Жизнь, жизнь. Не только о себе. Часть тридцать пятая

Поначалу я занималась в основном последовательным переводом. Приходилось выполнять и большие объемы письменных переводов. Примерно с 2010 года иногда бралась и за синхронный перевод – когда считала, что достаточно хорошо владею темой, и мои фоновые знания позволяют справиться с задачей. Синхронный перевод – по интеллектуальной и психологической интенсивности – занятие уникальное. Я уже упоминала, что в первый раз мне пришлось делать синхронный перевод в Ташкенте, в 1997 году. Я второй год сопровождала транспортно-дорожный проект Всемирного банка, и Жан-Шарль Кроше, руководитель проекта, проводил отраслевую конференцию в Ташкенте. Напарником у меня был местный переводчик, татарин по имени Ринат. Поскольку тема была знакомая, особых сложностей не возникло, но и после завершения работы испытанное в процессе синхронного перевода напряжение долго не проходило. Даже снилось! От случая к случаю, приходилось заниматься синхронным переводом и в последующие годы.

С 2010 года Кулян Джанабаева настойчиво вовлекала меня в орбиту синхронистов, но думаю, что переводчиком-синхронистом в полной мере я не стала. Когда тема знакомая, и позволяет эрудиция, получается как будто неплохо, но процесс полон неожиданностей. А я не такой крепкий орешек – особенно по эмоциональной части. Восприятие на слух – тоже сложный процесс. Русский слышишь хорошо и в наушниках, а иностранный язык, да еще с акцентами многих народов мира (особенно японским, корейским, китайским, индийским, арабским) не всегда улавливается

достаточно быстро (да еще в наушниках). А реагировать и переводить нужно мгновенно.

Последние лет десять мы работаем по патенту, как индивидуальные предприниматели. В конце года декларируем ожидаемый доход на следующий год, вносим подоходный налог в размере 2% от указанной суммы дохода – и вперед! В апреле 2016 года я просто сбежала от работы, хотя патент у меня действует, и налог за этот год уплачен. Организм сопротивляется: не хочу (не могу?) с утра до вечера находиться в мобилизованном состоянии! Потихоньку заниматься письменным переводом, сопровождать иностранцев на мероприятиях, не требующих большого напряга, я еще могла бы, конечно.

Нигмат говорит, были звонки с приглашениями на работу, да и на электронный адрес писали работодатели. Отказываюсь от работы без сожаления – вошла в некую другую фазу. Не хочу (не могу?) с утра до вечера пребывать в состоянии «готовность номер один», от кончиков волос до кончиков ногтей. И по алматинской жаре – перескакивать из кондиционированных машин в кондиционированные помещения, не выпадая из состояния «готовности номер один». Делаю сейчас только то, что не требует особого напряжения ума, души и тела – вошла, похоже, в некий режим экономии оставшегося ресурса.

Дела пенсионные

Пенсию оформила в июне 2008 года. Пенсия чуть выше средней – благодаря приличной по тем временам зарплате на алюминиевом заводе и в торгово-промышленной палате. С 1996 года я работала по договорам и патентам, и в штате нигде не состояла. Из-за своей юридической безграмотности договора не собирала и не подшивала – просто выбрасывала. Вот так!

В Казахстане был принят новый закон о пенсионном возрасте – 58 лет для женщин и 63 года для мужчин. В 2008 году я решилась, наконец, продать свою первую кооперативную квартиру в Павлодаре. До тех пор было просто невозможно оторвать ее от сердца. Купила пожилая соседка, чтобы перевезти из Сибири старшую сестру и жить с ней рядом – дверь в дверь. Продала удачно – за 30 тысяч долларов. Это был пик цен на недвижимость перед последовавшим кризисом. В аренду сдавать я не умела – квартира долго пустовала. К тому же, с 1996 года мы с Нигмаджаном жили в Алматы, и в 1998 году я соскребла все сбережения и за 15 тысяч долларов купила двухкомнатную квартиру в Алматы (60 кв.м).

Доверила все дела по павлодарской квартире Мадине, сестре Нигмаджана – только попросила, чтобы к моменту продажи они сделали там ремонт. Равиль Салихов, муж Мадины и мастер на все руки, привел мою квартиру в порядок, а по совету их дочери Альфии, к тому времени уже грамотного экономиста, я ее продала.

Хотела на эти деньги купить дачу в Алматы, но Нигмаджан идею не одобрил, и пришлось купить квартиру в Астане. Боялась, что деньги могут пропасть, а такой «простой продукт», как крыша над головой, кажется надежным вложением. Квартиру в Астане сдала в аренду.

С 2015 года работаю все меньше, хотя предложения еще поступают. Подросло молодое поколение переводчиков – есть среди них эрудированные, уже хорошо обкатанные ребята. Я теперь устаю к трем часам дня – возникает состояние кислородного голодания (когда долго и много говоришь, теряешь кислорода больше, чем успеваешь вдыхать и усваивать) и сонливости, когда чувствуешь себя «не в форме». Состояние это уже не годится для работы на переговорах и деловых встречах, когда в любую секунду должна быть «готовность номер один» и мгновенная реакция при общении сторон на любом уровне сложности.

