Последний белый генерал. Часть одиннадцатая

СИБИРСКИЙ ЛЕДЯНОЙ ПОХОД

М.: Когда я взял Нерчинский завод, японцы и красные договорились о перемирии. Никто не хотел драться, потому что все знали, что с красными идут переговоры об образовании Дальневосточной республики. Японский капитан, который находился в Чите, всё время говорил мне, что японцы скоро уедут, и я ожидал этого с недели на неделю. Это происходило из-за давления, которое оказывали американцы на японскую императорскую армию. Вскоре нас стали атаковать партизанские полки красных. Это были огромные соединения, большинство из них состояли из забайкальских казаков, которые ненавидели атамана Семёнова. Лично я считаю, что на казаков оказывала большое воздействие пропаганда красных, которая распространялась из Благовещенска и других городов, расположенных на железной дороге. Когда я наступал к Нерчинску, меня всё время окружали со всех сторон эти партизанские отряды, и моим единственным средством связи с Читой был небольшой аэроплан. Однажды этот аэроплан прилетел с известием: «Будьте осторожны и готовьтесь, потому что ходят слухи, что красные собираются атаковать Читу со всех сторон». Я написал Семёнову письмо, чтобы выяснить, так ли это, и узнал, что красные проходили мимо разных железнодорожных станций около Читы. Это было уже в августе или сентябре 1920 года.

Р.: Почему вы расположились на станции Борзя, вместо того чтобы сразу двигаться в сторону Читы и прекратить драться, ведь вы уже знали, что для белых больше не было никакой надежды?

М.: Нужно было сохранять открытыми некоторые позиции и дороги, чтобы все рассеянные силы белых могли пройти через них к китайской границе. Потом наступил момент, когда некоторые наши соединения должны были пересечь монгольскую границу, чтобы бежать от красных. На станции Оловянная сдался командовавший там генерал Смолин. Он также командовал частью воткинцев. Они были близкими соседями моих ижевцев, и они пришли ко мне, чтобы драться с большевиками под моим командованием. Затем я стал командующим армией как самый старший из оставшихся генералов (поскольку командующий армией отступил вместе с какими-то войсками из Читы в Монголию) и затем прибыл на станцию Борзя. Мы хотели любой ценой сохранить свои организованные войска, чтобы иметь возможность пройти через Маньчжурию и добраться до Владивостока. Это было уже время последних сражений. На последнем аэроплане атаман Семёнов вылетел из Читы на железнодорожную станцию Маньчжурия, а затем в японский порт Дайрен, где и остался. Барон Унгерн был вынужден уйти в Монголию, которая была мало населена. Он пересек границу, которую китайские правительственные войска не контролировали, так что его соединение оставалось вооруженным. Барон Унгерн хотел, чтобы я пошел с ним, прошел через Монголию и затем из Монголии на север к Иркутску, но я отказался, потому что считал это безнадежной затеей. Всё, что у него было, – это около 13 000 бойцов и довольно сильное артиллерийское соединение. Барон Унгерн был офицером Императорской Гвардейской кавалерии. Во время Японской войны он просил перевести его в казачью кавалерийскую дивизию, чтобы иметь возможность участвовать в боях с японцами. И он там остался. Когда я наступал на Нерчинск, ко мне явился один человек и представился мне полным военным чином. Он меня знал, а я не знал, кто он такой. Так что барон Унгерн доложил мне:

– Ваше Превосходительство, и т.д. и т.п.

А я вдруг ему сказал, сам не зная, что говорю:

– Но ведь вы, барон, никого не слушаете?

А он ответил:

– Я не подчиняюсь этому вору в Чите, но я буду подчиняться вам.

В это время у нас уже не оставалось ни соли, ни сахара, и барон снабдил нас и тем, и другим. Он стоял на станции Даурия.

Но когда я впоследствии был на станции Даурия (а пробыл я там целую неделю, сражался с красными), я искал эти камеры пыток, но не мог их найти. Его офицеры говорили, что он был очень строгим, но в то же время очень заботился о своих людях. И мне кажется, что если бы он был таким уж зверем, то его бы, наверное, прикончили.

Я согласился сотрудничать с ним и принять его под свое командование, если он будет ежедневно являться ко мне и отчитываться, что он сделал за день. К этому времени генерал Сахаров уже уехал в Европу, уехал даже генерал Войцеховский. Они просто уехали, когда Семёнов выдал им какую-то сумму денег. Все они получали деньги от Семёнова. Затем на место их обоих, Войцеховского и Сахарова, прибыл Лохвицкий, генерал, который командовал русскими войсками во Франции во время Великой войны. Но это было уже ближе к концу.

