Действительный залог. Часть шестнадцатая

Так вот, в это здание въехал новый начальник, гэбешный генерал из Москвы Владимир Поделякин. И руководитель нашего литобъединения Рамиль Гарафович Хакимов пригласил московского гауляйтера посмотреть на творческую молодежь: такие ли мы опасные для страны? Поделякин пришел, ничего страшного не произошло, нас не разогнали. Это был единственный раз, когда я его видел.

Потом уже Слава Ящук, понятно по чьей инициативе, стал передавать сигналы. Поделякин, до Уфы бывший советским представителем в Хьюстоне, в центре НАСА на программе «Союз-Аполлон», в Москве возглавил научно-техническое, не знаю уж, как оно официально именовалось, управление КГБ Союза. На чем и получил генерала. А потом и брошен был на Башкирию, где стал, вдобавок, членом бюро обкома партии, как положено. Отсюда он официально знал обо всех намерениях местных властей. И вдруг начал предупреждать нас, какие меры бюро обкома предполагает против экологических бунтовщиков! В случае с митингом на Советской, который местные хотели запретить, я передал, что никто из нас не собирается сворачивать его подготовку, а раз никто из них не идет нам навстречу, то ситуация с запретом может вызвать беспорядки... Правда, из семи членов бюро в 90-м году, в самом накале, звонили мне в «Ленинец» трое, но поделякинские звонки были самыми ценными.

Я не знаю, сказалось ли на его действиях идеологическое раздвоение спецслужб между коммунистической трескотней и реальными проблемами страны или научно-техническая служба сделала его особо информированным о масштабах экологических бедствий, но он решил посодействовать их уменьшению. Как-то раз, например, один из его работников, после звонка Славы в первый раз оказавшись в моем кабинете, задумчиво глянул в окно и сказал, что в некоторых странах устраивают «живые цепочки», чтобы мирная активность масс могла проявиться наглядно.

Мысль понравилась. Газета после обсуждения на БАИДе объявила о цепочке, не дожидаясь официальных согласований. В результате выстроилась живая цепь от новенького здания тогдашнего обкома партии до проходной завода «Химпром», за которой скрывалась самая вредоносная установка. Сорок километров, как минимум. Если считать, что на расставившего руки человека приходится около метра, то за руки взялись 40 тысяч уфимцев. Всех не видел, расставлял людей вокруг себя, у Дома печати, и не скоро узнал, что в голове цепочки, у «Белого дома», стояли трое людей в офицерской форме. Владимир Поделякин и двое его сыновей.

Я дальше хочу порассуждать о роли спецслужб в пертурбациях страны в целом и в наших затеях – в особенности, но сейчас я хочу дорассказать о Поделякине. Его быстро вернули в Москву, после Августа, не знаю, как скоро, он пришел работать в «Газпром» вице-президентом, курировал, кажется, безопасность. Потом, когда в начале нового тысячелетия контроль над гигантским концерном перешел из рук соратников Виктора Черномырдина, основателя компании, в руки людей, верных новому руководству страны из родной Поделякину конторы, Владимир Поделякин быстро оставил свой пост. Умер...

Газете поддержка экологических митингов стоила нервотрепки. За год по команде идеологов обкома КПСС только меня пытались уволить шесть раз. Запомнился один красивый случай. Вызвали на бюро обкома ВЛКСМ редактора Марата Абузарова, неплохого человека прилично моложе меня, и ответсека газеты – меня. В приемной первого секретаря уже лежали красные папки с проектом решения бюро, получил такую и член этого бюро Марат. А я глянул. Там было записано: Гальперина уволить, Абузарова предупредить.

Тут же, приветливо улыбаясь, спросил разрешения у секретарши позвонить в Москву. Набрал номера двух стенографических бюро: «Комсомолки» (им я пользовался давно) и «СоцИндустрии» (недавно связал Виктор Радзиевский, по просьбе которого делал добавку к его экологическим материалам). Попросил быть наготове и сообщить в отдел корсети, что скоро могу передать материал о зажиме молодежной печати из-за поддержки справедливых требований населения. После чего и был вызван в комнату бюро.

Увидел Марата, который был красный и пощипывал щеку, что было у него признаком волнения. Меня попросили объяснить мое возмутительное поведение. Дальше я попробую смоделировать свою импровизацию на эту тему, опираясь на ключевые слова, которые помню почти тридцать лет.

– Вы себя-то пожалейте! Вот сейчас меня уволите, я тут посмотрел проект решения, а я выйду в приемную, пока вы будете обсуждать остальные вопросы, и позвоню в стенбюро двух центральных газет. Можете спросить у секретарш, куда это я звонил перед заходом к вам. Расскажу московским товарищам, как тут понимают перестройку и гласность! Утром уже это будет опубликовано. Никто не будет интересоваться, кто это приказал молодым ребятам на бюро гнать с работы ответсека успешной газеты, хотя я могу и сказать, что за одним столом с вами сейчас сидит завсектором печати обкома партии, Зуфар Тимербулатов, парень из Стерлитамака, которого в свое время двигала наша газета, в том числе и я. В центральных газетах умные люди, и они не будут писать, как обком партии вашими руками решает свои тактические задачи, они просто спустят собак на вас. И где потом ваша репутация, а вы ведь еще молодые ребята, вам карьеру строить...

Зуфар стал одного цвета с Маратом и начал поправлять очки, глядя при этом в стол. Должен, впрочем, заметить, что волновался он напрасно, карьеру не поломал, и при президенте Рахимове стал министром печати... А я продолжил:

– Вот только не делайте из меня народного героя! Я много лет уже в вашей системе и ничего особо криминального пока не совершил. Сейчас полреспублики волнуется по экологическим вопросам, а тут бунтовщикам подбрасывается жертва упрямых властей, которые ради отраслевых интересов идут против воли народа. И кто будет герой? Может, я и заяц с вашей властной орлиной высоты, но когда орел загоняет зайца в угол, тот опрокидывается на спину и может разодрать орлу грудь своими длинными и крепкими задними ногами...

Честно, я все эти фигуры речи употреблял. Употребил и вышел, попросили подождать. Сидел в кресле у дверей и смотрел на телефоны. Марат вышел с выговором. За что?! Его даже не было в городе, когда мы с Ефремовым дали крамольные объявления. Марат протестовать не стал. Про меня в решении не было ни слова.

Продолжение следует…

Часть пятнадцатая

Часть четырнадцатая