Неповесть. Часть тридцать шестая

Лакуна

Продолжался 1958, я посещаю школу, Дворец Пионеров, каток, а тем временем у деда появляется женщина. Её зовут Анна Петровна, и она ровесница моей матушки. Преподаёт Историю Партии, в Совпартшколе, иногда она остаётся на ночь. Анна Петровна поначалу держится довольно любезно и тихо.

А вот дочери судачат о большом расходе энергии, и всячески порицают деда за неподобающее, по их мнению, поведение, пожилого человека (за спиной его, конечно). Меня, видимо, никто всерьёз не воспринимает, когда эти обсуждения происходят. Тётка никогда особенно с мамой моей не дружила, но тут они сблизились ненадолго, сплетничать и судачить можно только с собеседником, соратником.

Не берусь судить, я тогда был слишком поглощён своими делами и взрослением, чтобы что-либо понимать в этаких делах, и думаю, что деду просто стало очень одиноко и не с кем было просто поделиться горем и разделить одиночество стареющего мужчины (у дочерей свои заботы, а внук маловат для душевных излияний), а тут подвернулась эта особа и подыграла. Она довольно быстро добилась своего и поселилась у нас, а чуть позже и официально вышла замуж за деда. После этой свадьбы нас с мамой с рядом скандалов отселили в комнату Анны Петровны, в коммуналку. Выделили нам из мебели лишь большой сундук из прихожей, остальная мебель была из нашей с мамой комнаты – т. е. книжный шкаф, наши кровати и письменный стол, вместо шифоньера мы использовали выемку в стене, так называемый внутренний шкаф, занавешивая его гардиной. Так что обстановка нашей новой комнаты выглядела вполне спартанской.

Я ещё не писал ведь про то, чем она деда кормила после удаления нас из квартиры. А кормила она его чудовищно: Однажды, уже в 1967, его внезапно послали в командировку, и он попросил меня покараулить квартиру в их отсутствие (мачехи не было, она, похоже, к родственникам уехала, это летом было, а по приезду она увязалась с дедом в санаторий). Дед сказал, что в холодильнике для него оставлены свежие котлетки с гарниром и чтоб я это съел на ужин. Поставил я котлетки на газ разогревать... а оттуда черви лезут! Ещё она спаивала деда, причём покупала ему наидешевейший портвейн и давала по три раза в день по бокалу «для аппетита». И не мудрено, что последний год жизни он провёл в маразме, который от всех тщательно скрывали, и она заставила его переделать завещание и подписать необходимые для этого бумаги в присутствии нотариуса, обычно он вёл себя вполне адекватно, до тех пор пока разговор не касался места жительства, тут он уверял всех, что живёт в Свердловске и спрашивал, как пройти в Банковский переулок (там наша семья жила перед войной). Часто спрашивал у мамы, как её дела в школе и т. п.

Вот как обстояли дела тогда, но меня уже не было в Уфе – я в Москве находился.

Обе дочери её сразу невзлюбили (мачеха, но они-то взрослые тётеньки, а ведут себя как девчонки), а мне было плевать – она мне не мешала, дед и так со мной контактировал лишь изредка, когда бывал свободен, а теперь ему стало и вовсе не до меня.

Вся эта суета продолжалась совсем недолго.

Дед официально женился на ней в 1959 году, но перед этим в 1957 усыновил меня и я стал носить мою теперешнюю фамилию и получил новую метрику, где он назывался моим отцом (т. е. я стал наследником первой очереди).

Ещё за год до переезда мама пытается завязать отношения с Владиславом Николаевичем, но я выгнал этого мужчину (как-то сразу выяснилось, что он запойный алкоголик, а я ревнивый эгоист).

Мне долго не верилось, что мама может любить таких мужчин, я даже заглядывал под одеяло, чтобы выяснить, одет ли он в трусы, когда спит в маминой кровати. Драматическая история эта не получила продолжения, мама продолжала встречаться с ним на стороне, но вскоре встретила следующего героя, тот преподаёт в пединституте и у него есть собственное жильё, которое она посещает.

И тут ещё вдруг закончилась эпоха собственного отдельного жилья.

Лакуна

И настал 1959, и вместе с ним наступили большие перемены, дед всё же женится, как я уже писал, а нас с мамой спроваживают в коммуналку молодожёнихи в «дом специалистов». Мама, конечно, не очень-то хотела уезжать, но её силой убедили в целесообразности подобного мезальянса. И вот с тех пор я уже всегда живу в коммуналке (живу так и до сих пор). Только теперь выяснилось, что квартиру деда унаследовать следовало нам с мамой, поскольку мы являлись прямыми родственниками первой очереди, тётя тогда уже уехала и не нуждалась в жилье, а жена являлась только вторичным наследником и должна была получить то, что осталось после дележа между дочерьми и мной. Тетя была умна и жадна, поэтому она свою долю наследства забрала ещё до смерти деда, когда переехала жить в Свердловск, где легко и почти сразу приобрела кооперативную двушку в новом доме.

Но кто бы тогда нам разъяснил закон наследования?

Советские люди жили в неведении, так удобнее управлять.

Лакуна

Итак, мы переезжаем с мамой на шестой этаж дома на Ленина, 2, в трёхкомнатную квартиру № 119, в коммуналку с соседями.

Построен этот дом был перед самой войной, и там даже планировалось пустить пассажирские лифты, вот только война помешала, остались только проёмы на лестничных клетках. Тогда дом был окрашен в жёлтый цвет, но позже перекрашен в зелёный (пилястры были белые). Сейчас лифты всё-таки пустили, но только в первом, восьмом, девятом и десятом (моём) подъездах. В остальных шахты лифта приспособили под разные кладовки и не захотели их разбирать.

