Последний белый генерал. Часть шестая

НАСТУПЛЕНИЕ БЕЛЫХ, ВЕСНА 1919 г.

Р.: Почему вы считали, что если бы ваш 2-й полк смог выбить красных, то они двигались бы на запад и попали бы в ловушку, устроенную 1-м полком?

М.: Потому что в том направлении шла дорога. Им практически ничего не оставалось, как двигаться по ней. Но эти красные меня обманули. Вместо того, чтобы двигаться по дороге, они поступили хитро – пошли по лесу, по лесным тропам. На тех позициях, которые мы отбили у 3-го Интернационального полка, я оставил только одну инженерную роту. На следующее утро я приказал им открыть огонь из двух пулеметов Льюиса по основной деревне, где укрепились красные. Как только они начали бить из пулеметов, я лично повел 2-й полк в атаку на эту деревню. Красные, находившиеся в этой деревне, в предыдущий день видели, как мы нанесли поражение 3-му Интернациональному полку. Они в панике бросили двенадцать своих пушек и бежали в лес. В результате этого боя мы захватили двенадцать дополнительных пушек для Ижевской дивизии. Это было подтверждено Верховным Командованием, которое отдало приказание, чтобы эти пушки были приданы моей дивизии. В моем распоряжении теперь было четырнадцать пушек. После этого сражения мы продолжали наступать на запад. Моим бойцам было очень трудно продвигаться из-за глубокого снега. Передо мной стояла красная дивизия под командованием Эйхе. В запасе у меня оставался только конный эскадрон под командой армянина Багиянца. Я приказал ему атаковать, но он вдруг отвечает:

– Как я могу атаковать, Ваше Превосходительство? Наши лошади не могут пройти по снегу.

Я сказал:

– Я покажу.

Я схватил лошадь, прыгнул в седло и крикнул всем следовать за мной. Нам удалось проехать по снегу и врезаться в линии красных с тыла. Мы смогли захватить две пушки вместе с лошадьми, на которых они готовились их увозить. Красные были охвачены такой паникой, что особенно не сопротивлялись, и у нас почти не было потерь. Именно в тот момент произошло коренное изменение в моих взаимоотношениях со своими бойцами – я заслужил их уважение тем, что лично возглавил конную атаку.

С тех пор они знали, что я не только отдавал приказы, но и стремился первым пойти в бой. Они говорили: «Ох, какой же у нас командир!» После этого они действительно обо мне заботились: защищали, следили, чтобы я хорошо питался. Даже когда они были полуголодные, они всегда настаивали на том, чтобы принести мне какой-нибудь лишний кусок пищи. В пять часов утра они подают мне бифштекс и говорят между собой: «Вот ему бифштекс с кровью, он будет лучше драться».

После этого я в течение 12 дней продвигался вперед, на запад, не встречая никакого сопротивления. Справа и слева от меня не было никого, кто мог бы препятствовать моему продвижению.

Мы двигались из Уфы в сторону Бугуруслана. Конечной целью нашего наступления была Самара. Потом, конечно, мы надеялись наступать оттуда на запад, на Москву. Мы продвигались так быстро, что прошли мимо многих соединений красной армии, некоторые из них были численностью с целый полк. Я особенно насчет них не волновался, так как мы считали, что сможем разбить их позже. Так же и с пленными: мы разоружали их и отпускали на все четыре стороны, потому что они нам были не нужны и мы не хотели оставлять их у себя в качестве пленных. Я не хотел их задерживать. Я даже им обычно говорил: «Ребята, если вы хотите драться вместе со мной – ладно. Если вы хотите вернуться к красным – тоже ладно. Я даже открою линию фронта и пропущу вас».

Р.: Почему у вас было такое отношение?

М.: Потому что я знал, что после того, как мы их захватили, они не вернутся обратно сражаться за красных.

Р.: И вы никого из них не расстреливали?

М.: Нет, мы никогда не расстреливали солдат – только комиссаров. Командир красных, который сражался против меня, Эйхе, был бывшим офицером Императорской Гвардии.

Р.: Как случилось, что он потом стал красным?

