Современная башкирская культура: механизмы функционирования и основные векторы развития. Часть первая

Масштабные социокультурные сдвиги, которые за 30 лет произошли в башкирском обществе, довольно сильно изменили статус и функции культуры (особенно «высокой»), стимулировали переход от моностилистической модели советского периода к плюралистической парадигме. В то же время, несмотря на возникающие порой в общественном и научном дискурсе алармистские высказывания и оценки относительно кризисного состояния современной культуры, необходимо признать, что в данной ситуации речь должна идти как минимум о разных уровнях, формах и видах искусства, поскольку имеющиеся сегодня сегменты культуры отличаются не только по степени развития, но и востребованности со стороны своих потребителей.

Изучение состояния современной башкирской культуры сопряженно с рядом методологических сложностей, поскольку она сосуществует, а порой и тесно переплетается, с региональными культурными процессами в Республике Башкортостан, и, тем не менее, не аналогична им, имеет особый статус и собственную «нишу» в социальном пространстве. Соответственно объектом данного исследования является национальная культура и ее артефакты (в широком смысле), а также литература, созданная на башкирском языке.

Особенности башкирской культуры советского периода

Башкирская национальная культура как полноценный феномен стала возможна, прежде всего, благодаря той масштабной социальной трансформации общества, которая началась в России на фоне революционных событий первой четверти XX века, а затем в условиях реализации национально-культурной политики советского государства. Необходимо отметить, что к концу имперского периода в башкирском традиционном обществе существовал главным образом мощный пласт многовековой религиозной и народной культуры (устное словесное и музыкальное творчество), стала формироваться национальная творческая интеллигенция, были элементы театрального и оперного искусства. Другими словами, имелись лишь определённые предпосылки для создания высокой культуры, но ее самой фактически не было.

К примеру, не существовало четко оформленного литературного башкирского языка, что является ключевым фактором для модернизации общества и в целом нациестроительства. Дело в том, что хотя тюрко-мусульманское население империи имело развитую письменную культуру, появляющиеся в ней тексты не были еще национально ориентированы, поскольку до 1920-х годов «тюркский мир» Евразии во многом состоял из отдельных этносов, имевших при этом единый литературный язык – тюрки́, который и обеспечивал общность культурного пространства [1, с. 17]. То есть нерусские народы находились в тот момент в «примордиальном» состоянии и не являлись сложившимися нациями с точки зрения «конструктивистских» подходов.

Данное обстоятельство, собственно говоря, и послужило, уже в наши дни, причиной постоянных, а, порой, и острых дискуссий по поводу этнической принадлежности целого ряда дореволюционных писателей. Так, к примеру, известного поэта-просветителя Мифтахетдина Акмуллу (1831–1895) считают «своим» современные представители башкирской, татарской и казахской интеллигенции.

Другими словами, именно с момента становления «советской версии Модерна», этнические культуры народов Евразии, включая высокую литературу, получили мощное развитие и обрели свое истинно «национальное лицо». Сегодня это воспринимается как нечто само собой разумеющееся, хотя в мировой истории есть примеры того, когда внутренняя модернизация происходила без создания «этажа» высокой культуры (особенно в странах и государствах Азии). Необходимо также иметь в виду, что «высокая культура» – это не только соответствующие институты, но и качественная характеристика, показатель уровня развития общества в целом. По этой причине известный американский социолог Г. Гэнс считал, что высокая культура является степенью, а не видом культуры [2, с. 109].

В результате, практически все нерусские народы СССР, в том числе и башкиры, получили формальные признаки «гражданских наций» – национально-государственную территорию, «язык», национальную печать, включая структуры и институты высокой и массовой культуры. Однако парадокс ситуации заключался в том, что постоянно осуждаемый в официальном дискурсе этнический национализм, то есть антипод гражданского общества, по факту был важным и эффективным инструментом действующей власти, глубоко и основательно «цементировал» советский режим [3].

С этого же времени в рамках проводимой национальной политики стали формироваться и институциональные механизмы воспроизводства культуры. Как пишет Р. Вахитов, в советский период башкирам предоставлялись определенные привилегии, в том числе возможность развивать свою национальную культуру. «Государство поддерживало башкирские творческие союзы (писателей, художников, актеров и т. д.), финансировало национальные школы и театры, издания на башкирском языке (газеты, журналы, книги). Существовали определенные послабления при приеме башкир в вузы, особенно на гуманитарные факультеты, нацнаборы при отправке студентов, аспирантов и докторантов из региона в столичные вузы» [4, с. 146].

