Салават. Исповедь. Часть двадцатая

Каждое сочинение, начиная от замысла, через историю его создания и постановки, как новое дитя – всё по-новому и необычно. Я счастлив тем, что каждый день что-то новое узнаю и смеюсь над собой: «Ах ты, невежда! Ведь ты этого не знал!» Это может быть новое слово, новое понятие, новая встреча или создание новой рок-оперы.

Был один интересный случай. Шёл, по-моему, четвёртый спектакль. Я сидел в зрительном зале рядом со звукооператором Маратом Юсуповым. Моей задачей было подсказывать ему, где, когда включать, прибавлять, убавлять (работать с фонограммой сопровождения не так-то просто). В антракте я вышел покурить, и услышал рядом голоса подростков. Я спросил:

– Ну как вам, ребята, спектакль нравится?

– Ничего. Я шёл на рок-оперу, а рока и не услышал.

И я понял, что в этом отношении их разочаровал. Здесь нужно ещё подумать… Но в одном я уверен: «Звезда любви» – это опера, за которую я безумно благодарен Зинфире Тимерхановне, и в музыкальном отношении она получилась. Мелодии из оперы знали не только вокалисты, но и хоровики, и танцоры. Они напевали их, так же как и все, кто был вовлечён в орбиту постановки. У оперы появились свои почитатели. И несмотря на то, что сейчас опера не ставится, я готов что-нибудь изменить в ней, если это поможет поставить и показать её более широкой аудитории. Может, и ей «как драгоценным винам, настанет свой черёд»…

С Зинфирой Абдульмановой у меня был до «Звезды» опыт совместной работы. Цикл «Бессонница» с удовольствием берут в свой репертуар хоровые коллективы. Сейчас мы задумали новую работу, которую назвали «Геометрия жизни». Последствием же «Звезды любви» стала опера «Половинки», посвящённая юбилею Назифы Кадыровой, в которой написал либретто и сам играл Рустем Галлеев.

Все эти оперы, что появлялись друг за другом, становились очередным экспериментом, новым опытом, и у всех была такая особенность: сначала их ставили, потом как-то забывали, а потом эта музыка снова пробивалась через людей, которым не всё равно.

Так, не продлили контракт с Валерием Игнатьевичем Платоновым, что стало роковой ошибкой для театра и культурной жизни республики. Были приглашены свои дирижёры, как будто это так просто – влить «новую кровь», и всё изменится к лучшему. «Варяги» пользы нашей республике не смогли принести. Возможно, потому, что воспринимали работу в Башкирском оперном как временную, не вкладывая в театр всю душу.

А при Платонове театр как-то стабилизировался, шла планомерная работа, оркестр работал интенсивно, поскольку сам Валерий Игнатьевич по натуре трудоголик и знающий наш театр человек. Эту ошибку я не могу простить тем, кто к ней имеет отношение. Считаю, что театр до сих пор «расхлёбывает» последствия этого решения и не может оправиться от тех потрясений, что дало ему руководство тех лет.

Глава 19. Как я стал председателем

Интермедия

В нашей башкирской культуре, но только в Академии, я наблюдаю понижение уровня. Оперный театр находится в определённом кризисе. Несколько лет театром руководил интеллигентный и знающий человек – Владимир Геннадьевич Рихтер. Но работа в театре не решается одним директором. Это совокупное творчество артистов и тех, кто им помогает – от режиссёра до костюмера. Мне кажется, многие службы театра перестали соответствовать времени, и, как везде, многое сохраняется «по привычке», в результате в театре много невостребованных людей.

В филармонии тоже наметился кризис: Государственная филармония в том виде, в котором она функционировала в советское время, когда служила определённой идеологии, не может существовать в том же виде. В других странах артист или коллектив живёт, пока он востребован, пока есть к нему интерес.

Училище искусств тоже заметно снизило уровень подготовки, и это общая беда. Изменились критерии при выборе тех, кто приходит в профессию музыканта или художника. Училище раньше имело большой конкурс, поскольку профессия была более востребована. Сейчас же те, у кого есть голова на плечах, стараются устроить свою жизнь поудобнее и комфортнее, а с заработками музыкантов это проблематично. У ребят нет стимула заниматься, поскольку будущее туманно и зыбко.

