Тернистый путь в искусстве. Часть двадцатая

В декабре 1990 года мы с Райсой поехали в Салават на день рождения сестры и попали на премьеру театра «Башмачки» Хабибуллы Ибрагимова. Вошли в зрительный зал и поразились: что происходит? Мы слишком рано приехали? Да нет! Как раз к самому началу спектакля. В зрительном зале сидят, неспешно переговариваясь, человек двадцать. Спрашиваем у билетера:

– Что случилось? Почему так мало зрителей?

– Сейчас у нас так. Народ не ходит в театр. В зале сидят родственники и друзья артистов, они пришли по пригласительным билетам. В кассе билеты уже не продаются.

Настроение упало, стало грустно…

Занавес открылся. Заиграла музыка, из-за кулис выпорхнул хоровод девушек с коромыслами и ведрами. Они прошлись по сцене вдоль и поперек и остановились, затем выскочили ребята. Игры, смех. В прежние времена такие сценки всегда сопровождали спектакли самодеятельных театров. Наверное, думаю, это другая история, не «Башмачки». Но тут слышатся имена персонажей «Башмачков»: Сарвар, Галимъян, Махруй, Хусни. Через некоторое время на сцене появляется Карим-бай. Судя по условным декорациям, действие происходит на берегу реки, а не в доме Карим-бая, как в комедии Ибрагимова. Тут же в ожидании Карим-бая ходят взад-вперед его жена Сарвар, дочь Гильмекай, зять Вафа и старуха Жихан, которая почему-то говорит низким мужским голосом. В «Башмачках» Башакадемтеатра старушку Жихан играл артист Биктимир Муллабаев. Таким же низким голосом салаватская старушка Жихан запела, явно стараясь подражать Муллабаеву. Артисты пытаются рассмешить зрителя. Только смеяться совсем не хочется, одно раздражение: такой великолепный комедийный образ испорчен. Терзая шедевр Ибрагимова в течение двух-трех часов, они наконец-то закончили свое представление. Мы с Райсой, измученные, подавленные, направляемся к выходу. В это время к нам подбегает один из артистов:

– Вы не выскажете свое мнение о спектакле?

– Нет, мне нечего о нем сказать!

А что скажешь? Сыграли премьеру, стараниями горе-режиссера поиздевались над бедным Ибрагимовым. Все, что я увидел на сцене, можно назвать одним словом – кощунство! Только так! Некоторые коллеги думают: чем больше переиначу автора, тем больше буду слыть режиссером с богатой фантазией. А мы, ученики Товстоногова, утверждаем: в работе над постановкой режиссер должен найти единственно правильное решение, в которое он сам свято верит, и не отходить от него ни на шаг. Еще говорят: режиссер всегда свободен в выборе. Да. Только свобода во имя высокого искусства должна быть ограничена, весьма ограничена. В произведениях автора, если он настоящий профессионал своего дела (а я не сомневаюсь, что Ибрагимов именно такой автор), обязательно присутствуют своя правда, свой уровень условностей, своя атмосфера. Все поиски режиссера должны быть направлены на то, чтобы увидеть и понять это, помнить это и не выходить за рамки этого. На память приходит разговор с известным хирургом, профессором Гатауллиным Наилем Гиниятовичем, состоявшийся после премьеры «Операции». Он спросил меня:

– Вы принимали участие в постановке спектаклей «Башмачки» и «Голубая шаль»?

Речь шла о спектаклях Башакадемтеатра.

– Нет, – отвечаю.

– Если бы у меня было право, я бы запретил таким постановщикам заниматься режиссурой. Они насмехаются над моими национальными чувствами. Присущие мусульманским народам послушание и сдержанность подменяют невежеством, грубостью и распутством. Театр не должен искажать хотя бы классику. Для упражнений в неуемной фантазии достаточно пьес-однодневок.

Вскоре мне предложили постановку драмы Наиля Гаитбаева «Судьба моя – печаль моя» в Салавате. Поначалу меня смутил язык автора, он показался мне суховатым, а местами грубоватым. Я сказал ему об этом, а он посоветовал мне прочитать пьесу еще раз. Поскольку пьеса мне в целом понравилась, внимательно прочитал ее еще раз. Удивительно, но короткие диалоги, состоявшие из двух-трех слов, которые я не воспринял сначала, при повторном чтении я оценил как мастерство автора в правильном отображении современного ритма жизни через речь персонажей. Я бы назвал это новаторством в национальной драматургии. Многие драматурги старшего поколения даже в диалогах стараются следовать литературным нормам. Все мы привыкли к этому, и я ожидал от Гаитбаева того же.