Летом 2015 года переводила на пару с Альфией Юсуповой (она в Чикаго) монографию по литературоведению. Авторы – кандидаты филологических наук, работающие в одном из вузов Алматы. Они получили грант на перевод своей книги. Переводили с русского на английский – я получила удовольствие. Работала без спешки, обращаясь к различным информационным источникам и энциклопедиям – для справок и уточнений, с перечиткой и окончательной правкой. Страниц десять из монографии перевела Лейсан Хаирова, моя племянница – неплохо. Она тоже окончила факультет иностранных языков Башгосуниверситета и защитила кандидатскую диссертацию. Правка после нее не была особенно трудоемкой. Девушка получила хорошее образование и немало поработала самостоятельно – начитанная, и ориентируется в различных областях знаний. Это чувствуется. Честь ей и хвала. Но заказы на такие переводы в Алматы – большая редкость.

Татарский культурный центр в Алматы

16 января 2008 года я случайно попала в компанию татар, отмечавших в ресторане так называемый «Старый Новый год». Большей частью они оказались выходцами из Китая, предкам которых после смерти Сталина власти позволили вернуться в СССР. Однако селиться и проживать им разрешалось только в отведенных для этого регионах. Многие осели в Алматы. На этой вечеринке мне довелось и спеть, и сплясать по-татарски, и Марсель Кильдияров, мой земляк из деревни Исмагилово Аургазинского района, пригласил меня присоединиться к небольшой группе любителей татарской песни. Сам он играет на многих музыкальных инструментах, и, конечно же, на гармошке.

Постепенно образовался коллектив (ансамбль «Умырзая», как называет нас Марсель) из немолодых, ностальгирующих женщин моего поколения, которые еще говорят на татарском языке и любят народную песню. Марсель, гармонист-любитель и

полковник в отставке, оказался земляком моей мамы. Он родился и рос в деревне Исмагилово, недалеко от Толбазы в четырех километрах от трассы. Он-то и собрал нас под свое крыло, и вначале мы сходились и пели в его собственном переплетном цехе, прямо вокруг станков. Бизнесмен, сподобился приватизировать типографию советского периода, да еще рядом с Новой площадью. Жена его, наполовину немка, наполовину русская, в советское время была в этой типографии заместителем директора.

Года два назад другой бизнесмен, Рашит Гизатуллин, предоставил нам возможность «репетировать» в актовом зале административного здания своей охранной фирмы. Он же основал и приютил в своем двухэтажном административном здании на улице Кунаева, в старом центре Алматы, Ассоциацию татарско-башкирских культурных центров в Алматы. Равиль Гузаиров, поэт, певец и вообще артист от природы, тоже мой земляк – его родная деревня Шатмантамак находится рядом с Зильдярово, родной деревней моего отца. Так что в детстве мы играли на берегах одной и той же речки Уязы. Равиль в свое время окончил Стерлитамакское культпросветучилище, по молодости гастролировал в Башкирии и Татарии с провинциальными театрами, но большую часть жизни проработал в казахстанской милиции и ушел на пенсию майором МВД. Вот такая мужская компания.

И мы – поющие и не очень, женщины в возрасте от 55 до 75 лет, встречаемся раз в неделю, приносим с собой свою выпечку, чаевничаем, беседуем «за жизнь», делимся горестями и радостями – и поем! Пытаемся говорить по-татарски, но часто переходим на русский, потому что все получили образование на русском языке и владеем им лучше, чем родным. Всю жизнь общались с окружающими на русском. Кто-то вспоминает любимые песни дедушки, отца, матери, которых уже нет на свете. Напрягаем память, вспоминая слова этих песен, или же Фагиля Маркина (моложе всех) находит их в интернете, распечатывает крупным жирным шрифтом, чтобы можно было читать без очков. Шесть лет тому назад Фагиля почти ничего не понимала по-татарски, а теперь вполне в состоянии объясняться. Пришла к этому через наши спевки. Если в песне попадается непонятное слово, всегда уточняет для себя его значение. И запоминает! Говорит, что хочет научить татарскому языку своих внучат, но две ее дочери на выданье замуж не спешат. Девочки родились в смешанном браке (папа – еврей), и самоидентификация для них вопрос, думаю, непростой.

С начала апреля и до конца сентября встречаемся реже и в неполном составе. Почти у всех дачи, где они не просто выращивают всякие полезные овощи-фрукты, но и отдыхают душой и телом на вольном воздухе, в горах или в предгорье. Я иногда бываю на даче у Филизы Мамбетжановой, своей землячки из Благоварского района Башкирии. Дача расположена в горах в районе села Акжар под Алматы. Ориентир – автозаправка под названием «Болат». Там раньше были совхозные фруктовые сады. Теперь дачи и крутые особняки. Проведен газ, вода и электричество. Чудесная баня!

Иногда к нам присоединяется мой муж Нигмаджан – помогает во время весенних огородных работ (любит копать!) и в пору сбора фруктов. К Филизе каждое лето приезжает из Москвы старшая сестра – Ирина Исламовна, и они вдвоем живут в горах все лето – с мая по октябрь. В октябре в этом саду собираем вместе груши и поздние сорта яблок.

Продолжение следует...

Часть тридцать четвертая

Часть тридцать третья

Часть тридцать вторая

Часть тридцать первая