Уфимские девчонки. Часть пятая

Она была искусной модницей… Никогда не видела, чтобы человек мог так мастерски, со вкусом подбирать одежду. На ней прекрасно смотрелись туники, жилетки, косухи, гигантские, как у мухи Цокотухи, очки.

Она любила повторять:

– Подлецу все к лицу.

Она мечтала уехать из города, в котором, как ей казалось, не осталось ни одного достойного мужчины. По крайней мере, она была в этом убеждена.

– А знаешь, какой композитор самый офигительный? – спрашивает она меня, когда мы прогуливаемся в осеннем парке. Слова «композитор» и «офигительный» как-то не особо выстраивались в логическую цепочку. Я с восторгом посмотрела на нее и спросила:

– Не знаю. Кто?

– Шостакович!

– Почему именно он?

– Знаешь, как он музыку писал? Без фортепиано, садился за стол и сразу ноты писал!

Я пожимаю плечами: «Ясно».

Парк неухоженный, с облупившейся краской на скамейках и ржавыми качелями. От него веет старостью, сыростью. Зачем мы пришли именно сюда? Наверное, Снежанке хотелось доказать мне, а главное – себе, что в Уфе плохо живется.

Я вспоминаю свою учительницу по музыке – хитрую и противную. Каждое занятие у нас начиналось с расспросов: как мы живем, ссорятся ли папа с мамой, какая пенсия у бабушки. Минут пятнадцать оставалось на занятие, и я ничего не успевала запомнить. Родители ругали меня за то, что я не могу освоить программу.

Я морщусь – хорошо, что эта грымза осталась в прошлом.

– По-настоящему я любила только Славика, – говорит Снежана, когда я рассказываю ей очередную дурацкую историю о своей неудавшейся влюбленности.

Снежанин вишневый шарф развевается на ветру. Лимонные, апельсиновые, томатные листья, лежащие на тротуаре будто ковер, который положили сюда по указанию кого-то свыше.

– Представь – парень, ему двадцать один, мне двадцать два. Божечки! Мы с ним так быстро подружились. Мы жили по соседству, познакомились на дне рождения моего одноклассника-рокера. Знаешь, никогда не верила, что мужик может быть таким умным. А какая у него мама – тетя Роза, – Снежана закрывает глаза, – Божечки! Мы везде вместе ходили – по магазинам, в кино, на дни рождения. Он мне помогал выбирать одежду, знал, где вкусно можно поесть. Моя мамка учила его готовить беляши… – Снежана захохотала.

– Моя мамка и этого интеллигента-мальчишку учила готовить беляши. Кладешь, говорит, фарш с луком в середину, на тесто, только клади побольше, если для себя готовишь, а если для продажи, то поменьше. Для продажи, нет, ты представляешь, ну умора. Не представляю, зачем ему знать, что если для продажи, то поменьше фарша… Он же торговать не пойдет. Я на мамку шикала, говорю: «Мама, что ты глупости городишь», а она: «А что? Надо знать все тонкости!» Сама-то она долгое время шашлычную держала, там всяким практичным тонкостям и обучилась. Я ее стеснялась. При нем стеснялась. Я бы хотела, чтобы у меня была такая мама, как у него. – Снежана молчит.

– Тетя Роза, они мне столько всего рассказывали про великих музыкантов, про писателей, про… Шостаковича. Книги мне давали, потом мы их обсуждали. Откуда они вообще взялись тут, в нашем городе, где молодежь только матом разговаривает?

– Ну уж, не все же…

– У нас в Затоне все, – отрезала Снежана, – нам когда квартиру новую дали, предупредили, что многие квартиры достались вышедшим из интернатов выпускникам. Да и одноклассники мои хороши. Один только рокер, что нас со Славиком познакомил, нормальный был. И тот бухарик. Спился уже и умер…

Я пожала плечами: «Ну я-то в гимназии училась, до десятого класса вообще не знала, что есть матерные слова».

Снежанка рассмеялась.

– Ну ты-то мою мамку знаешь – она только матом и разговаривает! А Славик и тетя Роза никогда! Я тете Розе свои стихи приносила, мы читали вслух, Славик, я, она, по очереди. Они говорили мне, что я талантливая…

В общем, я тогда подумала, что если он мне сейчас предложит замуж, я выйду. Это в двадцать-то два года. Он уже тогда в институте искусств учился.

