Фрагменты из воспоминаний футуриста. Часть тридцать шестая

Из рукописей В. В. Хлебникова в национальной библиотеке

Долгое время на полулегальном положении находилось в нашей стране изучение творчества В. В. Хлебникова. Только в последние годы, благодаря трудам В. П. Григорьева. Р. В. Дуганова, А. Е. Парниса и других ученых, наметились серьезные сдвиги в отечественном хлебниковедении, в частности в деле научного издания произведений поэта. Но белых пятен остается по-прежнему много.

Публикуемые нами тексты из фондов Отдела рукописей Российской Национальной библиотеки послужат вкладом Отдела в уточнение бытующих представлений о литературном наследии Хлебникова. Почти все они были переданы в библиотеку в 1967 году близким другом поэта Н. В. Новицкой. Некоторые автографы оказались сильно поврежденными, так как в трудные годы репрессий, боясь обысков, Н. В. Новицкая закапывала рукописи в землю.

Большинство предлагаемых читателю произведений и фрагментов прежде не печатались или печатались в иных редакциях; часть была помещена в малотиражном репринтном сборнике, практически недоступном не только любителям творчества Хлебникова, но и многим исследователям.

Полагая, что данный сборник станет первой книгой в серии, посвященной неизданным рукописям Национальной библиотеки – и, в частности, рукописям писателей-футуристов – мы сочли уместным присоединить к материалам архива Д. Д. Бурлюка избранные страницы В. В. Хлебникова.

Стихотворения В. В. Хлебникова

Кубок печенежский

«Что ты робишь, печенеже

Молотком своим стуча?»

О прохожий наши вежи

Мяч прославим для меча

В день удалого похода

Сокрушила из засады

Печенежская свобода

Святославовы насады.

Он в рубахе холщевой,

Подпоясанный мечом,

Шел пустынной бичевой

– Враг отважным нипочем

Кто остаться в Перемышле

Из-за греков не посмели,

На корму толпою вышли

Неясыти видны мели.

Далеко та мель прославлена!

Широка и мрачна слава.

Теперь снова окровавлена

Гордой кровью Святослава.

Наших много стрел и копий.

Смерть с петлею прилетала.

Бились русы. Смерть у топей

Храбрость руссов умножала.

Чу! последний, догоняя,

Воин, дальнего вождя,

Крикнул: «Дам, о князь, коня я

Лишь беги от стрел дождя».

Святослав суров окинул

Гордым сумраком главы

Русский меч из ножен вынул

И сказал «иду на вы».

И в трепет бросились многие,

Услышав знакомый ответ.

Не раз мы в увечьях, убоги

Спасались от княжеских чет.

Для хазарской украины

Тот ответ источник слез.

Но полет петли змеиный

Предводителя унес.

«Он был волком, не овечкой,

Степи молвил предводитель.

Золотой покрой насечкой

Кость, где разума обитель».

Знаменитый сок Дуная

Наливая в глубь главы

Буду пить я, вспоминая

Добрый клич «иду на вы».

Наполнив вином эту чару

И кубок пустив вкруговую

Поведаю младу и стару

Про доблесть уже не живую.

Вот зачем сижу я, согнут,

Молотком своим стуча.

Знай, шатры сегодня дрогнут

Меч забудут для мяча.

Степи дочери запляшут

Кивнут радостной головкой

И подковой землю вспашут,

Серебристою подковкой.

Расплетутся их прически

Расплетутся до утра

И зари мелькнут полоски

В щель веселого шатра.

1913

«Мой черный суровый орел…»

Мой черный суровый орел

Кого ты клюешь так жестоко

Ты крылья на воздух простер

И гложешь и лижешь кого-то.

Труп брата нашел я в пыли

Быть мертвым орлану отрада

И буду клевать до вари

А тризна товарищу рада.

И пусть веет мертвечиной

Мой прямой широкий клюв.

Пусть за звездною пучиной

Смотрит, в разум заглянув,

Но несется пусть спасибо

Мне на братскую могилу

[Мне за братскую услугу]

Он проклекчет верю ибо

Видит б[рат] тут воли силу

Верит родственному другу.