Необходимо отметить, что наиболее слабым местом советской ускоренной модернизации был существенный разрыв между «переходом к современности» и традиционной культурой. Башкирское общество не успевало выработать и адаптировать свою культуру к резким социальным изменениям. К примеру, в результате сверхускоренной урбанизации возникла гомогенная социальная прослойка в лице интеллигенции, которая, тем не менее, обладала всеми признаками локального синкретизма.

Вчерашние сельские жители, то есть носители особой психоментальности, по сути, за очень короткий исторический срок стали известными башкирскими учеными, художниками и писателями, однако ускоренная модернизация таила в себе главную опасность – неспособность синкретизма критически оценивать себя и существующую социальную действительность. Советско-башкирская элита обладала мифологизированным сознанием и слабым уровнем исторической саморефлексии. При этом она была абсолютно лояльной по отношению к власти, особенно после политических репрессий 30-х годов. Так, в 1938 г. была расстреляна целая плеяда видных представителей башкирской творческой интеллигенции (Даут Юлтый, Тухват Янаби, Габдулла Амантай и др.).

Наиболее ярко башкирский фундаментализм проявился в культуре и общественной жизни в 30-40-е годы, а затем в послевоенный период. Символами этой эпохи стали: композитор Загир Исмагилов, писатели Мустай Карим, Назар Наждми, Зайнаб Биишева и многие другие. Их заслуга заключалась в том, что они сумели органично трансформировать народный фольклор и оставили после себя прекрасные образцы высокой башкирской культуры, основанной на традиционных пластах этнического сознания.

Между тем, новая модернизационная волна выводила на историческую сцену следующее поколение башкирской интеллигенции. В 50-80-е годы вышла на новый уровень башкирская художественная литература, театральное и оперное искусство, национальная печать и кинематография. На смену представителям советского традиционализма 30-40-х годов, шло поколение башкирской элиты, которая впоследствии приняла активное участие в общественно-политической жизни республики в позднесоветский, а затем и в период «парада суверенитетов». Главной ее чертой можно назвать отказ от жестких фундаменталистских установок традиционного общества и более зрелый, «интеллигентный» характер. Социокультурные параметры башкирского общества к этому моменту также уже подверглись определенным изменениям. «Старая», холистская парадигма размывалась, а сама башкирская культура становилась более утонченной, дифференцированной. Коллективистские ценности традиционализма хотя и медленно, но вытесняются личностными, индивидуалистскими установками. Литературоцентризм советской башкирской культуры порождает таких талантливых писателей-общественников как Рауль Бикбай, Кадим Аралбай, Газим Шафиков и многих других.

В рамках «большой системы», очередная волна модернизации способствовала также преодолению профанного статуса элементов культуры, лишенных прямых связей с сакральным ядром. Началось возрождение секулярной культуры. Лирический взрыв середины 50-х годов породил феномен новой советской культуры, с которым были связаны новые имена и новые подходы в поэзии, прозе, кинематографии, театре, музыке [5, с. 140].

В башкирской культурной жизни это явление связанно, прежде всего, с именем талантливого поэта-лирика Рами Гарипова.

Выход новой генерации башкирской интеллигенции характеризуется ростом национального самосознания и патриотизма. Именно в 70-80-е годы получают распространение истинно башкирские имена, такие как Салават, Азамат, Юлай, Урал и др. Однако природа этого явления была противоречивой. С одной стороны, она была реакцией на резкое изменение типа жизни, вызванное урбанизацией – культура постепенно становилась городской. С другой, этот крайне болезненный, но объективный процесс, башкирская интеллигенция интерпретировала как дефективность самой советской системы и попыталась ответить усилением этнической идентичности. Чутко уловивший негативные процессы деэтнизации Р. Гарипов отразил это в стихотворении «Туган тел» («Родной язык») за что подвергся гонениям со стороны партийных органов.

Возникшая в рамках советской классической культуры (а значит фактически по образцу западноевропейской), башкирская высокая культура была сформирована по тем же лекалам, однако несмотря на безусловную национальную самобытность, несла на себе все ее «родовые» противоречия.

Так, лишь официальная культура наделялась правом «общественной репрезентации», была условием массовой «востребованности» культуры и превращения ее в социальный феномен. Именно государство решало кто является писателем или композитором и, следовательно, имеет право на культурную легитимацию. Взамен оно требовало от интеллигенции лишь лояльности к режиму, а также широкой общественной и просветительской работы с населением, что в целом соответствовало модернизационным целям властей, однако сужало их творческую активность.