М.: Таких случаев было очень много. К красным перешло большое количество офицеров, даже некоторые генералы и некоторые из тех, кто были адъютантами Его Императорского Величества. Правда, часто их заставляли силой. Но мне кажется, что офицеры такого уровня не должны были бежать в Сибирь или оставаться у красных, а должны были организовать сопротивление. Эти спецы, которые служили в Красной армии, причиняли нам большой вред, потому что у них была высокая квалификация и опыт в военном деле. В одной из деревень, которую мы заняли, священник сказал мне, что красный командир Эйхе был очень расстроен, потому что он хотел сдаться и не знал, как сдаться мне. А я ответил:

«Если бы он хотел сдаться, он бы мог это сделать. Я никого не расстреливал, особенно бывших офицеров». Я не уверен, что это так и было, потому что в другой раз мы окружили деревню, где располагался Эйхе, и открыли по ней круговой пулеметный огонь. Но когда мы заняли эту деревню, мы обнаружили, что комиссар и красный командир Эйхе уже ускакали на прекрасных лошадях, было хорошо известно, что у Эйхе был великолепный конь. Эйхе позже сам написал книгу, описывающую эти события, но себя совсем не упомянул. Я прошел еще 25 верст до Бугуруслана и приказал уничтожить там памятник Ленину, который уже был поставлен. Там меня наконец догнал конный разъезд из двенадцати казаков, доставивший мне приказ из штаба армии. Они везли его уже 12 дней, пытаясь меня догнать. Это было в начале апреля 1919 года, и земля была такой сырой от таявшего снега, что везти пушки было почти невозможно. Я получил приказание повернуть на север и соединиться с генералом Войцеховским, который командовал 2-м Уфимским армейским корпусом. Так как мы не могли передвигаться на колесах, я приказал переложить все наше снаряжение на сани с очень широкими полозьями, так что их можно было толкать но грязи, и это получилось очень удачно. Мы шли на север три дня, до наших новых позиций в Бугульме, которую белые взяли уже довольно давно. Когда генерал Войцеховский увидел меня, он сказал:

– Боже мой, что они делают? Зачем они вас сюда прислали? Вы нам здесь не нужны, потому что здесь нет боев. А там, на юге вы очень нужны, потому что Туркестанская армия красных атакует с юга. А здесь ни слева, ни справа от меня противника нет. Тогда же я узнал, что адмирал Колчак, как Верховный правитель, произвел меня в чин генерал-майора. Солдаты услышали об этом и вручили мне генеральские штаны с лампасами, они были у меня одни-единственные. В это время генерал Ханжин совершил глупейшую ошибку. Он выпустил приказ по армии, обращенный к Ижевцам и Воткинцам, о том, что, когда мы дойдем до их родных городов, солдаты могут расходиться по домам. Это была трагедия. Мой начальник штаба, полковник Ефимов, и я были потрясены этим. На основании этого приказа я должен был распустить своих бойцов. Конечно, все офицеры остались со мной, но все мои солдаты просто разошлись по домам. Генерал выпустил этот приказ до того, как мы начали наше общее наступление в марте, и возможно, что это повлияло на боевой дух войск. Но теперь мы оказались в трагической ситуации – потеряли одну из лучших дивизий белой армии.

После того как я лишился всей своей дивизии, я получил предписание вместе с моими офицерами формировать новую стрелковую бригаду. Мне дали молодых башкир 16–17 лет. Их было примерно 1500-2000 человек, но, конечно, они даже не говорили по-русски, а мои офицеры совсем не знали башкирского языка. Эти юнцы были мобилизованы в Белую армию и проявили себя очень плохо. Я информировал штаб армии, что не могу ими командовать, потому что невозможно им что-либо объяснить. В это время некоторые из моих старых рабочих – ижевцев начали возвращаться, потому что белые вынуждены были вновь оставить их родной город, и они не хотели оставаться под властью красных. Они начали возвращаться – все мои старые ветераны – и хотели служить у меня. Ижевск был нами взят в мае 1919 года, и в это время мои солдаты разошлись по домам. Но к середине сентября некоторые из них не только вернулись, но и привели с собой других молодцов. Так что теперь ижевская дивизия была у меня гораздо более многочисленной, она состояла из четырех полков. Но в период с мая по сентябрь 1919 года я потерял очень много времени в окрестностях Уфы, пытаясь воспитать солдат из этих мобилизованных юнцов-башкир. В конце концов мне удалось убедить штаб армии, что от этих юнцов может быть какой-то толк, только если их распределить по армейским частям, где есть унтер-офицеры, знающие башкирский язык.