Этот огромный дом называли в городе «Дом специалистов», он был выстроен для проживания тогдашней интеллигенции: инженеров, врачей, преподавателей вузов, а также творческих работников. Но война всё перемешала, и теперь тут жили и специалисты, и эвакуированные, и всякий сброд.

Соседи у нас – чета пенсионеров и их огромный рыжий кот наркоман (они ему ежедневно давали валерьянку, чтобы не орал в поисках любви). Ну а сами соседи проводили время, постоянно разглядывая в артиллерийский «Цейсовский» бинокль окна соседних подъездов и обсуждая увиденное. К ним почти никто не приходил, и мы даже не знали, есть ли у них родственники. Встречались мы только в местах общего пользования и раза три они меня приглашали подсмотреть стриптиз в окнах напротив, а поскольку никакого энтузиазма я не выказывал, ко мне интерес был потерян навсегда. Кот, однако, во время просветлений заглядывал к нам, понюхать углы и поклянчить колбасы. Также он любил разглядывать моих аквариумных жителей (это было много позже), но никаких черт охотника-хищника при нём не находилось.

Квартира наша выглядела так: узкая прихожая, направо кухня (тоже небольшая), далее направо санузел и за коротеньким коридорчиком ванная комната с окном во двор, налево дверь к соседям (одна из комнат у них проходная), а прямо – дверь в нашу комнату (она самая большая, 23 квадрата) с двумя окнами, выходящими во двор. В комнате стояли наши «мебеля». Около двери находится наш фамильный сундук (это привет ещё из свердловских времён), укрытый квадратным полосатым (коричневый, зелёный, красный), в сундуке хранятся наши зимние (летние) носильные вещи и обувь. За сундуком ниша, так называемый «внутренний шкаф», там развешены всякие пальто и плащи и завешена ниша тяжёлой плюшевой шторой, далее у левой стены мамин книжный шкаф с застеклённой дверцей, и уже в углу моя кровать со старого адреса, у стены ещё один шкаф с книгами, в правом углу и у дальнего окна письменный одно-тумбовый стол, на котором позже стоял мой аквариум, между окнами радиола «Муромец» на тонких ножках, у второго окна вдоль правой стены мамина кровать. Посредине круглый обеденный стол, над которым оранжевый бахромчатый абажур.

Дом наш огромный, наверно, самый большой из жилых в тогдашней Уфе, в виде прямоугольной буквы С (в плане), разрыв фасадов выходит на улицу Фрунзе, которая в этом месте идёт под уклон, поэтому в первом подъезде пять этажей, а последнем, 10-м, шесть, с улицы Фрунзе же металлические, всегда открытые ворота между массивных каменных столбов, к которым пристроены чугунные ограды со столбами поменьше у другого конца и с калитками для пешеходов рядом со стеной. На въезде во двор монументально огромное «здание» помойки с широким окном для вброса мусора со стороны двора и большими двустворчатыми, на висячем амбарном замке, деревянными воротами со стороны въезда. Часть подъездов выходит наружу к частной застройке (маленькие дома по Ленина №№ 4 и 6 и по Советской).

Рано поутру приезжал грузовик, и двое рабочих лопатами весело грузили весь накопленный за день мусор. Акустика двора, который напоминал колодец, была уникальна, и вполне можно было подслушать секреты сплетниц, произнесённые шёпотом в противоположном углу. Разговоры же мусорщиков превосходили по децибелам звучание футбольных болельщиков во время гола, эти господа ещё и употребляли самые «крылатые» выражения, поэтому в промежуток между пятью и семью часами утра население дома уже не спало, а кое-кто ещё может и пытался воззвать к соблюдению тишины, но в результате лишь пытался переорать вышеупомянутых работяг, тогда гам достигал апогея.

Все эти усилия приводили ко всё более устрашающему гвалту, тогда концентрация шума восходила уже к лётному полю аэропорта. Летом добавлялась и химико-биологическая атака, поскольку окна и форточки были открыты (со всеми вытекающими и остропахнущими последствиями).

А однажды кто-то выбросил на нашу помойку новорожденного младенца и после этого целую неделю по двору сновали люди в форме и штатские, разнюхивая обстоятельства столь жуткого преступления. Разумеется, сие совершили не «специалисты».

Подъезд наш грязный, дверь деревянная, обшарпанная и когда то была выкрашена в бордовый цвет, но облезла и полиняла, она никогда не закрывается даже в морозы, потому что настолько рассохлась, что не входит в проём, а все жестяные почтовые ящики, вернее один большой общий с незапираемыми дверками расположен на втором пролёте лестницы между первым и вторым этажами.

От двери вниз идёт один марш лестницы, там справа квартира, где живёт уже знакомая вам Ветка с семьёй (они туда переехали раньше), дальше заколоченный навеки парадный вход с улицы Фрунзе. Есть ещё входы в подвал и на чердак, закрытые на висячие ржавые замки. Все подъезды нашего дома, кроме четвёртого и седьмого, выходят во двор. По периметру проходит асфальтированная дорога, а в центре двора прямоугольный газон, огороженный металлической невысокой оградой, перемежающейся кирпичными тумбами. Растут на газоне кусты акации и насколько чахлых «американских» клёнов, также около второго подъезда вкопан турник и неподалёку от него песочница, где играют малыши, а некоторые хозяева выгуливают своих домашних питомцев. Под окнами нашего подъезда прямоугольная вытоптанная площадка, на ней мы играем в футбол, позже там возводят беседку, перила которой служили арсеналом для междворовых баталий (перила покоились на брусках, которые легко выходили из своих пазов). В центре двора полуразрушенное бетонное кольцо фонтана (ни разу я не видел там ни струйки, только весной после таяния там в луже откуда-то ненадолго появлялись лягушки).

Новое жильё, новая среда.

Продолжение следует…