– Ну и что дальше? Что случилось-то? Где он сейчас, вы вообще встречались? – спрашиваю я.

– Я сильно влюбилась… Божечки! И мне казалось, что он тоже. Хорошо было с ним. Спокойно. Мне ни с кем так не было хорошо… – с грустью произносит она и начинает петь: «Собираю марки от чужих конвертов, отпускаю мысли так легко по ветру…»

Она поет громко, но при этом смотрит вниз. Листья утрамбовываются под ее туфлями 40-го размера.

Прохожие оглядываются на нас, но Снежане все равно.

– Мы шли с концерта «Чайф». Свернули в тихий двор, сели на скамейку, – продолжает она. – На улице тепло, даже странно, что во дворе никого, обычно дети носятся или бабульки сидят. А тут никого, прелесть. И вот он мою руку взял. «Холодная, – говорит, – рука». У меня сердце застучало. Ну, думаю, настал мой звездный час. Он сидит, покраснел: «Снежан, я тебе кое-что сказать хочу… Только ты меня и понимаешь». Я сижу, аж коленки трясутся. А он: «Снежан… У меня парень есть. Я хочу тебя с ним познакомить…»

Хватаюсь руками за голову: «Да ты что?!»

– Да, – ухмыляется Снежана. – Парень у него… Мне даже показалось тогда, что у меня инфаркт, так сердце заболело. Помню, достала сигареты и засмолила, а он: «Снежана, ты куришь?» А я ему говорю: «Ага, и пью, и неправильно питаюсь? А что?»

Он: «Ничего, просто не знал, что ты куришь…» Я хотела ему сказать: «А я думала, что ты меня любишь», но не стала. Я, кстати, и не курила почти, когда с ним общалась, просто у меня сигареты всегда с собой. Мало ли что может случиться… И вот – случилось, хотя нет, не случилось!

– Вы, наверное, больше не виделись? – спрашиваю я.

– От таких, как Славик, не уходят. Пусть он и любит парней, я от этого не стала его любить меньше. Познакомил он меня со своим – Валерой. Только что он в нем нашел? Страшненький, маленького роста. Внутренний мир якобы у него глубокий… Не знаю, я не разглядела. То ли мы Славку заревновали, но друг другу точно не понравились… Черт пойми!

– А где он сейчас? Общаешься с ним?

– Они сейчас уехали – в Канаду. Валерка – режиссер, у него там родители, вот они и уехали. А к тете Розе я до сих пор хожу. Она меня дочкой называет даже. Я больше всего на свете хочу свалить отсюда…

* * *

Недели через три Снежана мне позвонила. Оказывается, партизанка слетала в Париж и жаждала рассказать мне подробности путешествия. Мы договорились встретиться в ресторане «Тайм» на Ленина, это центральная улица нашего города, и тут нет дешевых ресторанов, а я бедная студентка, и ресторанные цены меня ужасают… Но Снежанка успокаивает: «Спакуха, возьмем пиво и сухарики, че надо еще? Не жрать же идем туда».

Открываю тяжелую дверь ресторана. И зачем их делают такими громоздкими? Кажется, в очередной раз они зажмут чье-нибудь хрупкое тельце.

Снежанка уже сидит за столиком.

– Не мо-гу я тут, – задумчиво говорит она, когда я сажусь рядом с ней. – Поздравь, я встретила любовь жизни! Я самая счастливая! Там совсем другой мир, люди другие… Не то что тут. Посмотри-ка вон на ту тетку, – кивает она в сторону соседнего столика. За ним сидит нахмуренная женщина с густыми сросшимися бровями и грозно разглядывает меню.

– Так мир другой? Или любовь? – уточняю я.

Разглядываю Снежану. За три недели она превратилась во француженку. Внешне точно. На ней красный берет, черный блейзер.

– На, попробуй, это нюхательный табак… – говорит она и протягивает мне синюю коробочку. – Это тебе подарок!

– И что надо делать? – вылупилась я.

– Деревня! Надо немного отсыпать и вдыхать.

Я вдохнула и зачихалась. Снежанка захохотала.

– Что за фигня? – спросила я. – В носу все горит.

