О генеральной линии русского авангарда в поэзии двадцатого века

Если духовный Космос осваивается основательно, в своём существе – поэзией (соединяющей в себе и научную, и философскую составляющие) с самых древнейших времён (в «Дао-Де цзин», в Индуизме, в буддизме, в «Книге мёртвых», в мифах Древней Греции, наконец, в Библии) – начиная с глубинных, архаических начал и до беспредельности, то эмпирическая наука, начиная с прошлого века тоже подбирается к космосу, но только снаружи. Дойдя до расщепления атома, она заскользила по элементам космической поверхности и замерла перед Чёрной дырой в нерешительности. Открыв квантовые волны и реликтовое излучение, наука упёрлась в Великое Ничто и в Пустоту, с которых поэзия как искусство слова c начала своего возникновения сразу начинала, полубессознательно, свои углублённые, вдохновенные исследования. Устремляя их в область живой космической бесконечности, придумывая для этого множество фигур выражений, имён, богов и существ – для обозначения беспредметного мира... Постоянно изощряясь на этом Великом, неисчерпаемом пути. Наука догадалась о бесконечности Вселенной только в Новое время. Но и сегодня, как и вчера, в настоящей поэзии вдохновение всегда тесно связано с современным научным знанием. Но источник его всё также таинственен и беспредметен, как сама Россия.

И на примере антиповских стихов читатель сам в этом убедиться, если сумеет почувствовать их гармонию.

Но сначала необходимая преамбула, которая, может быть, поможет читателю разобраться в том, какая перед ним сегодня предстала поэзия, что за путь ей довелось пройти и каков её, упрощённый мною для знакомства с ней уфимского читателя, генезис.

О генеральной линии русского авангарда в поэзии двадцатого века

Поэзия, связанная с великим Другим, с Универсумом иссякла в большевистской России в 20-х годах прошлого века. Гениальный А. Блок умер в агонии, возвысив, как мог, русскую Революцию, музыка которой его и сожгла. В. Ходасевич, Г. Иванов, Б. Поплавский сгинули заграницей. Н. Гумилёва, впрочем, уже не символиста, акмеиста – раздавила новая, глумливая власть, как позже и О. Мандельштама.

Уцелел из наследников великой литературы только юный В. Набоков, которого родители силой увезли на Запад. Это было счастьем для дальнейшего развития всей (не всей) русской литературы. Хотя для самого В. Набокова расставание с Родиной долгое время, если не всю жизнь, было настоящей, навсегда не утихающей мукой. Всё это, разумеется, вызывало только ненависть или злорадство не одарённых свыше или вовсе бездарных идеологов нового, нечеловеческого режима массы. Нет Другого – нет человека.

Ах, угонят их в степь, Арлекинов моих,

в буераки, к чужим атаманам!

Геометрию их, Венецию их

назовут шутовством и обманом…

В. Набоков

Там, где пейзаж индустриальный,

там, где горой навален шлак,

вас на рассвете расстреляют.

За что? А так.

За интровертность, за эстетство,

за ваше наглое лицо,

за то, что нет иного средства,

в конце концов.

За то, что рвётся очень просто

времён связующая нить.

…Румяный ласковы философ

вам пояснит:

что жизнь, увы, не беспредельна,

что умирают только раз,

а ваша жизнь – ну что поделать –

не удалась.

Е. Антипов

Если школа в поэзии существует, то перед тобой, читатель, одна из таких школ, верхний её класс. Школа русского формализма в его изводе. При современном разброде и распаде поэтического искусства (сначала единства формы и содержания, затем, по отдельности, и содержания и формы) высококлассные стихи Петербургского поэта Евгения Антипова – могут послужить образцом (и эстетическим приговором) для поэтов, избравших упрощённый, лёгкий путь – популяризации и снижения подлинного искусства слова. Подобный антиповскому уровень художественного осмысления реальности требует и технической виртуозности и духовного созревания личности. Два непременных условия для достижения совершенной цели – любого одного из них будет недостаточно.

Преемственность в искусстве – основа его величия, и новаторство лишь разновидность преемственности. Сохранение и обновление работают параллельно и попеременно – синхронно. В любой традиции, говоря математически, действуют две составляющие её функции, два образующих её начала. Национальная народная культура (анонимная или фольклорная) и, не менее, если не более важный, момент – открытая мировой культуре личность поэта, Автор. И если в литературу входят поколениями, то вершины в поэзии покоряют отдельные индивидуумы. Тут счёт идёт всегда на единицы.

Евгений Антипов, ученик крупнейшего русского формалиста второй половины двадцатого века – Виктора Сосноры. Читатель помнит формальную школу, идущую от Хлебникова, Маяковского, Бурлюка, Крученых, Асеева, Шкловского, Эйхенбаума, Тынянова и других первооткрывателей искусства заново – в начале двадцатого века. Это уже было безудержное движение от единства содержания и формы к некоей односторонности формализма как школы. Приём становится автономным, глубина содержания сводится к голой техничности. Но уже к концу прошлого века можно было сказать, что, несмотря на перекос в сторону формальных ухищрений, это был огромный новый опыт для любого вида искусства технократического века. Пускай в массе своей он и был – избыточный, а телеологически – утопичный.

То был трагический сдвиг времён в сторону противоречивой, не слагаемой в единство двойственности 20-го века – иррациональный импульс мирового духа. Бессознательная иррациональная ярость самого числа 2 – вырвалась наружу с диким, лихим свистом. Так начинался 20-й век, так он и закончился. Войнами, революциями, переворотами, катастрофами, отрицаниями смысла, Бога, единой веры и высокого искусства. Либо утверждением идолов толпы и лжеискусства.

Этому предшествовала «переоценка всех ценностей», объявленная уже Ницше, одним из пророков грядущих мировых бедствий. Знаменательно, что движение это, начатое гордыми одиночками, вроде полубезумного, поэтически одарённого приватного профессора философии, измученного ужасными головными болями, превратилось в свою полную противоположность. И приобрело впоследствии в двадцатом веке эпидемический, массовый, неуправляемый характер.

Революционный переворот в России был популистской акцией антикультурного характера. Он целиком был рассчитан на несчастное

сознание полуголодной, невежественной толпы измученных людей из низов, ликующих от одного обещания светлого будущего. «Простой человек», «рабочий человек» стал брендом и жертвой атеистической идеологии и пропаганды – его назначили (не считаясь, не сообразуясь с его возможностями) критерием высших (духовных) ценностей. «Простой рабочий» человек из низов получил право в виде обязанности судить и карать всё предшествующее его времени великое искусство, как устаревший, ненужный пережиток. Простой человек – не как физическое лицо, а как идеологема и жупел для самостоятельного мышления социальной, гражданской единицы.

Алексей КРИВОШЕЕВ

Продолжение следует...