Басни и немного нежно

Идея басни питается истинной народной мудростью. И эта мудрость есть вместе с тем – обличающая, бичующая порок сатира. Делает она это не ради одного только своего садистического удовольствия, но скорее в надежде на грядущее общественное отрезвление и исцеление, освобождение от застарелых, ставших привычными, общих язв. Но только в удачном случае, при наличии упомянутого мной стихотворного совершенства, к сатире в басне присоединяется ещё и высокая поэтическая сторона, делающая этот жанр также «чистой», счастливой поэзией, или высоким искусством, парящим над добром и злом. Именно как в случае Ивана Андреевича Крылова, которого Пушкин, не без основания и с законной гордостью, смело выставлял против знаменитого европейского баснописца, именно как величайшего русского поэтического гения, подвязавшегося в этом жанре.

Сегодня, когда весь российский культурный гламур (либеральный и патриотический заодно) держит равнение на Европу (и это понятно, истосковались по цивилизованности и гуманной законности), русский язык, поэтический, прежде всего, сильно сдаёт свои позиции. Всюду – латинская феня, английская мова или родимый акцент. Армянское радио да башкирское телевидение. Порой некому даже за полноценный русский язык вступиться, его просто забыли. Ну, разве что горстка пожилых русских евреев. А ведь этот язык Пушкина и Гоголя глубже даже, старше и крепче общеевропейской латиницы и уходит корнями – прямиком в культуру Древней Греции. В самые недра её вольного, несказанного волшебства, разлитого в воздухе, как пение сирен. Уходит в растворённую в крови свободолюбивого народа мечту о вечной красоте. И зовёт, и уводит своего благодарного, избранного читателя в лишающую покоя и сводящую с ума, золоторунную, крылатую, почти не достижимую дальнюю цель. Нет, латинский, как и тюркский, и многие прочие малоросские языки и наречия современным русским языком привычно, правильно смешаны и усвоены также. Но не мерцает ли сегодня именно в нём та изначальная, большая – иная даже, чем в дряхлой Европе или торгашеской Америке, залихватской монгольской степи или знойных миражах Каракумов – дивная, реальнейшая глубина? Не высвечиваются ли в нём до самой изнанки, переливаясь и лучась небывалым светом и красотами – совсем иные уже дали и высоты? Блаженством созвучий в русских стихах напоминающие чуткому уху сладостные италийские и райские звуки? Своей лёгкостью, гулкостью и плавностью подобные разве что божественным Дантовсим стихам? И не в русском ли языке живо блистает ещё иногда солнце поэзии благоухающего, веющего средиземноморья, колыбели всей человеческой культуры? И вместе с тем, не в нём ли, русском языке, ещё сияет восходящая с Востока истина и освещает холодеющие западные края мировой ночи? И как знать, может быть и в солнечной нашей башкирской глухомани эхом былого средиземноморья пробивается, бьётся тоненькой ниточкой в той или иной басенке сердце единой мировой поэзии? И порой кажется, что вот сейчас иссякнет эта её стихотворческая венка, оборвётся неземная жилка…

Но бежит по ней живой поэтический кровоток, пока совсем не иссякнет, пока не приспеет окончательно его время и пока растёт ещё и зреет среди молодых и малых российских народов достойный русской поэзии приемник.

Свершив двенадцать «фуэте»,

Потом «купе», затем «адажио»,

Осенний лист в сентябрь летел,

Но так летел, что завораживал.

В парах ленивого тумана,

В строфах осеннего «либретто»,

Он, приземлившись на поляну,

Интриговал, прощаясь с летом.

Предтеча будущих морозов,

В «апофеозе» вспомнив зной,

Рассвет прохладный, бледно-розовый,

Слезился на листву росой...

Вот как-то раз один пацан, читатель,

На вид чудной, но бдительный всегда,

Заметил, слово «ЖЫР», клянусь вам, пацаны,

Прописано с довольно жирной буквой «Ы».

И закричал: «Беда!

Как можно? Зачем? И почему?»

