Дневник ИХТИКА. Часть пятьдесят вторая

10 ноября 2007 г.

Я сдаю свои позиции, “оно” меня перебороло: стал отправлять обширные ответы на sms-сообщения, чего раньше за мной не замечалось. И я принимаю очередную твою sms-ку: «Я объелась как тузик на помойке у меня молния на брючках лопнула сижу на работе завернувшись в шарф ;-)».

Герой, всякий раз, едя в автобусе привычным маршрутом домой, набирает ей, живущей уже чёрт знает где, сообщение, начинающееся со слов «а помнишь...». Например, как тащили из леса берестяную кору для костра и какая ты была красивая с этим куском коры. Когда мы шли по лесу, ты сказала, что в городе такого нет, чтобы слышать свои шаги. Но кончаются сюжеты у него.

Я так редко стал появляться дома, что даже забыл, в какие стороны переключатели света включаются.

Она смеется и делает пальчиками вот так “чик-чик”, будто что-то перед собой “заковычивает”.

Когда начинал капать дождь, она снимала с руки свои маленькие часики и прятала их в карман. Иногда это выходило у нее естественно и незаметно, так, будто в этом ничего такого нет, но часто получалось как-то виновато.

Вот поэтому я и начала ходить в мечеть... но потом бросила... как и фитнес...

А кот, дурак, когда пошел первый снег, целый день просидел на подоконнике и смотрел...

А знаешь, – говорит он вдруг ей, – самое удивительное для меня, что такие люди как ты вообще существуют, и даже живут в этом городе. Ты для меня как большая собака, к которой поначалу страшно подходить, не то, что трогать. А когда узнаешь хорошо, можно тискать, трепать за ухом, хи-хи, вот так. Здесь, мое время идет так же, как там у тебя и это тоже делает нас ближе.

А вот как странно. Заметил у тебя появившийся крестик, на шее висит и на грудь ложится. И потянулся к нему, потрогать, хотя, ты же знаешь, что я вообще-то не такой, а ты ругаться, говоришь, что нельзя чужие талисманчики трогать, тем более так. Но мне-то даже в голову не пришло, что тебе может не понравиться, хотя, ты же знаешь, насчет осторожничанья я такой фантазёр, – всё было занято тем, как тебе будет приятно, и ты улыбнёшься, когда я осторожно возьму в руки его, у тебя на груди...

Она едет всё в том же автобусе в квартале, где находится его дом и раздумывает нервно: позвонить или нет? но бельё... весь день не мылась... – и, следя за толстой женщиной, залезающей на подножку, решает обиженно: нет, пусть лучше в другой раз...

Снова смотрю на крестик у нее на груди: «А его (глазами показываю наверх) променяла бы на меня, на то, чтобы быть со мной?» «Я знаю, ты атеист» – лишь отвечает она.

Нюхает, нюхает меня, сопит и заключает, что от меня пахнет старым дедушкой.

Однажды, когда я была маленькой, как всегда посмотрела перед сном передачу «Спокойной ночи, малыши». Проснулась от того, что нога совсем затекла. Я так испугалась, что сейчас умру. Родители потом прибежали, но ничем мне не могут помочь, а только растерянно смотрели на меня. Я ведь давно подозревала, что не такая как другие, что что-то во мне не такое как у всех других.

Мама рассказывала мне, как я родился у нее: «Сестра твоя всегда плакала, а ты, помню, когда проснешься, всегда улыбался почему-то, такой спокойный ребенок был, беспроблемный совсем».

И будит с утра свою дочь:

– Тебе нужен ластик? Ластик тебе нужен, а?

– О-о...

– Хороший, нужен или нет?

– Мам, отстань, а.

– Вот, смотри, Эрих Краузе. Ты же ведь что-нибудь, наверное, пишешь карандашом.

– О-о-о...

То, с какой серьезностью люди спешат утром на работу – внушает некий страх заданности происходящего, запланированности.

