Тернистый путь в искусстве. Часть восемнадцатая

В 1984 году в честь 65-летия Башкирского академического театра драмы имени Мажита Гафури были организованы гастроли театра в Москве. Для формирования репертуарной афиши в Уфу прибыла специальная комиссия. В это время я лежал в больнице. По телефону мне сообщили, что из моих спектаклей на усмотрение комиссии будут показаны три: «Отчий дом» А. Коломийца, «Жизни счастливый миг» Асхата Мирзагитова и «Зятек» Хабибуллы Ибрагимова. На показ «Отчего дома» не смог подъехать, а на «Зятька» удалось у врача отпроситься. Настроение у членов комиссии после просмотра спектакля было хорошее. Они тепло поздравили меня и положительно отозвались о постановке:

– Спектакль понравился, театр в своей стихии, артисты все музыкальны, пластичны, поют, танцуют. Спектакль зрелищный, смотрится с удовольствием.

– «Отчий дом» – тоже хороший спектакль, но его в Москву привезут украинцы. Нас интересует национальная драматургия.

Слов нет, логично. Я такого же мнения. «Жизни счастливый миг» был запланирован для показа на последний день пребывания комиссии. Слава богу, удалось подъехать. Играли отлично. После спектакля зашел на заседание комиссии. Из начальников – никого, ни из театра, ни сверху. Вокруг чайного стола услужливо бегает приятная женщина. Как только я вошел, члены комиссии тут же стали поздравлять меня:

– Вы попали в точку. Именно такой спектакль и ждали мы от театра: рабочий коллектив, нефтяники, производственная тема. Смотрели с большим интересом. Поздравляем! Не зря его оставили на последний день, прекрасное завершение.

На следующий день в 11 часов была назначена встреча комиссии с коллективом театра. Артисты собрались в репетиционном зале. Ждут. Ждать пришлось долго, но встреча коллектива с комиссией так и не состоялась. Вместо нее в репетиционный зал вошли министр культуры и директор театра. Директор громко зачитал список спектаклей, прошедших на московские гастроли. «Жизни счастливый миг» в списке не значился. Вот оно как! В зале поднялся шум. Министр пытается успокоить:

– Не шумите. Сейчас разбирать ничего не будем. Ни слова!

– А вопрос можно?

– Нельзя! Никаких вопросов!

А в глазах – страх. Наступила гробовая тишина. Стало понятно, какая борьба против спектакля «Жизни счастливый миг» происходила в кабинете главного режиссера. Я же вчера своими ушами слышал оценку комиссии. Ее не допустили до коллектива, чтобы потом было на кого свалить вину. Если уж хватило сил сотворить такое, остальное делается запросто. Понятно также, почему руководители театра не захотели везти спектакль в Москву. Сопротивляться бесполезно. Ощущение пустоты и бессилия. Зря я, кажется, сюда пришел, да еще, будучи больным. Быстрее назад, в больницу. Не отвечая на вопросы друзей, помчался на остановку. Через пару дней мой врач пригласила меня к телефону. На проводе один из драматургов:

– Запиши номер телефона и сегодня же позвони в Москву.

Звоню. Знакомый голос. Наш куратор из Министерства культуры России Р.И. Халитова:

– Что у вас там происходит? Почему позволяете? До чего довели?

– Вы не забыли, что я всего лишь режиссер?

– Что? Этого мало? Даже «Зятек» нам еле удалось включить. Короче, немедленно найди Мирзагитова. Пусть он приедет, а прежде – позвонит.

Звоню Мирзагитову. Трубку взял его сын.

– Родители в Москве. Отец работает в секретариате. Их не будет еще месяц.

– Дай, пожалуйста, его номер телефона, туганым.

– Бесполезно. Они с мамой сегодня в Америку выехали.

Все! Больше об этом ни с кем не говорить! Забыть!

Но забыть не дали. Через несколько дней «Жизни счастливый миг» показали по телевидению. Удивительно оперативно работают. Телевидение тоже уж очень послушно стало, не побрезговали даже покуситься на месячный план. Все могут, если прикажут! Порядок вообще-то таков: спектакль выходит в эфир, когда на стационаре он уже отыгран и зритель на него уже не ходит. А сегодня можно вот так? Спектакль только поставлен, зритель буквально валит на него, каждый раз аншлаг! Я, конечно, еще в больнице, но телефон-то там есть, могли бы позвонить, согласовать. Опасались, думали: каким бы послушным человеком ни был, на этот раз не сможет сдержаться, взорвется. А склоки театру не нужны, привыкли действовать исподтишка. Все понимал, поэтому не стал бороться. Сражаться с ветряными мельницами бесполезно.

