Юмористические рассказы

Мечта

Как-то однажды, когда Илюше стукнуло двадцать пять и он сидел в ванной, в голову ему пришла великолепная мысль.

— Стану-ка я писателем! — подумал он, вылез из воды и голый пошел в комнату.

С тех пор эта мысль так крепко засела в его голове, что Илюша ни о чем другом не мог думать. Что бы он ни делал, куда бы ни шел, где бы ни работал, он все время помнил, что ему нужно стать писателем.

Сначала он, в свободное от работы время, выбил у жены уголок для работы. Буквально отвоевал в ссорах, ругани и во взаимных оскорблениях. Жена не понимала его страсти, а он ей нарочно ничего не объяснял, из принципа.

«Чего зря болтать, еще обсмеет», — думал он, устраивая дома очередной скандал.

Лет через пять жена наконец смирилась с тем, что Илюша, придя с работы, забирается в свой угол, выкидывает оттуда ненужные вещи и весь вечер никого туда не пускает. Постепенно даже дети смирились с этим и уже не приставали.

Убедившись в том, что больше никто не посягает на его угол, Илюша перешел к следующему этапу. Он стал разыскивать письменный стол, вкладывая в это, как и раньше в угол, всю свою душу.

«Стол должен быть дешев, удобен, красив и достаточно вместителен», — думал Илюша и искал. Искал везде: в магазинах, по объявлениям, в учреждениях, у друзей, которых было мало, и даже иногда, смирясь, у врагов, которых было гораздо больше. Пришлось перебрать тысячи столов, но Илюшу это не испугало. Он сменил работу, стал ездить в командировки, и это наконец дало свои результаты. Не прошло и десяти лет, как он нашел то, что ему было нужно.

И что интересно, желание его стать писателем за эти годы нисколько не уменьшилось, а только окрепло, и поэтому он вовсе не думал останавливаться на достигнутом. Поиски стола как-то незаметно перешли в поиски удобного стула, авторучки, пишущей машинки, запаса бумаги, корзины для черновиков, книжной полки и полки для будущей готовой продукции.

В этот насыщенный период, упорно идя к цели, Илюша незаметно для себя выдал замуж дочерей, женил сына, развелся с женой и снова женился, но уже на молоденькой девушке, которая в полном неведении в первый же день, когда Илюша отлучился из дома, продала стол, стул, корзину для бумаг, пишущую машинку и многое, многое другое, без чего немыслимо начинать писать книги. На вырученные деньги она купила шесть красивых пуговиц, новое мусорное ведро и березовый веник, чтобы вместе с мужем ходить в баню.

Однако и это Илюшу не испугало. Он привык к борьбе, привык, что на его пути к будущей славе всегда вставали препятствия. Неудачи только закаляли его. Не раздумывая он снова начал долгую изнуряющую борьбу за соответствующие место, мебель и так далее и в конце концов опять вышел из нее победителем. Через пятнадцать лет у него опять был и угол, и стол, и, что самое главное, желание писать художественные произведения.

И вот однажды, когда Илюше стукнуло пятьдесят пять и уже все было готово, он с замиранием сердца сел за стол и приготовился написать два романа, три повести и сто рассказов, в голову ему пришла неплохая мысль: пригласить в гости друга-фотографа, чтоб он сделал снимок на память о начале его, Илюшиной, творческой деятельности.

Друг, конечно, пришел, принес фотоаппарат, навел все, что положено на резкость и шлепнул держащего ручку и отчаянно думающего Илюшу на пленку. Потом они за беседой уговорили пару бутылок «Сталковской», съели салат из хрена под горчицей, и Илюша пошел спать.

— Ну, все, завтра с утра, — решил он, потому что назавтра уходил в очередной отпуск и был совершенно свободен.

Однако с утра он не встал, так как совсем неожиданно-негаданно, ни к селу ни к городу помер. То ли физика подвела, то ли химия, то ли хрен под горчицей, кто знает?.. Одним словом, помер Илюша внезапно, без видимой причины и по-настоящему, то есть навсегда.

Конечно, для Илюши было бы очень обидно узнать, что он совсем некстати помер, но, к счастью, он об этом не знал. А может, знал, да мы этого не знаем?

Похороны, как и положено, состоялись через пару дней. Все было очень скромно: гроб одноместный с крышкой, три венка — от родных, с работы и от друга — и временный памятник из арматурных прутьев.

На поминках в числе других попросили выступить друга-фотографа, который между прочим сказал и такое:

— Он, Илюша был очень интересным человеком, честным, терпеливым и мужественным, однако жизнь у него была не гладкая, потому что ему все время мешала мечта. Эта мечта мешала ему хорошо работать, больше времени уделять детям, внимательно следить за своим здоровьем и все такое прочее…

Через полгода на могиле Илюши поставили настоящий памятник, который выполнило ОАО «Последний приют». На памятнике было написано: «Прохожий, мечтай, пока жив. Сбудется, не сбудется — не важно. Мечта окрыляет. До скорой встречи!»

Говорят, эти слова нашли у Илюши в записной книжке. Больше там ничего не было.

Завещание

Пахом Перфильевич лежал на кровати, натянув одеяло до самого носа. Когда родные и близкие — сын Иван и его жена Авдотья — наконец собрались, он открыл глаза, потом закрыл их и начал говорить скрипучим голосом.

— Друзья мои, — начал он, — я умираю, и это имеет огромное значение.

— Да что вы, папа! — заплакала сноха Пахома Перфильевича Авдотья. — Не говорите так!

— Не перебивай! — сказал Пахом Перфильевич. — Я умираю, и помимо скорби вам нужно подумать об увековечении моей памяти.

Из-под одеяла вылезли две ступни Пахома Перфильевича с кривыми ногтями и желтыми пятками. Авдотья зарыдала.

