Литераторы из уфимского рода Зубовых. Часть пятая

Кутеж шел с 5 часов по полудни и нередко до 5 часов утра, а между тем Талызин в 9 часов утра был уже в Губернском правлении и своим криком, своими толчками, наводил ужас на взяточников советников, секретаря и другой состав этого высшего губернского правления.

В губернском правлении было два советника: Р-ский и Л-в,

________________

Примечание.

Василий Андреевич Ребелинский (автор интересных записок по истории Уфы) и Николай Александрович Ломоносов.

оба их духовного звания. Люди, привыкшие с детских лет со своими отцами обирать своих прихожан всевозможными взятками, доползши до высших мест губернаторского правления, смело налагали подати на исправников, городничих и вообще всякого рода просителей, и этим ремеслом составили себе большую деньгу, особенно Л-в, у которого была лучшая часть в Губернском правлении по части взяток.

Талызин объявил этим двум молодцам, что с этого времени руки у них связаны, но молодцы Губернского правления что-то снова нагрешили, и их губернатор призвал в свой кабинет, где ругал их так громко, что ожидавшие в зале разных родов просители слышали, как после объяснилось, отборную брань губернатора и видели, как обоих советников вытолкнул он из кабинета пинками. Советникам было объявлено губернатором, чтобы они подавали в отставку, если не хотят навязать себе на шею такого следствия, которое откроет все средства их приобретений. Советники повиновались и приготовились к отставке, но покудова писали они прошение, Талызин приобрел себе более сильного врага в своем старом по Кавказу товарище, -ком. Председатель Казенной палаты, очень любезный в обхождении, был так же большой грешник по всем делам Казенной палаты. Талызин и ему объявил, что бы он, старый его друг, прекратил дальнейшие приобретения теми способами, какими до него составил себе большое состояние, и –кий, как человек умный, не сердился д о с л у ч а я на предостережение того, с кем был обоюдно на «ты». Случай –кому и другим, кому препятствовал губернатор к беззакониям, не замедлил явиться.

Талызин устроил пикник за городом на берегу р. Белой, не в дальнем расстоянии от большого селения казенных крестьян. На пикник приехали –кий, Жуковский, полковой командир Казачьего полка, барон Корф с женой и еще, не помню, кто-то со своими женами.

________________

Примечание.

Фердинанд Николаевич Корф (1805–1869) был женат на Нине Александровне Шишковой, родной сестре Софьи Александровы Шишковой, ставшей супругой Григория Сергеевича Аксакова. Ф.Н. Корф был прадедом Владимира Владимировича Набокова.

Музыка гремела, вино лилось, подчиванье обносилось, а кругом этого веселья крестьянские девушки и женщины стояли, любовались весельем господ и, по призыву господ, пели веселые песни. Талызин в порыве веселья взял одну девушку за руку, вывел ее перед своими гостями, крикнул музыкантам, чтобы играли «барыню» и пустился вприсядку с таким усердием, что свалился с ног. Гости губернатора подняли, посадили в карету, и вся веселая компания разъехалась по домам.

Пляска на берегу р. Белой была в июле месяце, я приехал в сентябре в Уфу, где обыкновенно, как уже сказал, останавливался в кабинете дома Тимашева. На другой день я отправился к старому товарищу Жуковскому и довольно рано утром нашел у него в кабинете двух советников, Р-ского и Л-ва, у которых в руках была какая-то бумага. Слово за слово, дошло и до рассказа о пляске губернатора, и откровенный мой товарищ объявил мне, что такое неприличие дойдет до сведения государя. Я имел довольно влияния на моего Жуковского и в резких словах объяснил ему, что такой донос может пойти только на базаре, а верно не из его кабинета. Советники, услыхав такой приговор с приготовленным уже безименным доносом в руках, и как после сделалось известным, под редакцией сговорчивого Жуковкого, раскланялись со мной и отправились в свои норы.

В 12-ть часов пополудни я сидел в кабинете, ко мне вошел Тимашев с –ким, После взаимных любезностей, –кий начал мне рассказывать о пляске на р. Белой, описывал Талызина, как человека буйного, пьяного, недостойного быть в обществе порядочных людей, и во время его рассказа о всех неприличиях старого своего кавказского товарища вошел ко мне Жуковский. Разговор продолжался о Талызине, и всем описаниям разнородных проступков его –ким были свидетелями Тимаше и Жуковский, который не раз мне указывал на –каго, как на беспристрастного судию своего кавказского товарища. Я отправился назад в Стерлитамак, и через некоторое время молва огласила, что над губернатором будет произведено по Высочайшему повелению следствие сенатором.

Когда был отправлен безименный донос о Талызине государю императору, в то время, за отсутствием государя за границу, исправлял царскую тяжелую обязанность государь наследник Александр Николаевич. Цесаревич, получив донос, приказал шефу жандармов, графу Бенкендорфу, узнать чрез уфимского жандармского штаб-офицера: насколько можно дать веры доносу. В доносе были доказываемы и насилия губернатора над мещанскими девушками, и его буйное пьянство, и его оскорбления служащим по разным ведомствам, и вместе с тем описана во все подробности пляска на берегу р. Белой. Штаб-офицер корпуса жандармов, подполковник Краевский, противник губернатора, донес графу Бенкендорфу о действительной пляске Талызина на р. Белой, а о прочих его проступках не доносил ясно, за неимением положительных на них доказательств. По возвращении государя из-за границы, было повелено отправиться сенатору Пещурову в Оренбургскую губернию для произведения над губернатором Талызиным и его управлением губернией.