1913

«Темной славы головня…»

Темной славы головня

Не пустой и не постылый

Но усталый и остылый

Я сижу. Согрей меня

И водой из барвинка

Узнаю, узнаю

Зачем та косынка

Приподнята с краю

О, черви земляные

В барвиночном напитке,

Зажгите водяные

Взор в темной ресной нитке

На утесе моих плеч

Пусть главою не шелохнется

А слеза уставши течь

Вздрогнет бегло засмеется.

1913

Бех

Но та земля забыла смех,

Лишь в чумный месяц всадник несся,

И кости бешено кричали бех,

Одеты веленью из проса.

Растет на гривах и на грязях

Трава, полезная при мазях

На землях тех

Ей имя бех

И есть рассказ о старых князях

Когда вид лет был меньше стар

Здесь дралась Русь с гурьбой татар

Одни устало полегли

Блестели черные затылки

И холодели взору пылки

Остались живы, кто могли,

С вязанкой жалоб и невзгод

Пришел на смену новый год

И отроки держа свирели

К нему таинственно летели

Про тлен минувшего запели.

«Величием покрытый…»

Величием покрытый

В изгнании ссыльный временщик

Бессмертью преданный

Суровый злой старик

На мир и на людей сердит

Пусть так, за дело кару нес

Но вы с главами робкими

Вы, дщери нежных грев,

Суровой кары бремя

Вы взяли на себя.

«Гобая слышу зов рурокий голос вещий…»

Гобая слышу зов рурокий голос вещий

Годея величезно [приидят] словеса. Оса. Еще оса.

Но влаги жалобзание меня не утомляет

Чепена вкруг меня Шуводы зашумели

Шуоко синесерое туус [бежит] черный

Живая падоска. Венковные цветели склоняется

Трава. Как труп уснувший я

Труповна жиристая сейчас же живая и

Жапарчей залитая

А бу камней бо легкой боли

Сухой стать бы ума. Но праздна быхоть!

Где лехоты? Где люволи б.

Шебереи из тростинок там живут ст[ихи].

«Где леленега как море блещет…»

Где леленега как море блещет

И глаз синнега за бровь трепещет

Где шеи Лели

Где Лели шеи

Ему велели

Бивмя в ресницы оком

Ливмя потоки слев.

«На ветке сидели…»

На ветке сидели птица гнева

    и птица любви.

И опустилась на ветку

    птица спокойствия.

И с клекотом поднялась птица гнева,

А за нею поднялась птица любви.

Зеленое коло

И выйдя в час, когда лучи светлы

Под гнетом яростной метлы

    Летела

«Не знаю песнь каких немивн

Но знаю четко – я не жизнь»

    Пропела

О взметенные развейности

Тихоструйности свирельной

О взведенные небдейности

Тихоструйность.

Леунность взоров взирающих на тихие сказки зари

Сиявицы убранства сияли голубой

Рыдавицы быванства мечтали золотой

Сиявицы мечтанства сияли голубой

Рыдавицы сиянства мечтали золотой

Сиявицы мечтанства рыдали голубой

Я мечтавицы дочь грезокудрая

«В синем море…»

В синем море

Закат багровый

«То глаз свободного коня…»

То глаз свободного коня

Красавец черный и здоровый

Носил по степи вскачь меня

«Суконца нашлепки истоптаны…»

Суконца нашлепки истоптаны

Узорная сетка чулки

И на шее [нрзб] пол [нрзб]

«Город, где люди прячутся от безумия…»

Город, где люди прячутся от безумия

И оно преследует города лицо убитой

С широко раскрытыми зрачками

С немного приподнятыми кудрями.

Город, где спасаясь от сластолюбивых коз

Души украшают себя шипами

И горькими ядами, мечтая стать несъедобными

Дом, но красивое, красивое где?

Город где в таинственном браке и блуде

Люди и вещи

Зачинается Нечто без им[ени]

Странное нечто, нечто странное

Город, где рука корзинщика

Остругивает души от листьев

Чтобы сплести из них корзину

Для ношения золотистых плодов? рыбы?

Или грязного белья [каких-то] небесинь?

Что тонко ощущено человеком у дальнего м[оря]

Возвещающего кончину мира с высокой сосны

Так как уходит человек

И приходит Нечто

Но таинственным образом

Колышки вошедши в корзину

Отрастут надменно вольными лозами

Так как признают силу

Плетущих рук за свою собственную.

Продолжение следует…