Теневая сторона горы. Часть первая

Все ожидаемо и неожиданно.

Начну, пожалуй, я с цитаты Авиценны: «Движение может заменить множество лекарств, но не одно лекарство мира не заменят движение». Но главное, чего хочу сказать сразу, перефразируя по-своему классика нашей современности, который сказал: «….свобода лучше несвободы…», – здоровье лучше нездоровья. Поэтому я не пожелал никому, даже врагам, – любой даже простенькой болезни. В болезнях нет ничего хорошего.

Продолжу я с небольшой притчи:

В давние времена люди одного племени веками жили у подножья с солнечной стороны очень большой горы. Из поколения в поколение старики рассказывали детям, какие богатства дарит солнечный склон этой великой горы. Со снежной вершины текут ручьи, образуя в низине реку, где много рыбы. На нашем склоне горы, пасутся несметные стада овец. В обширных лесах на нашем склоне водится много дичи. Эти все условия создают нашему племени благоденствие и хорошее существование. И вот как-то однажды, после очередного рассказа, один любознательный юноша встал и спросил:

– А что находится с обратной, теневой стороны горы?

Рассказывающий седовласый старик вначале опешил, но потом сказал:

– Там ничего хорошего нет.

– А все-таки, что там есть? – настойчиво задал повторно юноша.

На этот раз старик спокойно сказал:

– Там всегда темно, там холод и голод, болезни и даже смерть. И не стоит нам, людям, проверять границы между жизнью и смертью.

Стоит ли проверять границы такой реальности? – спрошу я у себя. И для себя же отвечу: нет.

В ночь с 12 на 13 ноября 2016 года в моей мирной, заштатной, пенсионерской жизни произошло нечто – со мной случился инсульт. За неделю до этого мне по работе поступило предложение от руководства БГК – заняться очень перспективными серьезными работами. Для решения этого требовалось мощно усилить инженерно-техническую базу. Обучить специалистов в Москве и защитить сертификат там же. (Не указываю виды работ, так как это теперь не имеет значения). Прикинув примерно потребности (в том числе финансовые) для решения предстоящих задач и возможностей, я немного загрустил. Это все потребовало больших психоэмоциональных сил. Да и так, по другим делам вся неделя для меня оказалась не простой. Я всю ту неделю очень много курил.

Если вновь вернуться в ночь 12 ноября, я почувствовал себя плохо. Болела и гудела голова, и в ушах был какой-то гул. Я прилег на тахту, но улучшения не было. Хотел встать, чтобы позвать на помощь, но ноги не слушались. Когда вызвали скорую – у меня почему-то наступило улучшение – ноги вновь начали слушаться. Врач скорой попросила несколько раз присесть – я выполнил, потом, по её же просьбе, дотронулся пальцем до кончика носа. Она дала мне таблетки, я остался дома. Как провел время до утра – все повторилось: и гул в ушах, и гул в голове. Я толком не спал. Утренняя скорая помощь, врач которой быстро разобралась, забрала меня из дома на носилках. Врач сразу сделала мне укол и сказала: «Теперь все будет хорошо». Сама скорая была оборудованная по-современному. Пока ехали, у меня взяли тесты анализа крови на сахар. Я помню, сахар в крови у меня был чуть выше нормы. Врач мне сказала, что при инсульте сахар повышается.

Куда я попал

Привезли меня в 13 больницу. Приемный покой мне немного напоминал стройку: видно, там делали ремонт. Помню, когда меня попросили пересесть на тележку для того чтобы отвезти меня на томографию, я передвигался еще на своих ногах. (Я потом этот момент часто вспоминал – хотел установить момент, когда же перестал ходить). Положили на проходе, в коридоре, там уже лежали другие больные. Мест в палатах не было. У меня диагностировали (потом уже) ишемический инсульт. И у меня парализовало всю левую сторону тела. А пока меня посадили на капельницы, уколы и таблетки. (В дальнейшем я попытаюсь уже поменьше писать про болезнь). Капельницы и уколы проваливали меня то в сон, то в какое-то пограничное состояние между сном и явью, где перед моим взором проплывали, как ролики, какие-то короткие видения. И я осознавал их как будущие сюжеты для моих будущих рассказов. И даже, когда я совсем просыпался, мне хотелось снова уйти из действительности в тот иллюзорный мир образов. Я, наверное, где-то читал раньше, или тогда интуитивно почувствовал, что мозг не нужно загружать реальными страданиями случившегося со мной. А надо мозг, нет, не принудительно заставить, а пригласить поупражняться, пофантазировать с возникающими сюжетами. И чаще ироничными. Например: запало в память выражение «Театр начинается с вешалки». Я начал варьировать вокруг этого, рождая сюжет. И вот, примерно, что получилось:

Все мы очень любим театр, который начинается с вешалки. Не любил театр, который начинается с вешалки, начальник предприятия, который делал ремонт в театре, который начинался с вешалки, и название его предприятия начиналось с четырех О. «ОБЩЕСТВО ОЧЕНЬ ОГРАНИЧЕННОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТЬЮ». А любил он «вешалок» – женщин с низкой социальной ответственностью, которые часто вешались ему на шею. А еще он очень любил деньги, и поэтому завысил смету ремонта – того самого театра, который начинается с вешалки. Смету ему урезали. Театр остался без вешалок. Начальник то же остался без «своих вешалок».