Все возмутились, но поверили ему.

Наняли детективов частных,

Определили понятых,

И даже адвокатов, холённых и крутых.

И дело завели, томов так в десять труд.

Тут не успели оглянуться,

Как букву «Ж» ведут уж в суд.

Ну, а в суде тут, как положено,

Расселись все присяжные,

И судьи в мантии наряжены,

А прокурор,

Как на погрязшую блудницу в неглиже,

Взяв слово, обрушился на букву «Ж»:

– «Как вы могли нарушить все правила, мораль, законы?

А может, кто-то вам чинил препоны?»

И прорвало тут букву «Ж».

Как понесла виновница на кураже:

– «Я мирно сочеталась с буквой «И»

Во всех положенных словах, друзья мои.

Но как-то это всё случилось,

Мне столько посулила буква «Ы»,

Что вам не снилось.

И чтобы не искать других виновных и чудес,

Признаюсь честно, что меня попутал « БЕС».

И чтобы нам не изъясняться многословно:

Все фигуранты дела заработали У С Л О В Н О.

Условность заключается в морали –

Она проста:

«МИР НЕ МЕНЯЕТСЯ!»

Но тут, добавим всё же,

Есть ПРАВИЛА.

Есть что-то вроде ИСКЛЮЧЕНИЙ.

Их надо С О Б Л Ю Д А Т Ь!

Чтоб не искать на слово «Ж»

ненужных приключений!

Проблема обозначилась у серой мыши,

Весь шифер ураганом сорвало ей с крыши.

Узнали о проблеме этой всюду и везде.

Друзья не бросили её в беде!

Посыпались советы чередой.

Давали их и в одиночку, и гурьбой.

– «Я знаю, это точно, точно – КАРМА!», –

Сказала чернобурка, поглаживая мех шикарный.

– «Грешна, ты матушка, грешна!», –

Продолжил крот, проснувшись ото сна.

– «Поставь ты, милая, намедни свечку нашему угоднику.

Клянусь, поможет! Поверь мне, огороднику».

Советов этих оказалось мало.

Сова, всезнайка, до поры молчала,

Но, все же прорвало её:

– «Моё, моё тебе поможет мумиё!

Тебе, родная, попить бы витамины.

Рецепты дам, когда придёшь на именины».

Лягушка квакнула: – «Водой холодной надо обливаться,

Тогда все беды прекратятся».

Шакал на «внедорожнике» подъехав на огромном,

Кредит в секунду посулил состряпать – в счёт полдома.

Совет дал суслик либерал:

– «Чтобы под корень все беды извести –

Реформы рыночные срочно надо провести!»

И заяц высказался, и ежик, и енот.

И весь отзывчивый лесной народ.

Никто, пожалуй, не остался в стороне.

Такое правило у наших знатоков в стране!

С друзьями, нашей мышке не свезло,

И от советов у неё чуть крышу не снесло!

………………………………………………………………………………………….

Когда порою помощи уже не ждёшь,

И сам решаешь что-то починить,

Тут тысячу советов добрых, вместо дела,

И «нужные» реформы можешь получить…

И. Крылов

Ягнёнок и Волк, по басне известно,

Партнерами, как не крути, им не стать,

Но Волк наш подрядчик, Ягнёнок инвестор,

Им с этим придется по жизни шагать.

Здесь все по-другому, здесь бабки в почете,

Кто думал иначе, давно уж в пролете,

Кто в жизни с "баблом", считайте, безгрешен,

Условия те, что примерно в Play Station.

Они правят балом, хотим мы сказать,

Итогов других нам не стоит здесь ждать.

Ягнёнок хамит и на волка ругается,

Волчок наш притих, лебезит, прогибается.

Картина здесь маслом. Как всегда говорится,

Все в шоке от рынка. Что в мире творится?

Тут не угадаешь, где морды, где лица,

От Волка намека нет – «на муть» и «водицу».

Сменилось все в басне на-о-бо-рот:

Волк счастлив Ягненку смотреть только в рот.