Но в этом есть и надежда на то, что оттолкнувшись от «дна», мы воспрянем. Думаю, кризис преодолеется тогда, к руководству придут настоящие личности со знанием реалий нашего времени, высококлассные и высокооплачиваемые специалисты. Должны появиться такие люди, как Радик Гареев, Светлана Хамидуллина, Владимир Линник, Амина Шафикова. И когда я анализирую свою жизнь и судьбы своих друзей, то понимаю, что не всё плохо. В трудные минуты всегда кто-то появляется. Владимир Рихтер всегда останется моим другом. Другой человек, который всегда меня понимает и принимает – Тагир Камалов. Тагир – авантюрист, человек, очень своеобразно воспринимающий мир и его воспроизводящий, человек, который кажется жёстким и порой жестоким, но я-то знаю, что таится под этой оболочкой. Он для меня настоящий друг, подаривший мне надежду и всегда протягивающий руку помощи.

В начале 2000 года жизнь, по сравнению с бурными девяностыми, протекала более спокойно. У меня была семья, было, о ком заботиться. Работа, слава Богу, никогда не прекращалась. Она была сдерживающим моментом, который выправлял житейские колебания. Благодаря работе мой компас никогда не отклонялся от цели.

После таких потрясений, как «Ночь», «Мементо», «Звезда любви», трудно было взяться за крупную работу. Но созрел некий план у Назифы Жаватовны Кадыровой и ее супруга Гали Мансуровича Алтынбаева – на юбилей певицы создать новое произведение в оперном жанре. И родилась опера «Половинки».

Либретто они предложили написать Рустему Галееву. Поскольку он часто выступает в двух ипостасях, как режиссер и актер, он вызвался играть в свойственной ему манере. Основой для либретто он предложил взять пьесу Эдварда Радзинского, а также нашел подходящие стихи. Нельзя сказать, что я был в восторге от сюжета, но писать начал.

Из того, что сейчас можно сказать об этой работе, я бы отметил, в первую очередь, песни. При определенной раскрутке они могли бы исполняться самостоятельно. Из плюсов этой оперы стоит отметить и исполнение и актерскую игру Назифы Кадыровой, которая раскрылась для слушателей как драматическая актриса. С другой стороны, в том, что в опере были два героя и артисты капеллы, усмотрели повтор «Звезды любви».

К сожалению, перед премьерой у нас вышло досадное недоразумение с Рустемом Галеевым. Я обиделся и не пришел на постановку. Это, наверное, был первый сигнал к тому, что наши пути с Галеевым стали расходиться. Его характер, его видение темы, его приемы оставались на одном уровне – он стал выдавать повторы. Он яркий человек, но у него своя философия, своя скорлупа, из которой он боится высунуться. В результате он боится критики, а значит, боится сделать что-то новое. Он страшится перемен в себе и не работает над собой должным образом.

Забегая вперед, когда мы начали «Наки», приглашение Галеева на роль режиссера было ошибкой.

Я не присутствовал на премьере «Половинок». Галлеев не позвонил, не извинился. Он был тогда «на подъеме» и не считал нужным делать подобные вещи. Сам же юбилейный вечер Назифы, в котором прозвучали и «Половинки», я позже услышал в записи по телевидению, за что очень благодарен ГТРК «Башкортостан».

С 1992 или 1991 года председателем Союза композиторов был Рустем Сабитов. Нельзя сказать, что в годы правления Сабитова был огромный рост, но пора, тем не менее, была благодатная. Республика приобрела статус суверенной, внимание к национальной культуре усилилось, и закупка произведений стала производиться чаще, что для композиторов всегда было хорошим стимулом.

За это время в жизни СК происходили перемены. Мы потеряли наше уютное здание в центре Уфы, которое находилось в Ленинском мемориале. Там решили построить дома и ликвидировать «уголок старой Уфы», где мы размещались долгие годы. И Рустему Наримановичу пришлось решать «квартирный вопрос».

Взгляды Сабитова бывали часто слишком субъективны. Тех, кто не способен или не хотел разделить его точку зрения, он выводил из своего окружения. На собраниях, когда его выбирали, я был председателем, поскольку мог утихомирить страсти волнующейся братии композиторов. Когда мы смещали Роберта Газизова, наша команда оппозиции – Рашид Зиганов, я, Рафаил Касимов и молодежь – мы привели на этот пост Сабитова. А позже я отошел в его иерархии на второй план. Я не могу сказать, что он меня в чем-то ущемлял, он никогда не чинил мне преград, но вокруг него все больше находились наши музыковеды, которые занимались пиаром. На этой волне родился конкурс имени Наримана Сабитова, что, безусловно, очень хорошее начинание. Нариман Гилязович был настоящим профессионалом, но говоря современным языком, нераскрученным. Благодаря же конкурсу его имени, он и его музыка стали таким откровением, что придало ему новый статус и в башкирской музыке, и на уровне России.

Так или иначе, я был исключен из членов правления СК. Видимо, ему были неудобны люди с собственным мнением. Он вообще, как человек спокойный и довольно пассивный, привнес в деятельность СК эти свои человеческие качества. Но приближались выборы в 2005 году, и каждое собрание становилось взрывоопасным. Сполохи возникали в лице Даниила Хасаншина. Он был старше нас, поэтому в выражениях не церемонился.