Я смог взять Нерчинск без помощи Унгерна. От Нерчинска я пошел на север. После прибытия Унгерна я атаковал деревню Баргак, где красные партизаны уничтожили два японских полка. Оттуда я начал перебрасывать часть войск на пароходах в Сретенск. В Сретенске я организовал постоянный штаб своего 3-го стрелкового корпуса. Мы прибыли в Сретенск в конце осени 1920 года и там остановились. Хотя мы шли туда на пароходах, по пути нам приходилось вести небольшие бои с красными отрядами, находившимися на берегу. Также мы часто останавливались у казаков, живущих в тех местах, и давали им соль, которой у них не хватало, в обмен на яйца и другую провизию. В Сретенске мы стояли близко к реке Амур, и это место было очень удобным. В это время уже было объявлено перемирие между красными, белыми и японцами, так что я даже время от времени мог вести совещания и пить чай с командирами красных партизан, которые до этого выступали против меня. Во время этого перемирия я смог перебросить свои войска из Сретенска на станцию Борзя. Я оставался в Борзе до самого конца, когда там уже никого не оставалось, и перешел китайскую границу в числе самых последних белых бойцов. Там, на китайской станции Маньчжурия я сдал свое оружие и вел переговоры с японцами и китайцами. Всё сжигалось. Я даже должен был сжечь некоторые аэропланы, которые были брошены пилотами. Это отступление из Борзи к китайской станции Маньчжурия было очень плохо организовано. Оно не было подготовлено, и там была ужасная неразбериха.

Р.: Кто в то время командовал всеми вашими войсками?

М.: Командовал армией (тем, что от нее осталось) генерал Вержбицкий, до этого он был командиром 2-го стрелкового корпуса. Я был в его непосредственном подчинении.

М.: Нет, но он пытался это делать. Например, когда генерал Вержбицкий был на станции Маньчжурия, я получил приказание от генерала Сукина, начальника штаба атамана Семёнова, наступать тремя колоннами туда-то и туда-то и, конечно, это было совершенно невозможно. Так что я из Борзи вызвал генерала Сукина по проводу и очень долго говорил с ним, пытаясь доказать ему, что его приказание было абсолютно не выполнимо. И я сказал: «До прибытия генерала Вержбицкого я больше не принимаю приказов». И всё. Прибыл атаман Семёнов, чтобы переговорить со мной. Он приехал на станцию Борзя на бронепоезде, и все его орудия были направлены на главную площадь. Я увидел это и приказал своим артиллеристам выставить все свои пушки на площадь и направить их на этот бронепоезд. Только после этого я к нему туда пошел. Я сказал:

– Хорошо, атаман, вы направили свои пушки на меня, поэтому я направил свои на вас. Если вы попробуете двинуть свой бронепоезд, он будет разбит в щепки. И если я не покину его в назначенное время, то я уже оставил приказ, чтобы по поезду били прямой наводкой. Атаман Семёнов сразу же ответил:

– О, генерал, что вы делаете? Всё в порядке!

А я сказал:

– Атаман, вы пытаетесь издавать приказы теперь, когда уже не осталось тех, кому приказывать. Вы пытаетесь указывать армии, как ей проехать через Маньчжурию, но вам некем командовать.

Вот так это было. Что еще пытался делать Семёнов – это подкупать старших командиров, давая им по десять тысяч рублей золотом, что называлось, на «необходимые расходы». Конечно, у него было всё золото Колчака, и я знал, что с ним происходило, потому что я знал человека, который состоял в охране этого золота, и он сообщал мне обо всем.

Я отказался от этих денег, а многие другие генералы их приняли. Я издал приказ в стиле большевиков: «Всем! Всем!», в котором оповещал о том, что делал Семёнов – раздавал деньги. Я также сообщил всем, что я не возьму ни копейки, если все остальные бойцы в армии не получат того, что им полагается. В общем, осенью 1920 года мы полностью порвали с ним отношения. Когда пала Чита, вместо того чтобы остаться со своими войсками в Маньчжурии, чтобы убедиться, что с ними всё в порядке, он просто улетел в Дайрен. На станции Маньчжурия мы должны были провести важные переговоры с китайскими властями по поводу нашего оружия. Мы не хотели сдавать оружие, а китайцы не хотели пускать нас к себе в страну, если мы его не сдадим. Мы боялись, что красные будут нас преследовать и атаковать, когда мы будем уже безоружными, даже если для красных это означало бы вторжение на китайскую территорию. Кроме того, нам было необходимо оружие, так как мы собирались проехать через Маньчжурию, вновь пересечь границу и войти в Приморье и Владивосток.

Р.: Почему вы должны были вести переговоры с китайцами? Разве Китайская Восточная железная дорога не была в особой зоне под контролем русских военных?

М.: Нет. Когда произошла большевистская революция, большевики денонсировали все экстерриториальные права, и китайские власти заняли полосу отчуждения. В то время Китайская восточная железная дорога уже не была под командованием русского генерала Хорвата, ее управляющим был ваш дед, Борис Остроумов. Однако всё было под контролем китайцев. Они осмотрели поезда и не хотели давать нам разрешения провозить оружие. Я сказал китайскому офицеру, что он не в силах обеспечить выполнение своих требований. На самом деле, это был не китаец. Это был японец, который возглавлял там японскую миссию. Затем я стал говорить с командиром находившегося там китайского военного соединения. Он когда-то служил офицером в Русской армии, хотя и был китайцем. Он очень хорошо говорил по-русски и отнёсся к нам с большим сочувствием. Этот офицер посоветовал мне разговаривать с китайским генералом очень грубо и требовательно, потому что тогда я смог бы добиться своего. Так что я поговорил через этого переводчика с генералом угрожающим тоном и, в конце концов, убедил его поступить по отношению к нам по справедливости. Я добился того, что я не сдам оружие, пока он не гарантирует мне, что красные не будут нас преследовать. Тем временем почти все наши войска уже пересекли границу. Я со своим корпусом был последним.

Викторин МОЛЧАНОВ

Часть десятая

Часть девятая