Что делать? Раз хочет наш Волк – инвестиций!

И. Крылов

Когда ж слона куда-то с улиц увели,

А Моську покормил хозяин до отвала,

Соседка-шавка поняла, что развели

Всех: в чём подвох она узнала.

А этого для новой басни и немало.

Хозяин Моськи, что «сильна»,

Сюда прибыл из-за океана,

И Моську кормит до отвала,

Чтоб натравить потом для драки на слона.

И. Крылов

Их рейтинги, как на дрожжах, растут,

А с ними и несметные богатства.

Кто их покритикует, – заклюют.

Не терпят эти птицы панибратства.

Зачем бояться им греха,

Или какого-то позора?

Петух начальник ЖКХ,

Кукушка ТЕХНАДЗОРА.

В дремучем том лесу –

Поникли звери, птицы.

Печалились давно,

Все ждали инвестиций.

Так вот, в дремучий лес,

Попала вдруг петиция,

Как будто бы с небес

Свалилась инвестиция.

И вот дремучий лес

Перелистнул страницу,

Теперь он не в печали,

Теперь он в инвестициях.

Но как же её съесть,

И с чем? – как говорится.

Тут как бы не облезть

Зверью от инвестиций.

И первыми бобры

Спросили у лисицы:

Вот как бы им отгрызть

Кусок от инвестиции?

А дальше поползло:

Волчицы и куницы –

Кто так, а кто назло –

Отгрызли инвестиции.

Все тут же поплыло,

Как волны на водице,

И как бы заодно

Тащили инвестиции.

Печальны звери, птицы,

Печаль у них одна.

Достойны ль инвестиций?

Иль только лишь…?

Забыв про наши правила, порядок наш и наши нормы,

Однажды Лебедь, Рак да Щука взялись за реформы.

Три вектора развития – в Китае, в Штатах и в Европе,

Все очень круто, но при таком «раздрае» и галопе,

С наскока и, конечно, без полемики,

Они ж все трое – академики.

И каждый тянет одеяло на себя,

И говорят: судить не вам.

Хоть пресловутый воз поныне там,

А жизнь у нас, с реформами и без –

Как при потопе.

Петух запрыгнул с ветки на забор

И посмотрел на все как прокурор.

Владенья четко осмотрел свои, затем

Он строго глянул тут на свой гарем.

Но, что же вдруг с его гаремом сталось?

Он посмотрел – там полгарема по земле каталась.

Не узнавал сейчас их Петя всех,

Курей душил – буквально жуткий смех.

Он обратился к своему гарему:

– «Создали вы, друзья, одну проблему.

Я никогда не ел вас, я не волк,

Я исполнял супружеский свой долг.

И это выполняю очень четко.

Кормлю пшеном вас, вовсе не селедкой.

Гуляю с вами часто дотемна.

Скажите, в чем моя вина?»

Вперед шагнула матушка пеструха,

Она его партнер, не хохотуха.

– «Ты наш петух, сомнений вовсе нет,

Тебе открою наш секрет:

Ты, правда, выполняешь петушиный долг,

Но есть ли нам, всем курочкам, от долга толк?

Ты делаешь все это очень наспех,

Как говорится, курам на смех».

Петух с забора вернулся вновь на ветку.

Он принял от подруг, как говорят, «ответку»

Во время ранней утренней прогулки,

Когда туман рассеивался сладко,

И осень закружила без остатка,

Будил всех гомон птиц довольно гулкий.

Устроив птичий «саммит» в октябре,

Не замечая всех и озоруя,

Уж проводы свои на юг пируя,

Про долю птичью – изъяснялись во дворе.

Когда же этой жизни горечь,

Наверно, эти озорные птицы

С собою скоро унесут частицы,

То смогут нас от грустного отвлечь.

Я, возносясь, как Дон Кихот на битву,

Почувствовав себя секунду мальчуганом,

Погнался за рассеянным туманом.

Потом, присев, благодарил я утро,

Своею стариковскою молитвой.