Конечно, реприза эта так себе, но тогда в больнице это отвлекало от недуга…

Через пару дней меня перевели с прохода коридора в тупик другого коридора. По статусу это считалось выше. (Последнее насчет статуса, конечно, не серьезно). Просто раньше я лежал на проходе, и все люди ходили мимо, а я был как реклама несчастного больного в неудачной больнице. Вскоре поменялась и мой лечащий врач, которая сказала мне, что пик опасности прошел, но угроза еще остается. Поэтому интенсивная терапия продолжится. Мне прописали новую процедуру, заключалась она в том, что приходила специалист-врач, одевала на левую ногу и левую руку похожую на рукав штуку и потом, под небольшим давлением, проходило прогревание. Длилась эта процедура минут тридцать.

Меня стали навещать родственники, близкие и друзья. Это само по себе подбадривало.

Стали поступать звонки с пожеланием скорейшего выздоровления. Но мне стало трудно разговаривать. Полностью нарушилась речь – как будто во рту все набухло. Меня с трудом понимали по телефону. Приходила ко мне врач-специалист, которая подсказала упражнения, которые помогут восстановить речь и глотательный рефлекс (с которым из-за инсульта тоже появились проблемы). Потом приходила врач-специалист, которая проверила, как я сохранил память и вообще не потерял ли я рассудок. После того, как я ответил на все её вопросы, прочитал пару своих стихов и сказал, что печатаю рассказы в еженедельнике «Истоки» – она ушла удовлетворенная. Еще через пару дней меня переселили в палату, где было всего пять коек. По сравнению с коридором это был прогресс. Но в последние дни с моим нервно-психологическим состоянием что-то стало происходить (эти изменения я не сразу заметил). То я мог резко выразиться, нагрубить, даже нахамить, доводя чуть ли не до слез моих близких, которые в тот момент были там и ухаживали за мной – при этом это все происходило лавинообразно; то резко мог разозлиться; то пожалеть что-то и заплакать, даже иногда зарыдать – и тоже все происходило стремительно. И при этом во мне была твердая уверенность, что я прав… Близкие мне делали замечания, но я не слушал...

Потом, я стал размышлять, что со мной происходит. И затем, уже через несколько дней, как-то во время обхода, я все это рассказал своему лечащему врачу. Она все выслушала и сказала, что не удивлена. И пояснила: во время инсульта, который у всех происходит по-разному, в голове больного может происходить тоже необъяснимое. А ваш всплеск эмоций – это реакция на все, в том числе и на лечение. Со временем, по мере лечения, всплески будут угасать. А на будущее совет: избегайте всех тех ситуаций, которые вам неприятны и вызывают у вас болезненную и неприязненную реакцию.

Она оказалась права, лавинообразные всплески эмоций в поведении уменьшились, но не сразу, а постепенно и медленно. И мои близкие, наверно, начали понимать, что в основном моя грубость вызвана болезнью. Но осадок, я думаю, у них остался. Пользуясь случаем, попрошу еще раз у них прощения. Я тогда же вкратце рассказал врачу о небольшом своем творчестве, и что сейчас продолжаю размышлять и фантазировать сюжеты. Она поддержала мой творческий оптимизм, но попросила не перегружать мозг.

Еще когда лежал в коридоре, я попросил принести мне в больницу побольше почитать. Принесли небольшую кипу еженедельника «Истоки». В том числе с моими рассказами. Один из моих рассказов: «Ряженка или…» я дал почитать специалисту-врачу по памяти и рассудку. Она прочла и сказала: «Молодец, вопросов нет». Это было для меня плюсом, который я получил благодаря «Истокам».

Кстати, мой рассказ прочитали почти все. И, кто прочитал, спрашивал меня: «Ты сам написал?» Одна сиделка, прочитав, спросила, сколько я писал этот рассказ, и глаза её загорелись. Я сказал – наверно, недели две. А сколько тебе заплатят – спросила она. Я ответил, что писал в основном из-за того, что мне было интересно, и мне хотелось писать… И все же? – настаивала она. Где-то пятьсот с чем-то, – сказал я. Взгляд ее потух, и после небольшой паузы она сказала, что у неё есть знакомая, тоже сиделка, и она за сутки по уходу за зажиточными больными берет тысячу рублей. Я повторил ей, что мне главное не деньги.

Здесь я вернусь, опишу палату и её обитателей. Палата была просторная, буквой Г, с несколькими окнами. Моя кровать была у первого окна. Над кроватью, вдоль, была специальная перекладина из металлической трубы. Что было для меня очень удобно: подтягиваться на правой руке, если надо. Хочу сразу попросить прощения за то, что врачи и больные у меня безымянные. Дело в том, что прошло уже три года, и часть имен я забыл; и поэтому остальные у меня тоже без имени. Компенсировать попробую шуткой: в те дни стало известно, что на выборах в США победу одержал Трамп. И почему-то, при знакомстве с новыми людьми, мне хотелось представляться созвучным с моим именем ДАНИЛ – ДОНАЛЬД.

Даниль ГАЛИМУЛЛИН

Продолжение следует…