Неповесть. Часть тридцать восьмая

Лакуна

Как мы ехали на юг от Москвы, в памяти не отложилось. Какие-то узенькие перроны, крикливые южные бабы с овощами, фруктами, рыбой. Большие вокзалы с башенками и круглыми часами в Ростове и Краснодаре, где по перрону важно прогуливались милиционеры в белых кителях и поэтому там не продавали ничего, бесконечная ярко-изумрудная цветущая тогда степь за окнами – вот, пожалуй, и всё, что удаётся вспомнить. Множество гулких тоннелей через горы по пути к морю, к Туапсе: становилось темно, включали свет в вагоне, а колёса адски хохотали над раскачивающимся вагоном. Прибыли мы в Туапсе рано-рано (но уже рассвело) после длинной серии туннелей, запомнившихся лишь темнотой и грохотом. Вокруг лился ватный утренний туман, и за весь путь от Белореченской так и не было толком видно ни гор, а впоследствии и моря.

В Туапсе на станции всего четыре пути и поэтому поезда стоят долго, выгружалось сразу по несколько вагонов детей, приехавших во всесоюзный лагерь «Орлёнок» (тогда этот лагерь считался вторым после «Артека») и множество лагерей поплоше.

Море было рядом, слышно было, как волны накатывают на берег, орут чайки и пахло йодом и ещё была огромная радость, от того что вот-вот туман уйдёт, рассеется и я увижу это чудо. Меня буквально трясло от нетерпения, и я бы наверно сбежал к морю, но наученная горьким опытом женщина держала меня мёртвой хваткой.

Наконец дали отправление и поезд тронулся, и туман, как будто дожидавшийся начала движения, стал рассеиваться, и тут за окном распахнулось огромное серо-синее пространство, с силуэтами больших грузовых судов, стоявших далеко от берега на внешнем рейде. И вдруг брызнуло солнце и море тут же вспыхнуло аквамарином.

А в другом окне, напротив, мелькали: то отвесные скалы, то долины, с разными причудливыми строениями и экзотическими пальмами, белыми акациями и кипарисами, то извивы горного серпантина со спешащими по нему авто.

А поезд тащился еле-еле, постоянно останавливаясь и высаживая счастливчиков, которые уже доехали. Тогда по всему протяжению дороги до Адлера была одноколейная магистраль, и поезда всё время дожидались встречных на полустаночках и разъездах. Нормальные станции были только в Лазаревском и дальше в Лоо.

В Макопсе прибыли часа через полтора, где нас уже встречал носатый как горец «Пазик» и шофёр был под стать своему «коню» – носатый, разговорчивый и весёлый (тут внезапно оказалось, что в нашем поезде в разных вагонах ехало довольно много будущих отдыхающих в «Дружбе»).

Дама сдала нас поштучно, на руки встречающих, выдала нам наши карманные и со вздохом облегчения поехала дальше в Сочи поправлять пошатнувшееся от наших шалостей здоровье (за наш счёт).

А мы прибыли в Рай.

Лакуна

Сразу же после переклички и отсчёта отправились по серпантину в посёлок «Совет Квадже» (одно название приводило в восторг, так романтично это звучало, я тогда посчитал, что это по-грузински, на самом деле это язык адыгов).

Дороги тогда были там извилистые, грунтовые и очень опасные, мы проезжали над пропастью, где на дне валялся автобус, упавший туда только вчера (так нам рассказывал шофёр с сильным акцентом, о жертвах он, однако, умолчал да и автобус был уже слегка ржавый). Переезжали по скрипучему деревянному мосту через суетливую горную речку (кажется, Макопсинку). Некоторые из нас переносили езду по серпантину плохо, и мы довольно часто останавливались, но из автобуса выпускали только жертв головокружения.

Часа через два мы подъехали к заветным воротам и нас сдали по счёту уже работникам санатория. Шофёра увели в столовую угощать и благодарить, окончилась фаза доставки, можно было передохнуть и начать знакомство с населением курорта и окрестностями.

