Неповесть. Часть семнадцатая

Весна считалась состоявшейся, когда появлялись «солдатики» и «Божьи коровки», «майские» появлялись позже, скорее вначале июня. «Солдатики» высыпали из своих зимних квартир у нашего дома и бегали по стволам лип на южной стороне уже в середине марта, тогда же на проталинах у деревьев появлялись первые зелёные травинки.

Каждая весна заставала всегда врасплох...

А летом прилетали «бронзовки», цвета зелёного металлика, и удивительно красивые, а за городом и в парках на дубах и липах жили огромные чёрные «рогачи» и «носороги», в парковых водоёмах резвились большущие жуки «плавунцы», летали разноцветные бабочки и стрекозы.

Жужжали многочисленные мухи, шмели, пчёлы и осы и всё это разнообразие прямо тут, посреди большого города.

И как апофеоз весны повсюду, даже сквозь асфальт, дружно прорастали одуванчики на своих горьких стволах-трубочках и в громадном количестве покрывали золотыми шляпками всё вокруг. Девчонки тут же начинали плести венки и водружали их на свои и даже на наши головы. Потом расцветали черёмуха и боярышник, и становилось холодно (не люблю черёмуху за неприятный запах), а заканчивалась весна сиренью, жасмином и жёлтыми сладкими цветами колючей акации.

Весенние торжество прекрасных творений природы.

Лакуна

Дед заядлый охотник, жаль только что времени на охоту у него мало (ещё ведь и сезон охоты надо соблюдать), но как только оно появлялось – ехал с приятелями в лес и всегда приносил в дом замечательно вкусную дичь. В добычу входили тетерева, утки, вальдшнепы и рябчики.

Как-то я, поедая рябчика, даже сломал зуб (молочный) о дробину... потом часто читал про такое, видимо почти в каждой семье есть похожие предания.

Ещё у нас своя лодка – алюминиевая «Казанка» с мотором «Москва», хранится зимой она у приятеля деда внизу на берегу, в Архирейке – слободе на крутом береге. Ещё у деда была и резиновая надувная лодка с короткими вёслами-лопаточками для охоты на болотах, кажется она хранилась в внутреннем шкафу в спальне, может и внутри «Казанки».

Иногда летом мы всей семьёй плаваем на нашей лодке по окрестным рекам (их целых три: Белая, Дёма и Уфимка, есть ещё и Сутолока, но она скорее ручей).

Дед удит рыбу, хоть это приносит гораздо меньше трофеев, чем охота (большинство пойманных рыбёшек, обычно отправлялось обратно в реку) но удовольствие он получает сполна. Ему был занятен сам процесс ужения.

А мне совсем не нравилось сидеть часами неподвижно для того чтобы какая-нибудь особенно глупая рыба так неловко съела червяка, чтобы попасться.

Тогда я знал множество пресноводных рыб и других тварей, а теперь вот не могу даже припомнить, как большинство из них выглядело и называлось. Жаль, конечно, что лодку он продал, а не передал мне, сколько же интересного я бы смог узнать и открыть впоследствии.

Вот такая «Красная книга» образовалась.

Лакуна

Зимой 1951 года бабушка заболела – произошло быстрое превращение доброкачественной опухоли щитовидной железы в раковую, вернее началась последняя стадия – метастазы появились везде, и её отправили на операцию в Свердловск (тогда так назывался Екатеринбург). Но операция уже не смогла помочь – метастазы распространились повсюду. До самой бабушкиной кончины от меня скрывали, что её болезнь неизлечима.

Момент смерти её каким-то образом я почувствовал, вдруг проснулся, рыдая среди ночи, плакал до истерики и кричал, что бабушки больше нет, меня не могли успокоить насколько часов подряд (потом что-то вкололи), а телеграмма об её смерти пришла только на следующий день рано утром.

Несколько недель подряд у меня был глубокий траур – я постоянно плакал, у меня поднялась температура, и пропал аппетит. Зима тянулась и была противной и холодной, я даже гулять почти не выходил. И весь этот год как бы затянут чёрным крепом. Лишь яркая поздняя весна спасла меня от чёрных мыслей, хотя горе ещё долго продолжало омрачать мои дни.

Самая чёрная полоса детства моего.

Лакуна

Потянулась череда нянек и домработниц, впрочем, домработница, приходящая у нас была и до бабушкиного ухода из жизни, и продолжала работать ещё несколько лет до самой женитьбы деда в 1959 году.

Первая нянька у меня была финка, очень полная и добрая, я тогда даже выучил её родной язык и разговаривал с ней по-фински (во всяком случае так утверждали взрослые).

Куда она потом исчезла после года работы, не помню, и язык забылся (я не уверен, что знал его тогда, но взрослые в один голос уверяли, что говорил и довольно бойко).