Гастроли театра в Москве проходили с 4 по 18 июня в театре Сатиры. Всего на гастроли было отобрано 8 спектаклей, из них 6 – главного режиссера Р.И. Исрафилова, 1 – Л.В. Валиева, 1 – мой. Какая справедливость!

Однако по приезде театра в Москву произошли неожиданные события. В первый же день гастролей, впервые в Министерстве культуры СССР, а не Российской Федерации, как обычно бывало раньше, состоялось совещание, куда были приглашены критики высокого ранга, доктора, академики. На совещании были подведены итоги московских гастролей театра.

В целом коллективу была дана положительная оценка. Что касается спектаклей, оценка была не похожа на оценку наших критиков, я бы сказал, она была прямо противоположной. О некоторых спектаклях даже не сочли необходимым обмолвиться. Таким образом, наши руководители, одержавшие победу в Уфе при выборе гастрольного репертуара, не добились ожидаемого триумфа в Москве.

Вскоре в журнале «Театральная жизнь» вышла рецензия на спектакль «Жизни счастливый миг» под названием «Есть такая бригада». Думаю, из Уфы никто не ходатайствовал о публикации такой рецензии. Спектаклю была дана высокая оценка, рецензию украсила фотография массовой сцены.

Газим Шафиков принес мне свою третью пьесу «Здесь моя родина». В ту пору, когда в России менялась идеология, рушился социальный строй, драматурги, оказавшись на распутье, держали паузу. Время светлых надежд и беспокойства за будущее страны. Недавно в программе Сванидзе «Зеркало» маститый драматург Михаил Шатров сказал:

– По известным вам причинам я не пишу, пауза все еще продолжается.

Александр Гельман, Виктор Розов, Алексей Дударев – никто из них тогда не писал. А побитый «Старой квартирой» Газим, руководствуясь каким-то чутьем, пишет. Правда, несколько не хватает уже ему смелости, веры в себя. Тем не менее, он находит жизненный материал для того, чтобы увлечь и режиссера, и артистов. Спектакль получился, зритель его полюбил.

Мой друг Ильшат Юмагулов

Ильшат Юмагулов предложил мне поставить его пьесу.

– А что скажет главный режиссер? – спрашиваю.

– Он согласен.

Пьесу прочитали: материал богатый, чувствуется кропотливая работа автора. Главные герои – художник, актриса и драматург. Пьеса повествует об их не простой жизни в искусстве. Автор пытается показать нам профессиональную лабораторию своих героев. Это трудная задача. Невозможно продемонстрировать на сцене во всех тонкостях работу художника, да и не нужно это. Зрителю интересны взаимоотношения героев. Кто кого любит? Кого и почему ненавидит, предает? Почему просит прощения? А мастерство художника вовсе не означает наличие высоких моральных качеств.

Ильшат согласился со мной и переписал пьесу. Приступили к постановке. Роль художника Сайяра поручили Рафилю Набиуллину и Азату Надыргулову, роль актрисы – Тансулпан Бабичевой и Рашиде Гандалипове, а ответственную роль антигероя писателя Ханнана – автору пьесы, ведущему артисту театра Ильшату Юмагулову. Музыку к спектаклю написала композитор Роза Сахаутдинова. Образ спектакля – театр. Театр – в театре, короче, играем самих себя. Коллектив работал дружно, с вдохновением. Премьера была запланирована на вторую половину апреля. В театре все с нетерпением ждали появления спектакля. Не занятые в постановке артисты с любопытством заходили на репетиции, а уходя, всегда показывали мне большой палец. Вскоре была назначена сдача спектакля – показ коллективу театра и общественности.

И вдруг – беда! Ильшата госпитализировали в Кардиологический центр. В этот же день администратор сообщил мне:

– Премьера будет идти три дня подряд. Все билеты проданы.

До премьеры осталась неделя. Что же делать? Искать срочно замену. Пригласил Хамита Яруллина. Как только он вник в объем работы, настроение артиста упало:

– Невозможно подготовить такую большую роль за неделю! Перенесите дату премьеры, я постараюсь.

Впереди майские праздники, День Победы, весь народ выедет из города в сады. В такие дни премьеру театр не играет. Пару дней репетировали. Яруллин был прав: среди уже готовых играть артистов он читает свою роль с тетради. Я пошел в больницу к Ильшату:

– Если ты не в критическом состоянии, приходи завтра на репетицию, иначе премьеру сорвем!

– Обязательно приду, если врач разрешит.

Ильшат пришел. После трехдневных репетиций спектакль сдали. Артисты восторженно поздравили нас. Все довольны, Ильшат, слава богу, прекрасно держится:

– Чувствую себя хорошо. Раз такое дело, премьеру играем, – заверил он коллектив.