КОНТРНАСТУПЛЕНИЕ КРАСНЫХ

Р.: Почему в мае наступление белых закончилось?

М.: Потому что появилась большая угроза нашему левому флангу с юга, со стороны Туркестанской армии красных. Если бы Верховное командование не перебросило мою дивизию на север, эту угрозу можно было бы устранить.

Р.: Не было ли других резервов, чтобы заменить вас на юге и защитить южный фланг белой армии от Туркестанской армии красных?

М.: Сначала там были некоторые другие белые войска, но они были ненадежными. Там было очень мало офицеров и солдат, которые были родом из Поволжья. Им дали много мобилизованных, которые не хотели воевать и которые не только дезертировали, по и убивали своих офицеров. Они были под командованием генерала Каппеля. Ему должны были бы дать более надежных бойцов, чем эти мобилизованные. Если бы он командовал добровольческими войсками, он бы не потерял так много людей из своей первоначальной группы офицеров-волжан.

Р.: Почему эти мобилизованные переходили к красным?

М.: Потому что эти люди были мобилизованы из Сибири, и они не знали, что такое большевики. Они их никогда не видели. В Сибири в то время еще не было настоящей большевицкой власти, как в Европейской России. Не зная, как ужасны красные, эти мобилизованные сочувствовали им, и мы ничего с ними не могли поделать. Они считали, что если они перейдут к красным, то те не станут заставлять их воевать. Конечно, они глубоко ошибались, потому что красные сразу заставляли их записываться в свои соединения и воевать. Например, 30-я дивизия Красной армии, которая следовала за нами в течение всего нашего Сибирского похода, была в значительной степени укомплектована бывшими солдатами Белой армии и даже некоторыми белыми офицерами. Вообще одним из старших командиров этой красной дивизии, который служил в штабе у Блюхера, был подполковник. Однажды я провел с ним секретные переговоры о переходе 30-й дивизии на нашу сторону, и если бы у меня было больше денег, они бы, возможно, нам сдались. Что касается генерала Каппеля, я был против того, чтобы он командовал корпусом. Он был хорошим полевым командиром, но у него не было времени (и он не хотел тратить время) на другие вещи. Но на такой высокой должности, как командир корпуса, нужно уделять много внимания и таким вопросам, как снабжение, транспорт и так далее, чего Каппель не любил делать. Он был прежде всего настоящим боевым начальником на передовой. Я понял также, что Каппель не любил держать около себя очень деятельных людей. Мне кажется, что он всё время хотел быть в гуще событий и всё хотел делать сам. Я думаю, что он в некоторой степени способствовал тому, чтобы в его ближайшем окружении были никчемные люди. Например, на совещании генералов, которое он устроил в своем штабе, он сказал своему начальнику штаба не беспокоиться насчет совещания, а лучше пойти позаботиться насчет какой-нибудь еды для нас. Это меня просто изумило, потому что, в конце концов, начальник штаба – это человек, который должен знать всё, что у его командира на уме, и должен быть полностью информирован обо всех принимаемых решениях, а не использоваться в качестве ординарца. Это сильно отличалось от того, как вёл свои дела генерал Войцеховский. В штабе его корпуса всё было организовано очень хорошо. Его штаб работал быстро. Он отдавал ясные, четкие распоряжения, и его приказы всегда точно соответствовали окружающей обстановке.

Р.: Вы можете привести мне фамилии командиров в белой армии, которые были в то время в Сибири?

М.: Начальником штаба армии адмирала Колчака был генерал Дитерихс. Этот человек был религиозным мистиком, и у него не было большого интереса к военным делам. В штабе был еще генерал Лебедев. Он был совсем не способным человеком. Дитерихс, конечно, разбирался в военных делах, но я думаю, что, будучи мистиком, он оказывал плохое влияние на адмирала Колчака.

Р.: Кто были основные командиры в белой армии?