– Ничего ты не понимаешь, – машет она рукой. – А еще они там пьют пастис… Запомни и везде заказывай – пастис.

Она подзывает официантку и деловито протягивает: «Нам пастис, пожалуйста».

«Пастис» оказался странным на вкус, ну точно «Пиктусин».

– Не-е, говорю же, – улыбается Снежана, глядя на то, как я морщусь, пригубив немного, – божечки, тут в России не привыкли к нормальным напиткам, сиди, пиво глуши тогда.

Она потягивала пастис, а я пиво. Она рассказала, ЕГО зовут Густав, и она хочет стать его женой и что фамилия ее будет Азуле, а не какая-то Мишина.

– А не страшно все бросить и уехать? Ведь тебе осталось экзамены сдать и будет диплом, – волнуюсь я.

– Да ты что? Я – европейская девчонка и всегда ею была! Уфа, Россия – это не мое. Я и скучать не буду…

«Трудно себе представить более русскую бабу», – подумала я.

* * *

Снежана вышла замуж. Сбылась мечта рыжей бестии. Иногда она звонила мне оттуда и рассказывала, как ей хорошо живется на чужбине. Я верила. У них родилась дочка Джулия, и они не чаяли в ней души. Снежана Азуле… Джулия Азуле, а никакие-то там Мишины…

Как-то вечером она позвонила мне на ватсап:

– Привет, я тут выпила водки, решила тебя набрать.

– Чего это ты водку пьешь? Как жизнь? – засмеялась я.

– Знаешь, у меня шикарная хата, вид из окна – море, засыпаю под волны, утром бегу вдоль берега, божечки… Спортом занялась. Мечта, твою мать.

– Ну и здорово. Как Джулия, Густав?

– У Густава две дочки, не знаю, рассказывала я тебе или нет… и бывшая… Мерзкая баба… Для европейца главное – дети, не как у нас. Он все в дом тащит, все ради ребенка. И вообще они все такие приличные, сдержанные, прямо блевать охота иногда. Улыбочки, бонжур, сава… – «здрасте, как дела» значит. И у них в порядке вещей, когда бывшие жены приходят в гости к нынешней семье мужа. Пипец да и только! Густав ее зовет, и она приходит. «Экскьюзи муа», улыбочка, святоша, в общем. А сама шарится по моим кухонным полкам: соль ищет, перец, майонез… а где, мол, штопор, а где вилки. Меня это бесит. Бесит, что дочка моя видит все это. Зачем? И все по-хорошему, как в шведской семье. И Густав такой обходительный с ней: салю, мерси…

Вчера он вообще разрешил им у нас заночевать, даже свою футболку ей дал. Она вина напилась и уже ночью, когда мы на кухне сидели, говорит: «А давайте вместе жить?»

Я схватила половник и ей в лоб как дам. Так она своих девок растолкала, с французскими выкриками, и прямо в его футболке уехала.

– А Густав чего? – спросила я.

– А Густав сказал: «Это мать моих детей, и ее надо уважать!» А когда я спросила, нужно ли уважать меня, он ответил, что я перепила, и что в России живут одни алкаши, и что я тоже алкашка, и что если я так себя веду, то могу убираться вон, а дочка по их законам с ним останется. Короче, сегодня я уже перешла на водку. А что? Неплохо. Наша русская. Короче, знаешь что? Только не думай, что я сумасшедшая…

– Нет, конечно.

– Я все еще люблю Славика, написала ему письмо. Если он скажет, чтобы я к нему прилетела, мне надо будет как-то отвоевать у Густава Джулию и свалить отсюда. Я слышала, Славик в Уфе. Запиши телефон его мамы – тети Розы – и спроси, там ли он, попроси его номер.

Она продиктовала мне номер тети Розы.

– Блин, Густав приперся… – сказала она. – Завтра вечером тебя наберу.

Тетя Роза дала мне номер телефона Славика, который и в самом деле вернулся в Уфу. В следующий раз Снежана позвонила мне через три месяца.

– Ну где ты была? Я телефон Славика взяла у тети Розы! – прокричала я в трубку.

– Не надо, божечки, зачем? – грустно ответила Снежана. – Я же теперь не какая-нибудь Мишина, я Снежена Азуле…

Продолжение следует…