Следующая няня была девицей молодой задастой, толстой и злющей (она была студенткой, медичкой из мединститута). Эта всё время меня заставляла силой делать то, к чему у меня не было никакого желания. Даже и не пыталась войти ко мне в доверие, наказывала за дело и без дела – лишь бы место знал. Я как мог с ней боролся и даже пытался драться (да уж куда мне, клопу). Всё что я мог – только лягать её в голень, испинывая её ноги и отшибая свои, пока она меня не скрутит и не отшлёпает ремнём, никогда она не оставалась в долгу. Дошло уже до того, что я стал сам кидаться на неё сразу по приходу, до того как она приступала к своим обязанностям, т. е. уже в прихожей налетал на ненавистную девицу иногда даже с какими-то предметами в руках. Так продолжалось несколько месяцев, терпение её иссякло, и она всё-же пожаловалась, показав синяки от моих пинков; меня наказали, а её уволили. Потом справедливость восторжествовала, я рассказал маме обо всём, и она долго ругалась с дедом по этому эпизоду. Вот и в нашу семью проник разлад и жить стало много хуже.

Никто, никто бабушку не заменит!

Лакуна

Домработницей все годы моего раннего детства у нас была всегда одна, звали её Марзия-апа. Жила она с семьёй рядом, в соседнем дворе – Цюрупа, 4. Конечно, на втором этаже старого дома, где ютилась в малюсенькой комнате в мезонине с сыном. Сын у неё был вор-рецидивист, звали его, кажется, Фаниль, и появлялся дома только в перерывах между отсидками, т. е. очень редко. Когда он находился дома, молча пил и избивал мать и отбирал у неё деньги. Я видел его только раза два. Видимо, в воровской иерархии он находился невысоко, поскольку позволял себе такое.

Марзия-апа была очень добрая, чистоплотная и очень работящая женщина.

Лакуна

Некоторые сведения о моде тех лет: мама моя старалась одеваться по моде, но повседневные её одежды были неброски и недороги, для выхода в свет имелось замечательно красивое платье из тёмно-красного пан-бархата, с золотым шитьём и парчовыми кружевами, на ножках, уже упоминающиеся ранее римские сандалии, ну, соответственно, модная завивка и прочее. А зимой мама щеголяла в модном пальто с воротником из чернобурки (полная шкурка с лапками и стеклянными кукольными глазами). Сумочку зимой мама не брала, а пользовалась муфточкой, куда были сложены документы, косметичка и кошелёк. Муфта тоже была из чернобурки (такую муфточку можно увидеть в кинокомедии Эльдара Рязанова «Карнавальная ночь» у Людмилы Гурченко).

Лакуна

Тогда же во дворе произошёл очень неприятный случай: при праздновании дня рождения одного из дворовых бандитов спьяну решено было приготовить петуха, вся толпа орущих нетрезвых мужиков минут десять гонялась за одним из соседских петухов, причём на глазах всего двора, белым днём. Женщины пытались усовестить разгулявшихся, но в ответ послышалось: «может и вас, куриц, на ужин приготовить» и гогот после этой остроты. Когда же им всё же удалось загнать его и поймать, торжество достигло апогея. Несчастную птицу тут же обезглавили громадным ножом с зековской наборной ручкой, но и после этого петух опять сбежал от них и ещё довольно долго метался по двору, истекая кровью. Дикая жестокость, с которой было всё это проделано, вызвала у меня расстройство нервной системы, и я опять пролежал несколько дней с температурой, потом ещё несколько лет подряд мне во снах являлось кошмаром зрелище этой казни. Бандюг я просто возненавидел и радовался всякий раз, когда они получали по заслугам. Остальное взрослое население соседних с нами дворов мне представлялось таким же и не вызывало никакого желания идти на контакт, даже когда случалась крайняя нужда во взрослом участии или просто общении с мужчинами (я же рос без отца).

Трагическое знакомство с жестокостью окружающего мира.

Лакуна

Постепенно взрослея, я всё меньше походил на ангелочка, да и жизнь вокруг отнюдь не была райской...

Вообще в наших дворах количество криминальных элементов было запредельным, и даже один из Загафурановых (Тагир) впоследствии попадал за решётку не единожды, а тот, который был двоюродным, отправился в колонию ещё ребёнком.

Не могу судить обо всём городе и тем более стране, но, думаю, что вряд ли весь городской криминал специально расселили в наши пять окрестных дворов.

Одно несомненно – почти все знакомые мне тогдашние серьёзные преступники жили строго «по понятиям» (почему Фаниль не соблюдал воровской кодекс чести – для меня загадка, скорее всего в иерархии преступного мира он был в самом низу), остальные обитатели наших дворов, связанные с деловыми (на Цюрупа, 6 проживал наш «смотрящий»), во всяком случае, старались, никто не воровал у своих и не совершал более серьёзных преступлений «дома», кроме разве пьяных драк, которые проходили с особой изощрённой жестокостью и кровопролитием, часто и с применением ножей и бритв (вполне допускаю, что мне маленькому только так казалось, и я многого просто не видел).