М.: О да, если говорить о начальнике штаба у адмирала Колчака, то сначала это был генерал Лебедев, а в конце – генерал Дитерихс. Генерал Ханжин командовал Западной армией. 2-м Уфимским армейским корпусом командовал генерал Войцеховский. 6-м Уральским армейским корпусом командовал генерал Сукин, и 3-м Армейским корпусом горных стрелков командовал генерал Голицын. Кроме этого, была еще кавалерийская дивизия и моя Ижевская дивизия, которые были в непосредственном подчинении у штаба армии. Я непосредственно подчинялся командующему западной армией генералу Ханжину и затем генералу Сахарову, когда он сменил Ханжина. Кроме Западной армии, к северу от реки Камы находилась Сибирская армия под командованием генерала Гайды. На правом фланге Сибирская армия двигалась к Перми, а на левом фланге, к югу, была Западная армия, которой была придана моя дивизия. Была еще Оренбургская армия, где-то значительно южнее. И была еще армия под командованием генерала Бакича, он был серб. Они шли где-то по степям, но у меня никогда не было с ними особых контактов. Они подчинялись непосредственно начальнику штаба Колчака, но связь с ними была очень плохая, и часто они действовали полностью самостоятельно. К югу от Транссибирской железной дороги были степи, очень малонаселенные. Конечно, там было несколько городов, как, например Барнаул, и там, конечно, были особые формирования Белой армии. Эти формирования были организованы специально для того, чтобы бороться против красных партизан, число которых там продолжало расти. Позднее, после поражения, эти белые соединения были рассеяны. Некоторые из них ушли в Монголию, а некоторые присоединились к нам около Читы, пересекли китайскую границу и ушли в Маньчжурию.

СИБИРСКИЙ ЛЕДЯНОЙ ПОХОД

М.: С сентября 1919 года мы больше не могли наступать. Мы тогда максимально продвинулись, и с того момента началась агония белой армии. До нас доходили всякие слухи, что генерал Каппель хотел собрать большое казачье конное соединение и прорваться через линии красных к югу от Уфы. Но, конечно, эта кавалерия так и не была собрана.

Р.: Как к вам относилось население, когда вы отступали?

М.: Сибирские земли были очень богаты и очень-очень плодородны. Люди там жили очень хорошо. Хлеба был огромный избыток. К сожалению, никогда не хватало перевозочных средств, чтобы доставить эти продукты в Европейскую Россию, где люди иногда голодали. Население, особенно в промышленных районах, например, в Златоустовском уезде, относилось к нам с большим подозрением. Но сельские жители хорошо нас кормили и относились к нам по-доброму. Все они хотели знать, что из себя представляют большевики. Мы старались объяснить, но они нам не верили. Они говорили: «Как могли русские православные люди творить все эти ужасные дела, которые вы приписываете большевикам?» Учтите, что все эти люди были хорошо образованы. Они не жили в глубокой изоляции. Многие из них закончили хорошие школы, в том числе и крестьяне. И, конечно, они были очень зажиточными по сравнению с крестьянами в Центральной России и были очень далеки от того, чтобы поддерживать большевиков. Но они просто не могли поверить в то, что мы им рассказывали о злодеяниях большевиков. Проблема была в том, что в то время еще не было радио, которое мы могли бы использовать для их просвещения.

Конечно, этого нельзя сказать о так называемых переселенцах – тех крестьянах, которые перед войной были переселены из Центральной России государственными агентствами. Хотя эти крестьяне теоретически получали государственную поддержку, на самом деле их поселили на огромных участках земли, которые нужно было освобождать от леса. Прежде чем как-то устроиться, они по три-четыре года жили в большой нужде и почти голодали. Эти люди не были зажиточными. В целом крестьяне боялись говорить с нами о монархии, потому что они никогда не были до конца уверены в том, что мы не красные. Обе стороны вынуждены были лукавить, чтобы выяснить, на чьей стороне были симпатии населения. В Сибири я много раз слышал от разных людей, что это не столь важно, белые будут или красные, но что России нужен хозяин. Часто говорили: «Да, у России теперь нет хозяина, и это проявляется в самых разных вещах».

Викторин МОЛЧАНОВ

Продолжение следует...

Часть пятая

Часть четвёртая