Поругавшийся со всеми оттого, что хотел понимания и участия... сижу один ночью в своей машине и слушаю аудиокнигу – французский роман («Возраст зрелости»), события более полувековой давности, там девушка со странным именем Ивиш... Я делаю еще глоток из бутылки пива и смотрю во двор сквозь запотевшее окно. Думаю, как расскажу когда-нибудь своей дочери об этом и почему я так странно ее назвал, о чем я думал... Да, поругался со всеми, телефона с собой не взял.

«У него есть сын, который еще одного года не использовал, то есть, не исполнилось». Молодой отец-студент, готовясь к экзаменам по горному делу, читал в общежитии своей маленькой дочери лекции, вместо сказок, чтобы самому лучше запомнить материал. Ах, какой бы я был отец. Например, я бы не обращал внимания на невыключенные свет, теле- и радиоприемники. Время от времени я бы приносил в дом какую-нибудь новую интересную книгу, фильм, музыку.

Искал потом на кухне что бы поесть, как всегда – нечего, засыпал... Проекты так и висят неосуществленные.

Если умру, будет жаль. Драма не свершившегося, навеки неосуществленного.

Не разрезать с тобой вкусненький тортик. Топ-топ босиком по пыльной дороге. Не прикоснусь к клавишам. Все будут забывать заряжать мой телефон. Как переполнится мой почтовый электронный ящик, кто продолжит дело библиотекаря? А сколько барахла из шкафа извлекут, недаром же ты называла меня барахольщиком.

Объясняю тебе первый и последний раз, почему наш проект называется «Библиотека Ихтика» (ihtik.lib.ru) или Ихтиотека. Меня зовут Искандер. В детстве в деревне мы не вылезали из озера до посинения, меня дразнили так: «Иска-пискарь», а это рыбка, т. е. из области ихтио. Ихти – по-гречески рыба, андр – человек. Всё вместе значит: Фишман. Секандр ещё.

Демонстрирую маме заказанный по интернету внешний бокс для подключения 2-х HDD SATA по USB 3.0-интерфейсу и говорю, что когда-нибудь наступит день, когда вообще вся информация на земле будет помещаться в одной такой коробочке с коробок спичек, а человек ничего не будет значить, но коробок! big data и искусственный интеллект! и смотрю на нее многозначительно. Она, покосившись на меня отвечает: «Ой, ой!» А я: «И я буду продавать эти коробки!»

Ловушка для истребления тараканов. Конструкция ловушки представляет собой безопасное укрытие для тараканов. Циперметрин – действующее вещество нового поколения, которое, попав в организм насекомого, вызывает его гибель, а также эпидемию среди сородичей. Пищевой аттрактант обеспечивает привлечение в ловушку даже сытых тараканов с расстояния до 1 метра.

Запасы папиной минералки на кухне не иссякают.

Она торопливо вылезает из машины и достает пачку бенгальских огней, показывает их мне поближе. «Я взяла две, для нас». Дает одну свечу мне, другую – себе. Я деловито поджигаю зажигалкой сперва ей, потом себе. От искрения глаза ее загораются, начинают хлопать ресницами, и она начинает слегка пятиться. Я усаживаюсь рядышком на корточки и мы молчим, смотря на яркий бенгальский огонь, каждый на свой. Я, немного помотав свой огонь в стороны и слегка улыбнувшись, произношу: «Весело, да ведь?» Она как-то отстраненно кивает в ответ, не сводя глаз с догорающей свечи...

Начистили гору креветок, сидит и смотрит на это. Представляет, как понес бы в сарай попробовать, будут ли куры клевать?

Они ссорятся возле продуктового магазина. (Ты сегодня больше не будешь пить!) Укоризненное молчание. Обнимает ее, в руке сигарета. Ничего, ничего... Вздыхает, скорее всего про себя: жизнь одна, жизнь одна...

Разговор затянулся. Она тушит и тушит в переполненное пеплом блюдечко свои сигареты. Я смотрю, как она это делает. Будто вспаханное черноземом поле, вороны садятся за плугом. Это серьезный разговор.

Не бойся, я не опьянею. Чем интереснее собеседник, тем труднее опьянеть. Ведь в скучных же гостях становится интересен “телявизор” любой.

Это показатель широты моей души. Несколько лет ушло у меня на то, чтобы научиться знать меру в алкогольных делах, считать литры и мозгом гасить широты.