Мальчишки моего возраста и старше упивались блатной романтикой, распевали про всяческих «Гопов со смыком» и «Мурок», разговаривали на языке урок – по фене (или им казалось, что разговаривают), создавали шайки шпаны, в каждом дворе был свой «Пахан» или «Бугор» и его «шестёрки». У каждого была кличка, вместо имени. Наряду с продажными милиционерами существовали тогда и честные, и принципиальные. Многие в милицию шли на лёгкий хлеб или отсутствие образования не позволяло им достойно зарабатывать, многие от того, что любили властвовать и унижать, лишь малая часть приходила реально бороться со злом и не всех их ломала система.

Естественно была и другая молодёжь, которая жила в своём мирке, в меньшинстве и полном достатке – эти на улицу почти и не выходили, у них были свои места для общения, или в старообрядских и патриархальных деревнях было по-иному.

Мифы об отсутствии при Советах преступности выдуманы.

Лакуна

И вот мне уже шесть и меня решили отдать в детский сад, чтобы приучить к коллективу перед школой.

Садик находился на противоположном углу улиц Фрунзе и Цюрупа в одноэтажном домике XIX века с садом, напротив кабельного завода (этого строения теперь тоже нет).

Сопровождала меня туда и забирала очередная девица (это была ещё школьница из восьмого класса), особа эта была весьма озабочена своим созреванием и неоднократно вечерами вместе с подругой пытались меня раздеть и растлить, раздевались передо мной сами, показывая и рассказывая. Мне же все эти их действия ни капельки не нравились, совершенно было непонятно, чего это они от меня хотят. Я тогда вообще девчонок запрезирал окончательно.

Но однажды мама вернулась домой в неурочное время и развратницы были пойманы на месте и изгнаны из моей жизни (я слышал, их даже в колонию для малолетних преступников отправили по суду).

Лолиты тоже мне.

Лакуна

В садике особого привыкания к коллективу тоже не случилось, меня вечно теряли, а находили то на хоздворе, то в крапиве у забора – там росла малина; а однажды я сбежал и вовсе на улицу через дырку в заборе позади здания садика, где тут же и учинил ДТП – швырнул камнем в проезжающий грузовик, у которого разнёс вдребезги лобовое стекло. Грузовик был марки ЗИС-5 и его лобовое стекло состояло из трёх стёкол, у этого они были не из триплекса, а обычные, поэтому попадание камня и вызвало такие роковые последствия...

Машина со скрипом затормозила, и из кабины показался смертельно бледный шофёр с лицом, залитым кровью. Его вид настолько был страшен, что я в панике побежал со всех ног и забрался в шкаф в кабинете заведующей. Нашли меня только через полтора часа, по рыданиям раздававшимся в кабинете, это произошло уже после того как перепуганный и взбешённый шофёр удалился.

Оказалось, что он запомнил пацана, который швырнул камень, а разбившееся стекло посекло щеку, он потребовал показать ему всех и после осмотра всего состава детей, он убедился, что меня среди них нет.

И, слава Богу, что жертв не было… урок получился суровый.

А мне потом попало страшно и поделом!

Лакуна

Там же в садике заразился глистом (бычий солитёр) и пришлось меня везти в Старую Уфу, в клинику, чтобы извлечь его. Обнаружился этот паразит, конечно, не сразу, а только когда созревшие членики стали вываливаться мне в штанишки, а я страшно стеснялся и не говорил дома ничего, пока однажды такое произошло не в туалете (дело было летом, и я был в шортиках на помочах).

В клинике пришлось проглотить огромную таблетку папоротника, и глист вышел. Процесс извлечения глиста происходил в процедурном кабинете, весь персонал сбежался смотреть на героя, который глотает огромную таблетку, не запивая. Папоротник глисту не понравился и вскоре он бежал от этой невзгоды в эмалированный таз. Где его и изловили, а позже и заспиртовали в вертикальной банке с широким основанием. Теперь солитёр находится в музее этой больницы в банке со спиртом, потому что вырос длиной 3 м и имел аж две головы как толкиеновский орк. Хотя, вполне возможно, что этого медицинского заведения уже не существует, как и многого другого...

Из садика меня, конечно, забрали тут же, и был суд над детсадовским врачом и поварами и их посадили, а меня высадили домой.

Теперь весь дальнейший путь мой стал усеиваться разбитыми чужими судьбами и несчастиями.

Этим и закончилась моя тогдашняя адаптация в коллективе.

Продолжение следует…