. Требовательное: «Мое, мое!» со множеством восклицательных знаков не прозвучало. О потере вслух не упоминалось. Но и не забылось. Мама была предельно занята, добывая хлеб насущный, а в редкие свободные часы отлеживалась, борясь с усталостью или нездоровьем. Аня, чувствуя вину за свое ротозейство, помалкивала, не приставала к маме с просьбой о визите для возврата забытого клоуна, а на фотоснимок с ним поглядывать избегала, словом, сжилась с вынужденным расставанием.

И вот наступил день, когда к Ане «шла» новая кукла, вернее, ее уже несли, но с самого начала что-то не заладилось. Мама, сама не наигравшись куклами в своем босоногом детстве, мечтала эту радость подарить дочке. Магазинные прилавки не пестрели изобилием детских игрушек, но соседка Нина Егоровна, не раз просившая маму помочь в приобретении билетов на поезд, за неделю до Аниного дня рождения сумела «достать» дефицитного пупса. Пупсами были целлулоидные кукольные создания, которым мастера не предусмотрели наряды, нужно было портняжничать самим. У Екатерины Ивановны сразу разыгралась фантазия: она видела куклу в платьице, сотворенном руками дочки. Самой ей было некогда обучать Аню шитью, думалось, что необходимость одеть пупса будет стимулом к самообучению. «Ведь шьет дочка Татьяны Петровны многочисленные наряды своим любимцам!» – подбадривала себя мама.

«Успеть бы самой смастерить первый наряд, раз подарок заготовлен загодя», – мелькнуло в голове Екатерины Ивановны, когда она, воодушевленная, подходила к дому с завернутой в газету покупкой. Но гладкий целлулоид, размером в полметра, так и норовил выскользнуть из бумажного укрытия. Скудный кусок газеты топорщился, надорвался и плохо скрывал содержимое.

В распахнутую калитку Екатерина Ивановна увидела стоящую на высоком деревянном крыльце дочку и инстинктивно нажала на головку куклы, чтобы вогнать ее глубже, но предательски засверкали ножки.

– Что это? – не поприветствовав маму, весело спросила Аня.

–Где? Что? – с деланным наивом проговорила мама, стараясь боком пройти в дверь. Но дочка уже подлетела к ней, стараясь дотянуться до тайничка.

– Ух ты, глазастая! – только и выговорила мама.

Воленс-неволенс, пришлось снять прорванную газету. Аня была в восторге! А мама – в замешательстве: подарок не оформлен, не вручен торжественно в срок, а просто отдан. День в день ребенок тоже чего-то будет ждать. Замешательство перешло в недовольство, к тому же после работы сказывалась усталость. Все это настроило маму категорично: «Раз уж так получилось, то бери пупса при условии: шить ему наряды будешь сама». Аня неожиданным приношением (подарком это назвать не получалось) была заворожена и словесно не отреагировала на строгое мамино распоряжение, но меж собой и куклой почувствовала нечто вроде преграды. «Мое ли? Можно ли?» Эти невысказанные вопросы промелькнули в детской головке, но не отразились на ее поведении. Аня не стала капризничать, по-детски протестовать, нарочито отказываясь от подарка, не кидалась фразой: «И не нужна мне она!», как могли иногда демонстративно высказаться дети. Не стала она и канючить, что не умеет шить, а с логичной просьбой обучить ее этому к маме не обратилась.

У Екатерины Ивановны с педагогической целью (так она себе мысленно обозначила) был настрой добиться от дочери желаемого результата. Ей хотелось, чтобы Аня не потребительски пользовалась куклой, а обрела навыки шитья, необходимые в дальнейшей жизни.

Пупс был девочкой с отлитой каштановой стрижкой. Полные ручки и ножки, укрепленные внутренними резинками, можно было двигать, придавая фигуре разные положения. Но кукле никто не помогал менять положения, она была просто посажена на высокий комод. Вышитая салфетка под розовым тельцем очерчивала и словно ограничивала ее территорию. Немигающий взор распахнутых голубых глаз был направлен на противоположную стену поверх Аниного роста. Их взгляды не пересекались. Руки Ани не дотягивались до высоты комода, а встать на стульчик, достать и поиграть что-то внутренне не позволяло, словом, контакт не произошел.

Дни шли за днями. Школьные заботы девочки как бы не оставляли время для игры с куклой. Она бы и поиграла, но пристегнутое к обладанию игрушкой обязательство – серьезное и невыполнимое, факт подарка «с условием» сдерживали Аню, хотя мама ни о чем больше не напоминала и не запрещала. Екатерина Ивановна, погруженная в ежедневные заботы, не находила время и сил засесть с дочкой за кукольное шитье. Ей и так доставалось с шитьем настоящим: то пришла пора заменить Ане черный школьный фартук или смастерить к отрядному сбору белый с оборками, то на форме протертые локти отремонтировать, то успеть с летним ситцевым нарядом. И все это ночами, дневного времени Екатерине Ивановне не хватало. Проснется Аня утром и… о, радость! Обнова готова! Сама Аня никогда ничего не выпрашивала: ни обновок, ни игрушек, не ныла по поводу того, что у других девочек это есть, а у нее нет. Таким был характер, такой она останется и взрослой. А мама и не догадывалась о сложных чувствах еще маленькой Ани.

Время шло, а кукла-пупс не становилась членом семьи: никто о ней не заботился, не разговаривал, ей даже не дали имя! Мама периодически смахивала с ее головки пыль, чуть-чуть скрашивая неуютное житье неприкрытого пупса.

Так или иначе, вскоре пупс со своего места пропал. Аня смиренно восприняла исчезновение, словно этого и ожидала. Вопросов от нее не последовало. Спонтанных пояснений со стороны мамы – тоже, равно как и возможных укоров. Ситуация замалчивалась.

Время игр в куклы со взрослением проходило, а у Ани незаметно появился интерес к шитью. Сначала увлекли чертежи выкроек, описания пошива, публикуемые в журнале «Работница», который выписывала мама. Новая подруга Ани Лена, от природы одаренная способностями к рукоделью, обшивала себя сама. Ее пример, конечно, был вдохновляющим. И Аня, не получившая ни одного урока по рукоделию, не нарядившая ни одной куклы, стала шить на себя. Пожалуй, сначала перешивала, подгоняла под свой размер. Как-то она заглянула в магазин «Ткани», что был расположен на первом этаже громадной жилой пятиэтажки, на углу улиц Гоголя и Сталина, напротив детского кинотеатра имени Матросова. Хотелось поглазеть, полюбоваться разноцветьем материй. Привлек внимание ситчик в частую красную полоску, всего по 50 копеек за метр. Три метра были сразу куплены и в этот же день смело (в случае неудачи урон был бы небольшой) раскроены, точнее, разрезаны, ведь настоящим кроем надо было еще овладевать. Во всяком случае, юбка-«татьянка» в мелкую сборку и кофточка без вшивных рукавов, но с модным «кимоно» получились, а ворот, отделанный кружевом, стал удачей новоявленной портнихи. После пары подсказок от Лены Аня взялась и за шелк. Шила она с охотой, добиваясь умения практикой. Став со временем сама мамой, Аня шила и сыновьям. Но вот дочки у нее не случилось и вместо кукол, которыми она так и недоиграла в детстве, в доме гудели машинки, «взлетали» самолетики.

Куда в давние годы переселился недолюбленный пупс – для Ани так и осталось неведомым.

Примечание: улица Сталина – ныне улица Коммунистическая

Лариса МИХАЙЛОВА