На следующий день в 9 часов утра звонит телефон. Директор театра Рафаиль Шафиков:

– Приезжай срочно в Министерство, по поводу премьеры возникло препятствие. Вопросы не задавай, придешь, поговорим. Пока ничего не могу сказать.

Министр культуры В.Ю. Даутов встретил меня приветливо, улыбаясь.

– Что случилось? – спрашиваю.

– Премьеру решили перенести. На сдаче не было главного режиссера. Почему он прячется от ответственности? На сдаче не бывает, а потом высказывает свое мнение: «Нельзя везти в Москву спектакль “Зятек”», и все такое подобное.

– Кто не принял спектакль? Чье это решение?

– Наше решение. Пусть главный приедет, посмотрит спектакль, а то поехал в Москву, никого не известив об этом. Разве так бывает?

– Не надо никаких решений. Спектакль не спорный.

– Наверное. Верю. Но ведь когда-то надо призвать вашего главного к порядку. Пусть не прячется от сдач спектаклей. Пусть смотрит, как положено главному режиссеру, и сам принимает решение.

– Так научите его. Почему вы меня наказываете? Автора? Спектакль?!

Как раз в этот момент в кабинет министра вошел Ильшат Юмагулов. Повторяются та же приветливая улыбка и те же слова с небольшой разницей.

– Хорошо! – говорю я, – нас попугали. Хватит. Скажите, мы ведь играем премьеру? Билеты проданы на все три дня.

– Ничего, еще раз продадут. Если уж дело только в билетах…

Я почувствовал, что министр волнуется. Стало быть, не его рук это дело. Он выполняет чье-то задание. Но чье? Главного режиссера? Выше?

Мы пошли в театр. Артисты ждали нас на сцене, сидят поникшие, прямо как на похоронах. Только мы присели обсудить наши проблемы, как в дверях появился секретарь приемной театра:

– Сайфуллин, Юмагулов – к директору.

В кабинете директора нас ждал главный режиссер.

– Ба… Вы разве не в Москве? – опешил Юмагулов.

– Был в Москве, только вернулся. Что там творит министр? Отменяет премьеру? По какому праву он вмешивается в наши дела? Театры сейчас сами решают свои проблемы. Если он будет так вести себя, мы его снимем с поста министра.

Юмагулов растерянно и в тоже время с искрой надежды в глазах посмотрел на меня. Он еще более чудак, чем я. Ребенок. Верит всему. Исрафилов звонит в обком, ругает министра на чем свет стоит:

– Надо его снимать! Сейчас же позвоню ему, пусть объяснит, по какому праву он переносит премьеру?

Положив трубку, он победоносно взглянул на нас, дескать, вот какой я могущественный, захочу и министра могу освободить от должности. Юмагулов осторожно спрашивает:

– Артисты переживают… Можно им сообщить, что премьера состоится в назначенный день?

– Сообщите, – коротко отрубил Исрафилов.

Мы помчались на сцену.

– Поговорили с Исрафиловым. Он сказал, что премьера состоится в назначенный день, – поспешил обрадовать артистов Юмагулов.

Артисты радостно зашумели:

– А как же? Со зрителем шутки плохи.

– Билеты проданы, значит, надо играть!

– Исрафилов же знает об этом!

В это время в дверях появился заведующий труппой.

– Премьера переносится на майские праздники, – выкрикнул он и тут же исчез.

Понятно!

Наконец наступил день премьеры. Утром на репетиции спокойно, не прикладывая особых усилий, без эмоций, прогнали спектакль. Старались не играть, появился бы нежелательный пафос. Слава богу, вечером на премьеру артисты собрались в прекрасном настроении, Ильшат Халилович тоже хорошо себя чувствовал. Зрительный зал, конечно, был неполным. Артисты, собрав в кулак все свои возможности, играли на высоком подъеме.

Зрители то затаив дыхание, то громко аплодируя, следовали за событиями, происходящими на сцене, сочувствуя переживаниям героев спектакля. И в то же время чего-то не хватало. Полный зал – это полный зал. Реакция полного зала, как взрыв пара в хорошо натопленной бане. А если зал не полный – взрыва нет, так себе… шипение. Не напрасны были старания всех, кто принял участие в переносе премьеры на праздничные дни. Спектакль не получил ожидаемого резонанса. Между автором и режиссером тоже пробежала кошка. В душе каждый из нас обвинил другого в недостатке мужества для защиты нашего детища. С Ильшатом мы никогда не говорили об этом, но я чувствовал его обиду, потому что сам обижался на него. Мы спасовали перед черной силой зависти. Уязвлены были не только мы, коллектив театра упал духом, потеряв веру в справедливость.

Продолжение следует…