Но не тут-то было, нас выстроили на линейку и долго, очень долго вбивали правила внутреннего распорядка, все санкции которого заканчивались репликой: «Отправим домой!». Ещё читали технику безопасности в горной местности и правила купания в море. Правил было множество, и мы почти заснули, ожидая расселения и завтрака.

И тут я как-то заскучал...

Лакуна

Первый выход к морю. По длинной лестнице вниз до полотна железной дороги, и потом через коротенький тёмный и неряшливый тоннель под ней. Пляж довольно узкий, прижатый к железнодорожной насыпи, из красивых больших и маленьких округлых и гладких камней и камушков. Они кажутся почти белыми, но если их намочить, появляются удивительные узоры и цвета, а ещё полупрозрачные, обработанные волной стекляшки: зелёные, белые, бурые. Вода морская прозрачная, но невкусная, горько-солёная (попробовал сразу же, мало ли кто и что говорит). Водорослей там не было видно. Пахнет от моря по-особенному – йодом. В море выдаются довольно длинные и узкие железобетонные, почерневшие от времени и непогоды, волноломы, расположенные примерно через каждые пятьдесят метров, на них живут маленькие черноморские крабики. Очень воинственные малыши. Стаи чаек беспрестанно орут и делят что-то, то на берегу, то над морем. В море совсем близко от берега часто резвятся дельфины, вызывая восторг и писк нашей слабой половины. В воде таинственные, прозрачные медузы (тогда я ещё считал, что животный белок прозрачным быть не может и поэтому человек-невидимка полная чепуха). Медузы, по-видимому, были ошибкой природы. (О том, что и у человека есть прозрачная субстанция в глазу, как-то не задумывался). Тогдашние медузы были совсем безобидные и не жглись как теперешние. Многие вытаскивают этих бедняг на берег и оставляют умирать в беспощадном пекле южного пляжа. На волноломах и на дне под водой живут черноморские устрицы – мидии, а с глубины наши ныряльщики вытаскивают и завитушистых ропанов. Стоит середина мая, а вода уже совсем тёплая и нам сразу разрешают купаться, что встречено громовым ура. Вода морская ужасно невкусная, горько-солёная. Дно снижается довольно сильно и я, как лицо неплавучее, жмусь ближе к берегу. И всё равно купание вызывает только восторг – это же настоящее море. Прибоя в Чёрном нет, так что приливы и отливы, про которые столько прочитано, так и остаются фактом литературным, и Луна, сколь не тщится, не создаёт разницу в уровне поверхности.

Но море... это всё-таки Море.

Лакуна

Поселили всех в четырёхкомнатных коттеджах, отдельно старших и младших, так что я мелких своих спутников по поезду почти не видел до самого отъезда. В санатории море ещё можно было наблюдать с террасы на краю высокого обрыва, слева от лестницы, ведущей на пляж.

В комнате было нас, четырнадцатилетних пацанов, десять человек со всей нашей огромной страны, Гарик Лельгант был, например, из Магадана, были мальчишки из Прибалтики, Украины, Карелии, Сибири…

Сашка Бобров был из Новороссийска. Этот смуглый мальчик очень скоро стал всеобщим любимцем. Был он отважным и сильным и никогда не обижал слабых, умел слушать и всегда приходил на помощь, девицы его обожали, да и взрослые девицы из обслуги тоже. Поначалу мальчики дичились, но очень скоро мы подружились. И перед сном вперебой рассказывали о своей родине и друзьях.

Сразу очень повезло мне с коллективом.

Лакуна

Оказалось, что санаторий наш расположен не только прямо над морем, но совсем рядом со станцией железной дороги, которая называется Макопсе, и эта лестница на пляж от станции, совсем рядом, зачем надо было нас везти два часа, до сих пор загадка для меня. Скорее всего, чтобы не тащить наши пожитки по длинной лестнице вверх.

