Салават. Исповедь. Часть пятая

Училище означало конец интернатской жизни. В первый же день вне школы я столкнулся с массой проблем. Мне пришлось думать, где жить (я в интернате жил только до 25 июня, вместе с выпускниками, которые сдавали экзамены), как поесть. Если раньше нас в интернате обеспечивали одеждой, то теперь мне пришлось учиться гладить не только брюки, но и рубашки, например. Началась моя самостоятельная жизнь, к которой я не был готов. Дамир Мингазович меня по-прежнему опекал, подкармливал, поддерживал, но решать нужно было всё равно мне самому.

Первый вступительный экзамен был по специальности. Я пошёл на народное отделение, Инякин, естественно, провёл предварительную работу: все знали, что поступает незрячий мальчик. Когда я вошёл, Анатолий Кукубаевич Кукубаев сказал: «А, первая школа». Я принёс программу, в которой были Прелюдия и фуга из «Хорошо темперированного клавира» Баха, «Скерцо» Мусоргского, что-то из обработок народных песен. На экзамене, в общей сложности, я был минут пять – только начну, меня сразу останавливают. Получил свою пятёрку и, вдохновлённый, пошёл.

Следующий экзамен был по сольфеджио и теории музыки. Экзамен принимала Светлана Георгиевна Шагиахметова. Она нажала несколько интервалов и аккордов, сыграла обращения доминантсептаккорда и так далее. Диктант я написал с двух прослушиваний, так что этот экзамен тоже прошёл легко.

А потом была запомнившаяся история. Литературу мы сдавали письменно и устно. Принимала Зифа Газизовна (?) Я написал диктант и начал ей читать. В одном месте я правильно поставил запятую, но не был уверен, что она здесь нужна. И педагог посчитала это за ошибку. Устный же экзамен сдал с блеском – наизусть читал стихи и классиков, и современных поэтов. Педагог меня гоняла и так, и эдак, но ей пришлось поставить мне оценку, хотя она и почему-то старалась меня завалить.

Экзамены закончились, и я понял, что поступил. Радостный, я поехал домой, прихватив с собой на лето школьный баян. А в последние дни августа отец привёз меня в общежитие училища искусств, которое располагалось тогда на Новостройке. Тогда директором училища был Камиль Абдрахманович Валеев – он-то и открыл это общежитие (мне вообще в жизни не раз приходилось обживать новое). Меня поселили в трёхместную комнату. Отец привёл меня, посмотрел всё, показал, где какая мебель, где раковина, где туалет, и сказал: «Оставайся». И всё. А как я дальше буду жить? Я до остановки транспорта сам дойти не мог. Я не понимал, как мне сходить в магазин, что поесть. Я пришёл в комнату, поставил чемодан и баян, сел и стал думать.

Потом пришли ребята-второкурсники Риф Каримов и Саша Шахов, контрабасисты. Они помогли мне купить продуктов, чтобы было, что поесть. А у меня ни чайника, ни посуды – я же привык в интернате к столовой. Спасибо ребятам, помогли решить и эту проблему.

Первого сентября меня привели в класс. Я отучился первый день, а как добраться до общежития, опять не знаю! Дальше – больше. У меня оказалось только две рубашки, и всё. С собой у меня было 20 рублей, и никакого опыта обращения с деньгами. Числу к восьмому сентября они закончились, а стипендия ожидалась только 24-го сентября.

Но я не унывал – изучал и расширял свои способности, как мог. Вечерами, как наступают сумерки, я выходил из общежития и шёл до остановки, поскольку в это время по теням мне лучше было видно. Считал бордюры, повороты. Я же никогда не держал в руке трость, мне хоть кто-нибудь помогал бы. А у меня же в руках портфель, баян – трость носить было неудобно. Ладно, если кто-то из знакомых шёл, мне было легче добираться, а если нет?

По специальности меня взял Николай Яковлевич. А классным руководителем на первом курсе был молодой и скромный, но солидный и очень уважаемый музыкант Владимир Павлович Суханов. Он помогал нам решать все возникающие вопросы. Так, я очень ждал своей первой стипендии, поскольку не смог рассчитать правильно деньги, оставленные мне отцом. Пришёл за стипендией, а меня в списке не оказалось. Подняли экзаменационные листы, а у меня стоит тройка по литературе, и стипендии нет. Я, конечно, рассказал историю с экзаменом, Владимир Павлович пошёл и объяснил мою ситуацию. После этого мне дали не простую стипендию, а с надбавкой – 45 рублей!