В процессе работы над постановкой все больше открывалась глубина содержания пьесы, показавшейся поначалу весьма простенькой. Однако при распределении ролей возникли неожиданные трудности. Это было время, когда по приглашению Гульдар Ильясовой артисты с удовольствием переезжали в Стерлитамак. Конечно, больше всех она знала артистов Салаватского театра, поскольку работала там, поэтому и забрала все лучшее оттуда. Уехали Флорид Бакиров, Рафига Галина, Миниса Юмагулова, Равиль Галин. Молодых артистов в Салавате совсем не осталось, поэтому они согласились принять участие в этой постановке прежде, чем окончательно переедут. Возрастные роли сыграли Флюра Музагитова, Роберт Ибатуллин и Рим Аминов. Артисты молодцы. Несмотря ни на что, каждый из них с полной отдачей работал над своей ролью. Спектакль получился, но я понимал, что он не будет долгожителем, поскольку основной его состав артисты уже не Салаватского театра. Потерь много! Чем все это закончится?

В нашу семью пришла беда. Райсу ожидала тяжелая операция. Всегда энергичную, жизнерадостную, ни на что не жалующуюся Райсу! Операция сложная, но необходимая! Райса не падает духом, еще и поддерживает меня.

20 декабря ее оперировали. Каким бы страшным и бесконечно длинным ни был этот день, и он закончился. Предстоит двухнедельная реанимация. На третий день после операции нам разрешили навестить ее. Мы с Мунирой, ее родной тетей, вошли в палату. Райса лежит с закрытыми глазами, даже дыхания не слышно. Мунира испуганно смотрит на меня и спрашивает шепотом:

– Она спит?

Я сквозь слезы что-то объясняю ей. Вдруг Райса поставленным, как на сцене, голосом обращается ко мне:

– Что с вами, князь? Вам не к лицу!

Что происходит? Почему вдруг она говорит со мной по-русски? И почему «князь»? Никогда прежде она не обращалась ко мне так. Я пришел в себя. Самообладание и мужество жены помогли мне взять себя в руки. Через десять дней в этой же палате мы с Райсой встретили новый год. А еще через несколько дней ее выписали. Рашит Газизович Бадыков, провожая нас, сказал:

– Мы свой долг выполнили. Райсу тебе поручаем. Будешь ухаживать должным образом – все будет хорошо. Играть на сцене больше не разрешай! Все его наказы я выполнил, кроме последнего: через год мы провели бенефис Райсы. Играли спектакль «Дети мои» А. Атнабаева, в котором Райса исполняла свою любимую роль матери Хазины. Естественно, среди приглашенных был и Рашит Газизович. После бенефиса Райса твердо заявила:

– Я не смогу жить без сцены!

– Придется научиться, – отвечаю я. – Какие только роли ты не сыграла за сорок лет! Плюс ко всему – общественная работа, и не где-нибудь, а в группе народного контроля заместителем председателя. А потом, когда молодой, сильный мужчина Ахтям Абушахманов, надорвав свое здоровье, попросил об освобождении его от непосильной общественной нагрузки, у тебя хватило смелости взвалить ее на себя. Видите ли, Ахтям сказал, что больше никому, кроме тебя, не может доверить ее. Вы с Ахтямом – верные слуги партии. А ведь партии не нужны были верные слуги! Иначе сделали бы тебе какой-нибудь другой подарок. Короче, хватит! Отдыхаем.

Ушли из театра. Правда, отдыхать-то не умеем. Каждый день, проведенный без работы, рождает в душе безысходность: день прожит зря. Мы не понимаем, что он прожит для себя. Вот ведь как нас воспитали – не можем без своего дела! Но нам повезло: на горизонте снова появился Салават Хурматович. В этот раз он поставил передо мной задачу возрождения разваливающегося Салаватского театра:

– Закрывать театр накануне его 60-летия – равносильно предательству. Давайте возродим его.

Согласился. Не могу сказать, что не боялся. Боялся, тем не менее, согласился. Дело в том, что из-за ухода из театра многих артистов, в репертуаре остались один-два спектакля, но их уровень не соответствует статусу государственного театра. Задачу Салават Хурматович поставил ясно:

– На сегодняшний день театр не в том положении, чтобы играть спектакли, выполнять план, главная его задача – создание высокохудожественного репертуара.

Продолжение следует…