У других авторов тоже накопились вопросы. Прежде всего, потому что акцент в деятельности Рустема Наримановича как руководителя коллектива сместился в сторону музыковедов. Они формировали мнение, а это порой выглядело несправедливо. К нам же, композиторам, отношение было менторское, слегка «свысока», даже, как у Евгении Романовны Скурко, например, которая всех нас в своё время учила и пользовалась непререкаемым авторитетом.

И появлялись статьи, в которых авторы, особенно Лилия Латыпова, критикуя те или иные произведения, не учитывали контекста, в котором существует и развивается наша башкирская музыка. Это характеризует ее как прекрасного и неуемного знатока, но нужно понимать, что республике, ее музыкальной культуре надо помогать развиваться, а не мешать едким словом безо всякой меры. Категоричный тон в деле музыкальной критики я считаю неприемлемым.

Обстановка складывалась таким образом, что назревал конфликт. Съезд должен был состояться в феврале, и возник вопрос – кому быть председателем? Вопрос о переизбрании Сабитова был практически решен, поскольку он занимал этот пост уже много лет, где-то 15-16. Хотя никто не мог пожаловаться, что Рустем Нариманович кого-то в творческих вопросах ущемлял. Он всегда был очень порядочным и интеллигентным человеком.

Незадолго до выборов мне позвонила Лейла Загировна Исмагилова с вопросом, кого мне хотелось бы видеть на посту председателя СК. Она перечислила ряд кандидатов, в том числе, назвала и мою фамилию. Я оторопел. Я ожидал в жизни чего угодно, только не того, что я могу быть председателем СК. Я многое успел попробовать, но это было неожиданно. И я стал размышлять на эту тему.

Тем временем, мы обдумывали и выстраивали концепцию перевыборов. Обстановка накалялась, но повторюсь, что за спиной Рустема Наримановича я не делал и не буду делать ничего предосудительного. Я понимал, что даром мне не пройдет ни один мой поступок – за каждый грех я получу в пять раз больше испытаний.

Как-то на одном мероприятии мы с Касимовым и Сабитовым зашли в кафе, посидели, выпили, и я сказал, что собираюсь выдвигать свою кандидатуру. Думаю, я правильно сделал, потому что не хотел наносить удар в спину. Они попытались меня отговорить – мол, сможешь ли? Зачем тебе это нужно? Будет откровенно и правильно сказать, что я сам думал, что не смогу. Я осознавал, что я не последний композитор, а в числе первых. Без ложного кокетства, я знал, что я хороший композитор. Но в качестве председателя Союза композиторов себя не мог представить. Это тот случай, когда боялся, но очень хотел. Меня манило нечто неизведанное, запредельное, как бездна.

Наш разговор состоялся за неделю до съезда. Попытки внять голосу разума моих коллег не удались. Я принял решение использовать этот шанс попробовать себя в новом качестве, тем более, что меня поддерживала группа Исмагиловой и Хасаншина.

И вот мы пришли на съезд. Некоторая нервозность ощущалась сразу. То, что на съезд не приехал Казенин, а приехал Юргенсон, тоже насторожило одних и воодушевило других. Гость выступил, Сабитов зачитал отчет, Лилия Касимовна Кудоярова ознакомила с результатами деятельности ревизионной комиссии. Последний доклад свелся к бухгалтерскому отчету и подсчету, сколько стульев и столов находится в Союзе. А собрание при этом вел я. Оно было неважно подготовлено – не была выписана повестка дня, ни вопросов, ни документации…

Все отчитались и начались выборы. И вот оказалось, 14 человек проголосовали за Сабитова, и 14 – за меня. Рустем тогда сказал: «Я так и знал». И тогда решением собрания послали машину к тому, кто не пришел – Хамзе Сабировичу Ихтисамову. И он отдал свой голос мне.

Когда ревизионная комиссия объявляла результаты, я сидел на последнем ряду в зале, и голова кружилась от большого напряжения. Когда же меня пригласили за стол в качестве председателя, я растерялся и не знал, что сказать.

А потом мне надо было проконтролировать членов правления и закрыть собрание. На фуршете все похватали бутерброды с рюмками и разбежались. Я тоже взял рюмку и подошел к Рустему:

– И что теперь мне с этим делать?

– Не знаю. Теперь ты председатель.

И я понял, что мне будет непросто. У многих мой новый статус вызвал отторжение. Это было видно по тому, кто как ушел. Так началось мое «царствование». И случилось это 21 февраля 2005 года.

Продолжение следует…