Как отмечает А. Зудин: «Для «высокой» культуры идеология стала верховной инстанцией и опекуном. В то же время положение «высокой культуры» было привилегированным. Ее авторитет был призван подкрепить высшие ценности официальной идеологии, сосредоточенные в сакральном центре культуры. Симбиоз с коммунистической идеологией вознес «высокую» культуру на недосягаемую высоту, а коммунистический режим превратил в проводника «классического наследия» и «классического стиля» [5, с. 128].

Кроме того, в самом фундаменте советской культуры изначально было заложено глубокое противоречие, обусловленное механизмом ее формирования, что заключалось в сакрализации секулярных (общественно-политических) ценностей и вытеснении сакральных («смысло-жизненных») ценностей на периферию [5, с. 125].

Данное обстоятельство имело крайне важное значение, поскольку для создания полноценного «этажа» высокой культуры прежде всего необходима ее генетическая связь с одной из мировых религий (Э. Гелнер). Советская ее форма, таким образом, не только была в прямой зависимости от государственной идеологии, но и не могла в полной мере выполнять одну из главных функций культуры – порождать личностные смыслы, которые делают экзистенциально оправданным индивидуальное бытие человека. Этот же факт обусловил ее слабую конкурентоспособность с альтернативными видами искусства: при всей своей внешней развитости и «классической» оформленности, «соцреализм» был внутренне беден и идейно односторонен.

Однако поскольку потенциал культуры всегда шире ее «официального» полюса, то постепенно сложилась и ее неформальная «ниша» куда вошли не только представители дореволюционной идентичности, но и внесистемные профессионалы – которые были исключены из механизма общественной легитимации, но при этом имели все возможности для автономного и свободного творчества. По сути, данное диалектическое противоречие и обеспечило в конечном счете формирование диалоговой модели, которая, по мнению М. Бахтина, и порождает богатство новых образов и смыслов [6, с. 324]; сделало советский художественный нарратив феноменом мировой культуры.

Что хорошо видно на примере поэзии советского периода. Если из всей плеяды поэтов того времени вычесть выдающихся мастеров слова «серебряного века», которые инерционно перешли в новую социалистическую эпоху (А. Блок, В. Маяковский, С. Есенин, А. Ахматова, А. Белый, О. Мандельштам, М. Цветаева, Б. Пастернак и др.), то, несмотря на значительное количество советских официальных поэтов, имевших к тому же огромные тиражи и многомиллионную читательскую аудиторию, останется лишь безусловная фигура И. Бродского, то есть полудиссидента-неформала, изгнанного к тому же властями из родной страны. Хотя именно с его появлением российская поэзия во многом перешла на следующий, качественно новый уровень в своем развитии.

Это вовсе не означает, что всё созданное в условиях советского официоза ничтожно или имеет малую эстетическую значимость. В реальности художник может равноценно творить в рамках обоих полюсов культурного пространства («официального» и «неформального»), поскольку у культуры свои алгоритмы и механизмы внутреннего отбора. Главным же критерием ее высокого качества является в конечном счете служение ее творцов не государству или обществу, а в первую очередь своей профессии, то есть культуре как таковой. Как отмечают исследователи, в России этот процесс начался на несколько столетий позже, чем в западноевропейском обществе, к тому же принимал сложные и противоречивые формы [5, с. 125].

Азамат БУРАНЧИН, кандидат исторических наук

Продолжение следует…

Список литературы:

Орехов Б.В. Башкирский стих ХХ века. Корпусное исследование. СПб.: Алетейя, 2019.

Забелина Е.Н. Высокая культура Нового времени: между массовым и элитарным // Материалы Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы мировой художественной культуры». В 2 ч. Ч. 1. Гродно: ГрГУ, 2012.

Вишневский А.Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М.: ОГИ, 1998.

Вахитов Р.Р. Национальный вопрос в сословном обществе: этносословия современной России. М.: Страна Оз, 2016.

Зудин А.Ю. «Культура имеет значение»: к предыстории российского транзита // Мир России. 2002. № 3.

Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

Берг М. О статусе литературы // Дружба народов. 2000. №7.

Бадранов А.Ш. 30 лет новейшей истории Башкортостана: 4 смысловых сюжета // Ватандаш. 2020. №10.

Назиров Р.Г. Становление мифов и их историческая жизнь. Уфа, 2014.

Дугин А.Г. Социология воображения. Введение в структурную социологию. М.: Академический Проект; Трикста, 2010.