Была ли жизнь наших предков праздной? Часть первая

И. И. Железнов был еще более категоричен: «Желал бы я в заключение сказать хоть что-нибудь хорошее про башкирцев, но, право, хорошего в них, кроме терпения в нужде и лишениях, я ничего не заметил… Башкирцы по врожденной сметливости могли бы быть порядочными людьми и гражданами, но по неодолимой лени, по склонности к воровству и другим порокам башкирцы почти неисправимы. К ним, как нельзя больше, кстати приходится пословица: «исправит горбатого могила».

У С. Т. Аксакова читаем: «Башкирцы по лености своей мало заготавливают сено на зиму». И тут же мы видим, как он «оправдывает» их: «…да правду сказать, на весь скот и на все конские табуны в таком количестве, в каком башкиры держали их прежде, заготовить сена было невозможно».

Обвинение башкир в природной лености отводят, например, М. В. Авдеев и Ахмет-Заки Валиди. Первый пишет: «Надобно видеть башкирца, когда, вынужденный необходимостью, он принимается за работу. Что за проворный, ловкий, сметливый народ!».

«Чужаку летняя жизнь башкир может показаться существованием некоего сообщества, изнывающего от лени и безделья, – читаем у А.-З. Валиди. – Но едва приходит пора больших забот, требующих многих усилий, к примеру, откорма скота, лесных работ, пасечных дел или войсковой службы, от одного сонного состояния людей не остается и следа».

Писатель П. И. Добротворский также не приемлет обвинения башкир в природной лености и в других «грехах». «Некоторые говорят, – пишет он, – что башкурт по своей натуре вор, – не верьте. Ну что, когда, у кого он украл, кроме лошадей, овец, да, пожалуй, еще коровы? Все такого добра, которое у него у самого считалось не только в десятках, но часто и в сотнях голов. Говорят, башкурт ленив, – неправда. Он только беззаботен, беспечен, как все номады».

«Беспечность» башкир во многом являлась результатом только им присущего способа жизнедеятельности, складывавшегося веками. Именно этот факт жизнеобустройства улавливается С. П. Злобиным, оставившим следующее наблюдение:

«Всем известно, что среднерусский землероб нередко для удобрения полей вынужден покупать за деньги навоз. Благодаря распространенности скотоводства башкирин стоит в более выгодных условиях, так как даже середняк этого края имеет скота (а следовательно, и навоза) больше, чем любой кулак среднерусского района. Таким образом, навоз для удобрения покупать, казалось бы, незачем, и, в самом деле, когда выйдешь на задний двор башкирского хозяйства – поражает размерами сваленная там гора неиспользованного навоза. Еще в степных районах он используется для изготовления кизяка, в лесных же – просто пропадает без дела. Я спросил у одного башкирина:

– Что же у тебя добро пропадает?

Он удивился, потом принял это за шутку и возразил:

– Пускай лежит, нешто все увезешь? Плетень новый поставим.

Оказалось, что многие односельчане моего собеседника просто вывозят навоз за околицу, чтобы не мешал на задворках; иные же – менее ревностные хозяева – сваливают его, пока гора навоза не скроет плетень, тогда над похороненным плетнем ставят сверху новый. Один охотник, раскопав такой «прадедовский» навоз, натолкнулся на три яруса плетня, последовательно схороненных под навозом. В некоторых местностях совершенно не слыхали о возможности удобрения земли навозом или чем бы то ни было. Землю они истощают посевом на одном месте подряд лет по 7-8, чаще всего в такой последовательности: пшеница, рожь, овес или только рожь, овес, а после этого землю оставляют под залежь лет на 15-18.

Способы обработки земли тоже первобытны: так, например, часто применяется однократная вспашка без повторного поперечного перевертывания пласта. Не раз приходилось видеть посев по полю, грубо взрыхленному сабаном и не пробороненному. На мой вопрос, почему это так, башкиры удивлялись:

– Всегда так – сперва пахал, потом зерна сыпал, потом бороной заделал!

О предварительной бороновке земли они даже не слыхали и употребляют во многих местах борону только для «заделки» посева.

Из приведенных разговоров видно, как трудно скотовод-башкирин усваивает простейшие земледельческие истины, но нужда научит всему, и вот, проезжая горный лесистый район Башкирии, мы видим, как настойчиво, несмотря на отсутствие навыков и знаний, башкирин стремится к земледелию».

