Неповесть. Часть сорок девятая

Лакуна

Опять о питании (красно-ниточная тема). С мамой, когда я прихожу к ней на работу, ходим питаться неподалёку в «Ашхану» на Ленина, что наискосок от магазина «Хрусталь». Там готовят очень вкусно, по-домашнему. Всякие там «Бишбармаки» и «Азу по-татарски», «Чак-чак» там делают сами, и он всегда свежайший и на великолепном липовом меду. Особенно меня веселила строка в тамошнем меню: «Чай с парами чайников»; так и не знаю, где ставить ударение и что это за напиток (чайник подавали только один и две пиалы, сахар был тут же на столе, как специи и хлеб).

Лакуна

Теперь учусь уже во «взрослой» Вечерней школе рабочей молодёжи (ШРМ № 8). По иронии судьбы, школа эта находится в здании моей первой школы, и я даже сижу в почти той же классной комнате. По той же иронии физик в этой школе тот же тип, с которым у меня случилась драка в интернате и жена его тут же, и преподаёт литературу, и завуч (видимо, из интерната их турнули).

Тем и замкнулся круг моего образования, ну и тесен мир, однако.

Предметов там столько же, сколько и в обычной школе, исключая лишь физкультуру, программа тоже та же самая, но учимся только пять дней в неделю, поэтому всегда по шесть уроков, зато суббота – день свободы. Как пели тогда на мотив Rock & Roll: – Нам сказали, что суббота нерабочий день, а для нас суббота Everyday...

Я продолжаю таскаться во Дворец, но теперь мои интересы переместились на кружок ракетного моделирования.

И в астрономический, где мы занимаемся, помимо теории, шлифовкой зеркала к большому телескопу-рефлектору для строящейся во дворе Дворца обсерватории. Это чудо изготавливалось из стекла от иллюминатора морского судна, бог весть, где его достали в нашем, далёком от морей городе. Руководитель у нас некто Анатолий Туев, с самого своего появления постоянно пробивавший постройку обсерватории на территории Дворца, позже он всё-таки добился этого, теперь же её вновь нет. Кроме того он много и интересно рассказывает нам о своих друзьях астрофизиках (а он со многими состоит в переписке) и о строении вселенной, про звёзды, планеты и малые тела – астероиды и кометы. Рассказывает цветисто, его низкий голос торжественно звучит в полутёмной аудитории или при показе ученых фильмов или диафильмов. Знания он нам прививал нетрадиционные, зачастую знакомил с весьма спорными гипотезами, а также всячески побуждал к привычке мыслить самому.

Изучаем карту звёздного неба, учимся ориентироваться по звёздам, я впервые вижу небосвод Южного полушария (на фото и в кино). Многое узнаю и о великих. И не только о Копернике, Бруно, и Галилее, но и о Гершеле, Ломоносове, Амбарцумяне, Лавуазье, Лоуэлле и др. И о Циолковском, Кибальчиче, Цандере, Баранове, Королёве…

В ракетном кружке уже вовсю строятся ракеты из картонных гильз 12 калибра. Под потолком висят модели самолётов (мы делили помещение с авиамодельщиками) и пахнет эмалитом (эмалит – это особый клей, который использовали авиамоделисты, судя по запаху, он на основе нитроцеллюлозы), спиртом и сгоревшим порохом. Наши ракеты – это спускаемый аппарат. Высоту подъёма фиксируют прибором, похожим на теодолит (возможно, это он и был, я тогда в это не вникал).

Я увлечён конструкцией, вернее химическим составом топлива (в кружковой комнате стоял динамометр, куда закрепляли двигатель, чтобы замерить тягу).

И, пронаблюдав за испытаниями, приступаю.

На испытаниях показатель тяги повысился втрое, и я начинаю изготовление корпуса ракеты и парашюта.

Корпус ракеты имел три или четыре стабилизатора и два проволочных кольца для скольжения по направляющей. После выгорания топлива пыж вылетал и отбрасывал в воздух спускаемый аппарат, парашют раскрывался, и головка ракеты плавно приземлялась, а отработавшая своё «ступень» просто шлёпалась на землю. Хорошо сделанная ракета взлетала выше ста метров.

Я надеялся «взлететь» метров на триста.

Лакуна

И всё бы было хорошо, если бы не несчастный случай во время наших занятий. Настало время рассказать о трагедии, сопровождавшейся инвалидностью и судимостью, в которой я принял самое непосредственное участие.

Проведя испытания двигателя, я занимался изготовлением корпуса и спускаемого аппарата (я намеревался поставить рекорд подъёма) и поэтому головку изготавливал из лёгкой и толстой пробки от шампанского, а не из бальзы как все, но сейчас не об этом.