Ах, напились как-то раз с подружкой, стали записывать на обратной стороне какого-то прайс-листа имена всех мальчиков. У меня получилось больше сорока.

Среди ночи, она ему: «Ты же знаешь, что не можешь остановиться. Может, хватит?»

Обняв недопитый двухлитровый пластиковый баллон пива: «Нет? – А почему?». «Жизнь коротка».

Когда закончила, расплакалась навзрыд, полилась вся накопившаяся, все обиды замелькали, будто исстрадавшаяся душа, все эти десять месяцев, и мечты летучие раздумий трамвайных огней и злость, злость, чего никогда, как стало понятно, ворота заперты, но меня несет, туда, где этих бессмысленных хождений и ожиданий; ые убирается, увидела такой безлишний стул, так мало не лишних вещей, колеса крутятся быстрее и я, видишь, тоже постепенно становлюсь добрее, успокаиваясь, я тебя никогда не забуду, ты все-таки добрее меня.

Она оказывается в его комнате, где повсюду на поверхностях пыль. Видит на полке несколько необычных открыток и спрашивает, можно ли посмотреть. «А от кого вот эта?» Видит слова: «Мой любимый, я так тебя люблю и буду любить...» Он, отвлекшись от компьютера, не может вспомнить от кого... «А разве подписи нет?» Виновато улыбается и снова смотрит на экран монитора. Она потом долго смотрит на него из глубокого кресла, сощурившись.

Похмельным утром мы прощаемся с тобой посреди улицы; щёлкнув каблучками, отдаём друг другу честь, приложив (ты мягкую, а я жёсткую) ладонь к виску.

В подъезде стоят курят. Она: уф, устала, нужно косметику смыть, глаза тяжелые. Еще смотри что бывает, если у тебя большая грудь: и показывает отпечатанный след на плече от бретелек бюстгальтера.

Докуривают, тщательно тушат и долго еще смотрят друг на друга. Он начинает: В ночь с такого-то на такое-то число пропала девушка, 23-х лет, среднего роста, восточной наружности, на носу имеется небольшая горбинка. Всем, кто что-либо видел или слышал просьба звонить по... Ты никогда не покатаешься на яхте, и ты это знаешь.

Он трогает большие пуговицы на ее халате и объясняет: ты, ты как этот... как, как же звали, того персонажа из мультика-то?.. М-м... Вот что значит с тобой пить. Фунтик! Да, ты как Фунтик! Ого-го, хо-хо-хо!

– А у тебя зато одна ресничка белая-белая и быстрее других растет.

Он настораживается, но потом вздыхает: это моя грусть таким странным образом выходит из меня, понимаешь.

Я купил камаз семечек подсолнуха во сне, урожая 1939 г. В том же сне я пытался попасть пьяной ногой в сапог, но там внутри был космос и звезды. И будто я какой-то хищник, на таких скоростях заяц передо мной срезает в бок, потом резко в другой, заносит, гад. Я останавливаюсь как аватар и прислушиваюсь: где-то нарастает шум, будто поезд идет, он усиливается с каждой секундой, но оказывается, что это кто-то пишет гигантской шариковой ручкой. Этот огромный стальной шар катится на меня и мажет как гудроном пасту, от химического запаха которой я задыхаюсь.

Притормозили, дверцу открыли, взяли под мышки и бережно опустили на мерзлый асфальт – высадили кота, мол, гуляй, Вася, будь здоров.

У меня, кажется, теряется память. Вот, например, вчера: сестра говорит, что я, оказывается, стоял у дверного глазка и сетовал, что вот так всегда – когда хочу выйти в подъезд, обязательно там кто-нибудь блуждать начинает... Стоял и брюзжал, говорит, но я ничего этого не помню.

В музее боевой славы примерял немецкие стальные каски с отверстиями от пуль.

Сегодня в банке, беременная операционистка, увидев мое имя на платежке, решает так же назвать своего будущего сына.

Бесите меня, перегоревшие лампочки, бесите.

(Лексика, синтаксис и орфография авторские).

Продолжение следует…