__________________

Примечание

Алексей Никитич Пещуров (1779–1849) – витебский и псковский гражданский губернатор, впоследствии сенатор. Пещуров, которому был поручен надзор за А.С. Пушкиным во время его ссылки в Михайловское, старался облегчить жизнь поэта. Пушкин посещал имение Пещуровых Лямоново, находящееся в 69 верстах от Михайловского. Губернатор принимал участие в хлопотах по погребению Пушкина в Святогорском монастыре.

Сенатор, кажется, в октябре или ноябре приехал в Уфу; на стол поставлено было зерцало, следствие о пляске началось. Свидетели пляски показали под присягой и самые дамы, что пляски совсем не было, крестьянская девушка на очной ставке с губернатором тоже объявила, что она даже его не видела и не знает, один Жуковский настаивал на справедливости доноса о пляске, а в доказательство своего показания приводил, наконец, рассказ –каго мне, в присутствии его и Тимашева, о пляске и всех неприличиях губернатора и просил письменно дать мне очную ставку с председателем Казенной палаты, действительным статским советником –ким. Прошение сенатору Жуковским об очной ставке со мной –каго было подано за два дня до моего приезда из Стерлитамака в Уфу в декабре месяце. Показание мое сильно могло повредить –кому, и всем было известно, что я лгать не буду, но случай, – эта выручка многих неправд, – помог сенатору устранить меня от очной ставки с председателем Казенной палаты.

В Уфе был клуб, где я никогда не был, ко мне приехал друг Жуковского, предводитель уфимского дворянства, упросил меня отправиться с ним в клуб, и я решился посмотреть на собрание клуба. При входе в зал я увидал перед собой сидящим, кажется, на стуле высокого старика с огромным горбом на спине. С двумя звездами на груди, и около его с одной стороны откупщика Б-ского, с другой едва ли не жену его – это был сенатор Пещуров.

Алексей Никитич Пещуров. Портрет работы П.Ф. Соколова.

Несколько моих знакомых окружили меня, а кто-то довольно громко доложил сенатору – это г. Веригин. Что бы не быть выставкой любопытства, особенно дам, которых я не знал, да и знать не считал нужным, я перешел в соседнюю комнату, где составился для меня преферанс, и игра продолжалась до разъезда клубного собрания. Предводитель во время моей игры отправился к Жуковскому, которого я не нашел в клубе. К концу игры моей в преферанс я увидал перед собой огромный поднос с кондитерскими сластями всех родов, а сзади Жуковского, который потрепав меня по плечу, сказал громка так, чтобы и сенатор слышал: «Я для тебя приехал, Веригин, бери это для тебя».

Замечу, что добрые знакомые из сострадания к его семейству нередко старались удержать дома золотопромышленника, когда же не могли в этом успеть и Жуковский являлся в клуб, то не было конца его подчиванию всех и каждого, и такое подчивание стоило гостеприимному моту нередко от 200 до 300 р. Жуковский и общий наш приятель, майор Казачьего полка Верстовский, брат известного музыканта, тоже мне некогда не чужой, настоял, что бы я остался на заказанный ужин 12-ю приятелями, в число которых по заказу включили и меня, в уверенности, что я не откажусь от тех, кто меня любит. Я согласился, пир начался и продолжался до 6-ти часов утра. Я никогда не видал, что бы шампанское в течении 6-ти часов могло быть выпито в таком количестве бутылок, какое увидал я на другой день в поданном мне счете; на одну мою часть досталось заплатить 60 руб., включая сюда и самый ужин. Расходчик буфета объявил мне, что Иван Васильевич изволил подчивать своим благоприятелям-господам, музыкантам и кучерам, слишком тридцать бутылок одного шампанского; музыканты, кучера, лакеи – все пили шампанское, кроме других вин. Жуковский, напившись до пьяна, делался до того буйным, что никакая власть не могла удержать его в ином случае от самой драки, в других случаях от самых шумных ссор, и от того этот человек был всегда жертвой тех пройдох, которые пользовались щедростью пьяного буяна. Мне рассказывали, что он десятками раздавал в пьяном своем виде паи свои льстецам, а паи эти приносили десятки тысяч рублей от открытого Жуковским в Оренбургской губернии золотого промысла, и между его льстецами, которые угощались в первых порах его золотопромышленности роскошными пирами, были по месту и чинам очень значительные люди, начиная от Оренбурга до Петербурга. Уже и в мою бытность в Уфе этому золотопромышленнику не было ссуд и под самые векселя, а карт ему не предлагали; он долгов не платил, проигрывал в карты сколько угодно, а для расплаты всегда бумажник его был пуст.

Янина СВИЦЕ

Продолжение следует...

Часть четвёртая

Часть третья