Руководитель кружка, как на грех, покинул помещение – он в это время вышел в буфет пообедать и в кружковой комнате оставались только мы с этим парнем.

Это был один из кружковцев, парень семнадцати лет, задержавшийся после занятий, и он живо заинтересовался моим рецептом топлива и попросил объяснить ему пропорции.

Я поясняю, что изготавливать такой двигатель нужно крайне осторожно, он вроде бы выслушал мои объяснения внимательно, я продолжил заниматься своим проектом без всяких задних мыслей, находясь спиной к сверлильному станку, на станине которого находилась шайба и пестик для наполнения топливом гильз. Он тоже молча возился на своём столе, потом перешёл к станку и затих.

Вдруг раздался очень громкий хлопок, и мимо моей головы что-то со свистом пролетело и ударило в потолок. Несколько мгновений я провёл под верстаком, куда упал, спасая свою голову, а когда поднялся и обернулся, то увидел облако бурого непрозрачного дыма над станком и ужаснулся отсутствием второго кружковца. Резко пахло сгоревшим реактивом. На стенах и потолке была кровь и частицы окровавленной плоти, на столешнице станка валялась разорванная шайба, а пестик вонзился в бетонный потолок перекрытия комнаты, и его свернуло в штопор, мимо моей головы пролетел боёк молотка и валялся теперь у моих ног. Я, кажется, закричал (в ушах стоял звон, прекратившийся лишь много часов спустя).

Из-под станка медленно поднялся смертельно бледный парень, вместо левой кисти руки у него было какое-то месиво, и обильно текла кровь.

К тому времени на взрыв прибежал наш руководитель и стал тоже очень бледен и тут же срочно стал требовать вызова скорой помощи (ближайший телефон находился на вахте), после чего довольно грамотно попытался остановить кровотечение и омыл рану перекисью водорода.

Выяснилось, что бедняга потерял три пальца и часть ладони (остались лишь безымянный и мизинец). Он стал инвалидом и его впоследствии не взяли в армию. Скорая приехала удивительно быстро, и вместе с ней явилась милиция раскрывать преступление по горячим, в полном смысле, следам. Нас с руководителем принялись допрашивать (порознь), чтобы потом сличить показания.

Меня всего трясло, и я рассказал всё, что мог вспомнить, хотя и не видел ничего, но «сдал» руководителя, рассказав о его отсутствии. Я признался, что это я принёс в кружок вещество, и, следовательно, косвенно виновен в случившемся, что подтвердил и пострадавший, сказав, что я его настойчиво предупреждал.

Руководитель не смог отрицать ничего из предъявленного ему, ведь мы имели дело с взрывчатыми веществами и оставлять нас одних он права не имел.

Подъехавшие родители требовали посадить меня за инвалидность своего сына и его отец уже начал меня избивать. Милиционеры меня отбили и отправили домой, вручив повестку и взяв подписку о невыезде.

На суд меня так и не вызвали.

Спустя время и родители пострадавшего оставили меня в покое, вернее, я перестал появляться в кружке.

Руководителя кружка увезли в камеру предварительного заключения и впоследствии дали три года общего режима, из которых он отсидел треть и был выпущен по УДО за примерное поведение, однако работать с детьми ему всё же запретили.

Ракетный кружок перестал существовать, и я так и не узнал, сколь высоко может подняться моё изделие.

Этот эпизод до сих пор заставляет меня испытывать чувство вины за проявленное малодушие.

Лакуна

Тем не менее, жизнь продолжалась, продолжил и я свои походы во Дворец, теперь уже не только в астрономический кружок, а так же в радио-лабораторию, т. к. заинтересовался изготовлением переносных приёмников радиосигналов (точнее карманных радиоприёмников), которые начали появляться в продаже, но очень редко и очень дорого. Тогда только что начали изготавливать транзисторы для гражданского использования, что и дало толчок к настоящей миниатюризации. Хоть я работал тогда на военном заводе, но в моём цехе транзисторного оборудования не паяли, наша продукция была ламповой, а только в соседнем закрытом, куда допуска у меня ещё не было. Самый вид этих приборов вызывал восхищение – малюсенький цилиндрик с тремя выводами, без двойного питания электродов (анод и накал) мог совершать всё то же, что и большая радиолампа.

Пришлось покупать транзисторы на «Толкучке» у спекулянтов, где хитрецы постоянно тебе подсовывают сгоревшие (по внешнему виду нельзя определить пригодность данного прибора), а миниатюрных тестеров тогда ещё не было, впрочем, некоторые радиолюбители пользовались самодельными пробниками, но я тогда ещё не знал, как их изготовить. Каждый выходной я таскался на толчок и приносил домой ворох разных радиодеталей и только позже во Дворце мог их проверить (и выбросить более половины).

Ох и много денег вылетело на ветер. 

Продолжение следует…