Поразило меня в «Дружбе» безумное количество цветущих роз, росших вдоль всех посыпанных кварцевым песком дорожек, это для меня стало более значительным, чем все эти магнолии, жасмин и куча всяких других экзотических цветущих растений.

А в аромате роз мы просто купались весь день, и особенно при наступлении ночи, когда начинают толпами летать светляки (их было два вида: одни, круглые, светили ровно, а другие, продолговатые, мигали) и все ароматы усиливаются до крещендо, спать было невозможно, и всю ночь наблюдать огромные «махровые» звёзды, которых на юге много больше, чем в нашем провинциальном небе, роскошный кружевной Млечный путь, лунную дорожку по поверхности моря, протянувшуюся от горизонта, слушать мерное шшуу, шшуу волн и мечтать, мечтать…

До сих пор перехватывает дыхание, когда проезжаю Макопсе.

Лакуна

Вся территория санатория представляла собой один огромный сад, везде росли плодоносящие деревья: шелковицы и черешня, и кусты инжира, слива и алыча, абрикосы-жердельки росли повсюду, а ещё рядом с территорией было целое огромное поле близкого совхоза, на котором выращивалась огромная южная виктория.

Я уже писал, что тогда был очень худенький (не то что сейчас – пузатый старый хрыч) и персонал санатория очень старался подкормить бедного худыша. Каждое утро под кустом обнаруживалась изрядная плетённая из лыка корзиночка с викторией, но я ещё умудрялся совершать набеги на поле сам, в тихий час (всегдашняя моя антипатия к распорядку и жизни по расписанию). Столько клубники я больше уже никогда не съедал (главное, что это не надоедало). Купать нас водили дважды в день, утром после зарядки и завтрака, и после полдника в полпятого вечера. Исключения были только во время грозы или больших волн, тогда мы любовались морем с террасы на нашей скале.

Ах, какие удивительные грозы на Юге, свирепые и прекрасные. Именно там я впервые наблюдал, как ливень с градом хлещет по дальней от нас полосе трассы, а у нас сухо и солнце светит (оно было за спиной) и так больше часа. Никогда раньше я не видел столько молний, когда гром не утихает часа по два, по три. А после грозы наблюдать огромные злые волны и слышать грохот бушующих валов у волнорезов, который заглушает все остальные звуки. Тогда особенно чувствуется мощь воды и ветра. Но частых в причерноморье смерчей наблюдать так и привелось (а уж как хотелось увидеть и это). Море за день множество раз изменяло цвет, то растворяясь в небе, то отчёркивая горизонт почти чёрной линией, а поверхность играла всеми цветами и зайчиками от солнца.

Всегдашнее чудо живой природы.

Лакуна

Гарик довольно быстро научил меня играть в настольный теннис, и с тех пор это становится для меня любимым времяпровождением (после чтения и рисования). Там же впервые увидел уродливое дитя волейбола – пионербол (мерзкая и глупая игра и совсем не для подростков, в это только в садике играть надо, для развития координации и реакции). Вот футбола я совершенно не помню, скорее это от моей нелюбви к этой игре. Прекрасно, что мы всё время на воздухе и всё время в движении.

Были там и кое-какие занятия по школьной программе (мы заехали в первую декаду мая), но какие-то несерьёзные и непродуктивные на фоне непрекращающегося праздника.

То меня снимали с черешни, куда я забрался в тихий час, и обнаружили меня только по падающим с дерева косточкам (и тут же пригрозили отправить домой).

То вытаскивали с пляжа, куда я сбегал один, в тот же сон-час или после отбоя (и опять пугали отправкой).

Но какое наслаждение проследить закат и с трепетом ждать последний зелёный луч из моих тогдашних книг (я его никогда так и не увидел). А потом смотреть на огромные звёзды и очень ясно видимый Млечный путь или на лунную дорожку, а в полнолуние можно было легко читать (замечу, чтение на берегу моря существенно повышает цену слова, особенно чтение Гомера даже в переводе).

Отличное зрение было у меня тогда.

Продолжение следует…