Но деньги – это была не самая большая проблема. Иногда в кармане было много денег – пятьдесят рублей в те годы составляли половину зарплаты взрослого человека. Я же был мальчишкой, но сидел при деньгах часто голодный. Так обидно – некому было сходить в магазин, да и приготовить тоже нужно было самому, ведь тогда с полуфабрикатами было трудно. Помню, в праздник 7 ноября, когда все ушли на демонстрацию, а потом разъехались по домам, я от тоски и голода взял маргарин и картошку, почистил как умел, посолил как мог и пожарил. И получилось! Правда, второй раз эксперимент не удался. А потом привык.

Мне нужно было время, чтобы сориентироваться в жизни и приспособиться решать свои ежедневные задачи. Например, чтобы сходить в столовую, мне понадобился бы провожатый. А он же не будет сидеть и смотреть, как я ем. Поэтому выход был один – я звал ребят в столовую и кормил их волей-неволей. Поскольку мне давали пособие, я мог с этим разобраться.

В училище была столовая. Меня научили, как туда пройти, я старался приходить пораньше и стал завтракать в училище. Потом приспособился ходить в совминовскую столовую, меня там запомнили и даже приносили еду за стол. Так я научился выживать. Проблему еды я преодолел.

В результате, первый семестр моей училищной жизни научил меня нескольким полезным вещам – разбираться с самообслуживанием, ориентироваться на маршруте «училище-общежитие» и многому другому. Это сейчас я носа не покажу на улицу в не отглаженных брюках или несвежей рубашке. А тогда у меня было всего 2 рубашки, и всё! Опять же, спасибо ребятам-однокурсникам, которые помогли купить одежду.

Я не думал тогда и не думаю сейчас, что это героизм. Это была нормальная экстремальная ситуация, когда меня словно выбросили в реку, чтобы научить плавать. Сначала я немножко паниковал, а потом задавал себе вопрос: «А что же я сижу?» И сам себя поддерживал: «Я же комсомолец. Я это смогу». Если бы я тогда не научился выходить из таких ситуаций, я бы сейчас не стал тем, кем стал.

После зимних каникул, когда я вернулся в Уфу, то меня ждал сюрприз. Дамир Мингазович предложил заменить одного педагога в нашей музыкальной школе при интернате. И я начал преподавать ребятам, с которыми недавно ещё вместе учился. Я начал зарабатывать деньги, иногда позволял себе даже ездить на такси. Но житейской практике обращения с деньгами я учился как дурак – на своих ошибках.

В годы моей учёбы чуть старше меня занимались на народном отделе Саша Черных, Коля Махней, Рустэм Ахметзянов, Рамиль Гареев. Это были очень сильные ребята, и на их фоне мои достижения по специальности выглядели средне. Но я продолжал сочинять. Конечно, для своего любимого баяна написал три прелюдии. Николаю Яковлевичу понравилась из них быстрая. Когда ему что-то нравилось, он волновался. Мои прелюдии он похвалил и предложил совместить учёбу на народном отделении с теоретическим. И, полный планов и с новой программой я уехал домой на летние каникулы.

Но прежде чем закончился мой первый курс, я понял, что влюбился. Думаю, к этому моменту меня подтолкнул не только возраст (первокурсники в училище это десятиклассники в обычной школе), но и мой расширившийся музыкальный кругозор. Плюс ещё и мой новый статус преподавателя сыграл роль, но это произошло в моём же интернате. Там, в девятом классе училась девочка, назовём её «О». Она ничем не отличалась от сверстниц. Мы с ней были знакомы, поскольку раньше ходили в драмкружок. Но чувство было таким сильным, что я даже не ожидал. Правда, моя любовь осталась безответной. «О» меня даже избегала.

Но чувство-то никуда не ушло! Появилось желание его выразить посредством самого лучшего для меня способа – звуками. Мне попалось на глаза стихотворение Василия Фёдорова, и я начал читать его стихи. Любовная лирика в его творчестве была представлена хорошо – возвышенно, благородно. И я начал писать песни в романсовом стиле. Потом написал и на стихи Лермонтова. Где-то на кассетах, наверное, эти песни сохранились в записи.

Эта первая любовь на многое меня подвигла. Чтобы не копить чувства в сердце, чтобы оно не мучилось обидой или ревностью, чтобы иметь способ обожествить предмет любви, довести его до совершенства, мне на помощь пришла музыка. Так появились три романса на стихи Фёдорова, романс «Накануне Иванова дня» на стихи Лермонтова, и я начал читать Блока и других поэтов, в чьих строчках искал ответы на свои вопросы.

Я благодарен тому первому чувству. Не человеку, который так и не стал в моей жизни никем, а именно чувству. Скорее всего, я любил не столько эту девушку, сколько упивался яркими чувствами. А потом пришла настоящая любовь к другой «О» – Ольге Вороновой. И эта любовь переросла в настоящую дружбу, сохранившуюся до сих пор.

Продолжение следует…