П. И. Рычков писал о башкирах: «Главная их экономия состоит в содержании конских заводов и бортевых пчел, и в том они весьма прилежны и искусны».

Среди башкир много семейств имели по пятьсот, а некоторые по тысяче бортей. Один человек справлялся с 200-ми бортей. Большая часть башкир не нанимала себе работников, трудилась всей семьей.

Оренбургская губернская канцелярия сообщала в центр: «Из продуктов их собственных за самый и для государства потребнейший можно было б почесть их, башкирских лошадей, которых они по великому пространству и привольству земель своих и угодий содержат по немалому числу, так что у многих башкирцов в конных их заводах содержится кобыл по тысяче и больше».

Если сюда добавить приплод, молодняк, то получим 2000-3000 голов. В «Топографии Оренбургской губернии» П. И. Рычков указывает цену башкирских лошадей от 30 до 50 рублей и выше.

По данным Георги, рядовой общинник имел 30-50 лошадей, зажиточный – 500; богатые башкиры имели более 2000 лошадей и крупного рогатого скота вполовину против лошадей.

П. И. Рычков также называет среднюю цифру – 300-400 кобыл, а с учетом молодняка получаем 600-800 голов.

Многие часы мы обсуждали с писателями проблему обвинения не только башкир, но и россиян вообще в лени.

Относятся ли русские, например, люди к лодырям? Разумеется, вопрос сам по себе нелеп. Но именно такую оценку русских, по мнению М. Карима, стремятся внедрить в сознание людей некоторые представители отечественной интеллигенции. Причем делают это системно, последовательно, как «потешники», так и «теоретические светила».

Если русские люди – лодыри, то откуда берутся доходы нуворишей, в сотни раз превышающие доходы бедных? Таких баснословных доходов нет ни в одной стране мира. В Европе разница доходов граждан не превышает 5-6 раз. И в немалой степени потому, что там до 60 процентов крупных предприятий принадлежит государству.

Трудолюбие русского народа выражалось на протяжении всей его истории. Справедливо отмечено, что, начиная с V века – момента основания князем Кием града Киева, у русских было три основных дела: «строиться, защищаться и собираться». Иной возможности открытая всем «ветрам» русская равнина не представляла. А кому неизвестно, что и монголы, колобродившие 350 лет на Руси, грабя, подвергая огню все и вся, сами изжились и выродились, захирели, но не выкорчевали внутреннего, созидательного, трудолюбивого духа русского народа.

Справедливо замечал философ И. Ильин, что «…русские веками учились и научились искусству побеждать, отступая, не сгорать в земном пожаре, на руинах воздвигать новое хозяйство, духовно обновляться в беде и смятении и, не теряя мужества при распаде, трезво смотреть на вещи и страдания… жить в лишениях, собирая духовную жатву, опять возрождаться, как Феникс, восставая из пепла, созидать на руинах и развалинах и, начиная с нуля, быстро набирать силы и неустанно творить».

Западный крестьянин, имея пусть и небольшой земельный надел, в силу естественного плодородия земли, мягкого климата и более продолжительного времени для занятий непосредственно земледельческим трудом мог обрабатывать участок силами только членов своей семьи, вести практически фермерское хозяйство, обеспечивая себя достаточным количеством сельскохозяйственной продукции, и кроме этого постоянно повышать плодородие своего надела с помощью агротехники и удобрений. Великорусский крестьянин этого не делал не по причине природной лености и не оттого, что не был заинтересован в дополнительных затратах на повышение плодородия и улучшение агротехники, поскольку не был привязан к земле узами частной собственности. Просто великорусский крестьянин из-за дефицита времени на выполнение необходимого минимума сельскохозяйственных работ на протяжении веков не мог существенно изменить способ хозяйствования и повысить его экономическую эффективность. Поэтому вплоть до начала ХХ века преобладающей в нечерноземной зоне России была урожайность «сам-три», обеспечивавшая земледельцу полуголодное существование. Эта цифра была иной в других климатических зонах; в Центральной же России она менялась в лучшую сторону лишь в случае исключительно благоприятных погодных условий или по причинам, связанным с реорганизацией крестьянских хозяйств (выполнением ими каких-то нетрадиционных задач с использованием дополнительных средств, привлеченных не из их собственных источников).

Почему хозяйственно-экономический тип деятельности великорусского крестьянина практически оставался неизменным? Почему долгие века не было никакого прогресса в сельскохозяйственном производстве России?

И. ВАЛЕЕВ

Продолжение следует...