— Тише! — сказал сын Иван.

Пахом Перфильевич помолчал, потом снова заговорил.

— Вы все должны гордиться тем, что были моими современниками. Таких, как я, на свете раз-два и обчелся.

— Да, папа, — хором откликнулись сын со снохой.

— Не перебивать! — сказал Пахом Перфильевич, утягивая ноги под одеяло. — Я думаю, весь город будет скорбеть обо мне, а может, и вся страна, потому что я простой, скромный, очень умный и очень человечный. Все близкие, и особенно вы, должны позаботиться о сооружении мемориальной доски на этом доме и памятника на кладбище с соответствующей надписью «Незабвенному Пахому Перфильевичу…» и так далее, потом «Вечная память…» и так далее, ну и потом обязательно «Спи спокойно…» и так далее. Все должно быть очень скромно.

Авдотья завыла. Иван погладил себя по голове.

— Доска, — продолжил Пахом Перфильевич, — должна быть простой: на белом мраморе мой профиль из черного мрамора и соответствующая надпись «Здесь жил выдающийся директор бани…» и так далее. Гвозди и инкрустацию сделаете из бронзы или другого ценного материала.

Ваня с Авдотьей переглянулись.

— Но папа, — сказала Авдотья, — это же очень дорого!

Кривые ногти выползли из-под одеяла.

— Ничего, сможете, я вам полностью доверяю. И не перебивайте. Далее. Памятник я уже присмотрел. Три миллиона — это не деньги, когда речь идет о моем увеко-ко-ко-вечивании. Тьфу, не выговоришь!

— И повторяю, на памятнике тоже никаких излишеств. Только мой барельеф, и на заднем плане портреты Сталина, Брежнева, Горбачева и Ельцина, а также других родных и близких, на которых я положил… — Умирающий зажмурился, потом разжмурился и посмотрел на детей. — Чего положил? Забыл.

— Руки, — подсказала Дуня.

— Нет, лучше «все силы», — сказал Ваня.

— Может быть, — вздохнул Пахом Перфильевич. — Я еще подумаю, чего именно. Вся композиция должна быть пронизана, с одной стороны, неизбывным горем, а с другой — светлой памятью о моем образе. Хрущева не изображать, при нем тринадцатую зарплату не платили.

— Папа, — рыдая, сказала Авдотья, — это же будет стоить бешеных денег! Мы с воды на хлеб перебиваемся. Комнатушку в десять метров на четверых снимаем.

Желтые пятки медленно вползли под одеяло.

— Меня трудно переоценить, — вздохнул Пахом Перфильевич. — И кстати, здесь, в моей квартире, организуйте музей и подарите этот музей городу. Тут места хватит, все-таки пять комнат. Я напишу об этом в завещании, там все сказано.

— Но папа! — не выдержала Авдотья.

Ноги медленно выползли из-под одеяла.

— Помолчи! — строго сказал Пахом Перфильевич. — Вещи, к которым я прикасался, и воздух, которым я дышал, должен всем напоминать о моем беззаветном служении… и так далее. Ты, Ваня, постарайся, чтобы бане — или хотя бы подсобке — присвоили мое имя. Я этого достоин!

— Папаня, но это уж слишком! — не выдержал сын. — Мы с детьми как рыба об лед бьемся, а вы квартиру городу хотите отдать!

Ноги исчезли под одеялом.

— Молчи, сын! Торг неуместен. Мое значение не преуменьшить! Кстати, о даче. Дачу тоже превратите в мемориальный комплекс и подарите городу. Мои личные вещи — под стекло, чтоб каждый мог насладиться, как говорится, лицезрением… и так далее.

Авдотья завыла в голос.

— Перестань! — сказал умирающий. — Кроме того, все свои сбережения я завещаю на благоустройство кладбища. Я не хочу лежать среди окурков и полиэтиленовых мешков. Теперь о вас. Вас я тоже не забыл. Каждому — тебе, Ваня, и тебе, Дуня, — я оставляю по шайке — они выглядят как новые, и по новому березовому венику. Ими всего один раз пользовались. Парьтесь и вспоминайте меня по субботам. А насчет денег скажу так: деньги — зло, если ими неправильно пользоваться… и так далее.

— Ой, даже не знаю, что сказать! — завопила Авдотья. — Я хочу, чтобы вы долго не мучились!

— Вот молодец! — похвалил ее Пахом Перфильевич. — Вижу, убиваешься. Жалеешь меня?

— Да.

— А ты, Ваня?

— Чего?

— Тоже жалеешь?

— Да, я тоже убиваюсь, папа.

— Это хорошо! Но сегодня я точно не умру и еще подумаю над завещанием. Неплохо бы улицу в мою честь назвать, надо подумать.

— Конечно, папа, — сказал сын. — Только мы с Авдотьей по-разному думаем, она женщина и хочет, чтоб вы быстро, без мучений. А я нет, я хочу, чтобы жили долго-долго, пока все завещание не передумаете…

Детский вопрос

— Бабуля, а кто такие грабители?

— Спи, Петенька, мал ты еще.

— Ну бабуля!

— Тьфу, наказание! Грабители — это те, кто отбирает у людей деньги, вещи или какую-нибудь недвижимость.

— Бабуля, а в нашем городе грабители есть?

— Упаси Господи, Петенька, теперь нету.

— А куда они делись?

— Никуда не делись.

— Значит, их всех поймали?

— Да нет. Спи!

— А, значит, они спрятались… Хр-р-р!

— Уснул, неугомонный! И не спрятались, а наоборот. И называют их теперь не грабители, а банкиры, коммерсанты и еще как-нибудь… Прости нас, Господи, за прегрешения вольные и невольные!