Солнце всходит и заходит. Часть шестая

Естественно, творческая эволюция Евгения Попова в дальнейшем увела его от «шестидесятников» достаточно далеко. В чем-то – мы покажем это – он стал занимать противоположные позиции (и в части эстетики, и в части «политики»). В любом случае, ему приходилось не раз вступать в творческие дискуссии с представителями «шестидесятников». И не очень прав он, когда приписывает себя к «опоздавшим шестидесятникам». Тут известный случай, когда, по Юрию Тынянову, «литературное наследство» переходит не от отца к сыну, а куда более сложными путями.

Но в конце 50-х иных вариантов не было – «Юность» принималась нашим героем и эстетически, и идеологически. Собственно говоря, политика журнала и стремилась охватить разные стороны жизни страны, ее самого молодого поколения. Поэтому, полагаем, старшекласснику могло даже польстить, когда его прямо объявляют «новым поколением», тем самым «шестидесятником», о которых в 1955 году, когда было опубликовано нижеследующее послание, и речи не было. Итак, представим, читает наш герой следующее «Читатель, ты будущий шестидесятник ХХ столетия. Это твоей деятельностью, твоей вездесущей мыслью, творческим трудом и подвигом, твоим и твоих друзей и сверстников, будут в значительной степени окрашены шестидесятые годы нашего века. Подумай о том, что ты внесешь в шестидесятые, какими ты их сделаешь!». Сказано сильно. Доверие вызывает.

Понятно, что все это было существенно ограничено советскими нормами и правилами. Исследователь Джулиана Фюрст замечает: «Молодежная политика была зажата между противоречивыми требованиями – генерировать энтузиазм и спонтанность и поддерживать контроль и идеологическую чистоту». Одна из этих границ, непременное требование тогдашней молодежной политики партии, комсомола и контролируемых ими изданий – отсутствие всяческого намека на конфликт поколений. Отцы не хотели, чтобы им «предъявили» в любой, пусть даже самой мягкой форме сделанное во время правления Сталина.

Читателям «Юности» эта установка преподносится и как персональный наказ Хрущева («У нас не было и нет никаких противоречий между молодым и старшим поколением. Молод тот, кто стоит на позициях передовых идей»), и как коллективное мнение ЦК КПСС («Только реакционные клеветники могли выдумать легенду о противоборстве поколений, чтобы под эту легенду подвести противопоставление современной советской молодежи поколениям отцов и дедов, то есть поколениям первостроителей социализма»), и как позиция самого журнала, публикующего, например, статьи Митчелла Уилсона и Виктора Розова о межпоколенческих отношениях в США и СССР соответственно под общей шапкой «Пропасть или эстафета?».

Между тем, даже в «ранней» «Юности» (1955–1963) не было поколенческого «монолита». В тогдашней «Юности» можно выделить тех, кто был по отношению к старшекласснику Попову в роли «старшего товарища», уже по социальному опыту и литературной известности. Это, так сказать, классические «шестидесятники» (Аксенов, Евтушенко, Вознесенский и др.). Но были и те, кто относился условно к тому же поколению, что и наш герой, будучи старше его лет на 5-7. Благо, журнал постоянно говорил именно об этом «срезе», искал в нем героев публицистики и прозы.

Современные исследователи вообще считают, что журнал был адресован молодежи 14–18 лет, учащимся старших классов или вчерашним школьникам. Среди литературных произведений очень заметны поэтому были приключенческие романы, травелоги, фантастика, даже сказки; в публицистике явно преобладают сюжеты из школьной жизни.

Как справедливо отмечает Ирина Каспэ, важной составляющей редакционной политики «Юности» было предоставление площадки молодым поэтам, прозаикам, литературным критикам, журналистам, художникам. Хорошо известны специализированные номера, почти целиком собранные из произведений дебютантов. Это что касается творческой активности.

Нашему герою, помимо «серьезных» вещей, вроде того же «Звездного билета», чрезвычайно нравился отдел сатиры и юмора, так называемый «Зеленый портфель». Острые материалы, публиковавшиеся там, постоянно шли «на грани фола», нередко их критиковала совсем уж правоверная партийная печать, но зато вещи «крайне левых» (по меркам «Юности», конечно) Марка Розовского или Виктора Славкина запоминались на раз. Тот же рассказ Розовского «Бабизм-ягизм в наши дни», переживший, натурально, несколько поколений – и все еще понятный аудитории спустя 60 лет после написания! Розовский старше нашего героя на 9 лет, он-то, что называется, «классический» шестидесятник. Приведем небольшой текст полностью, чтобы, так сказать, обозначить политико-эстетические пристрастия нашего героя в то время.

«Был обычный урок литературы. Ученики должны были писать сочинение на тему: "Образ бабы-яги – уходящей бабы прошедшего времени".

Учитель продиктовал план. Пункт за пунктом. Одно за другим. Все, как обычно.

ПЛАН

I. Вступление. Историческая обстановка в те ещё годы.

II. Главная часть. Показ бабы-яги – яркой представительницы тёмных сил.

Черты бабы-яги:

1. Положительные:

а) смелость;

б) связь с народом;

в) вера в будущее;

2. Отрицательные:

а) трусость;

б) эгоизм;

в) пессимизм;

г) костяная нога.

III. Заключение: бабизм-ягизм в наши дни.

Итак, учитель дал план, и теперь ученики по плану начали писать сочинение. И написали.

Надо сказать, это было обычное сочинение.

"Замечательное произведение – сказка о бабе-яге – является замечательным образцом нашей замечательной литературы.

Тяжёлое положение крестьянства в мрачную, беспросветную эпоху, которая характеризовалась беспощадным, страшным, мрачным, беспросветным угнетением, было невыносимо беспросветно, мрачно, страшно и беспощадно.

"Товарищ, верь! Взойдёт она!" – писал великий русский поэт Пушкин.

И в это время особенно звонко прозвучал светлый голос неизвестного автора сказки о бабе-яге, которая навсегда вошла в сокровищницу литературы, у которой всегда были произведения замечательного жанра, который всегда был любим народом, которого никогда не остановит на пути, по которому он всегда идёт навстречу будущему, которое всегда обязательно приходит на смену прошлому, которое никогда не смогло задушить его голос, который всегда был светлый и звонкий.

"Кому на Руси жить хорошо?" – спрашивал знаменитый русский поэт Некрасов и сам же отвечал:

"А наши топоры

Лежали до поры".

В образе бабы-яги – типичной представительницы загнивающего старшего поколения – воплощены лучшие черты отрицательного героя в начале первой половины конца... надцатого века. Бабе-яге противопоставлен светлый образ Иванушки-дурачка, в котором сделана яркая попытка показа нового, молодого в борьбе со старым, отжившим, одряхлевшим. Нет, Иванушка-дурачок – это не Онегин. Он не лишний человек! Он любит труд и родную землю. если присмотреться, он совсем не дурачок, а умный.

"В человеке все должно быть прекрасно", – писал известный русский писатель Чехов.

Задолго до него эти же слова повторил способный английский поэт Шекспир. Создавая незабываемый образ злодея Яго в одноимённой трагедии "Отелло", он, несомненно, испытал благотворное влияние со стороны неизвестного автора сказки о бабе-яге.

Иванушка-дурачок только строит из себя дурачка. На самом деле оказывается в дурачках не он, а баба-яга.

"Чуден Днепр при тихой погоде", – писала сквозь смех и слезы гордость нашей литературы Гоголь.

В галерее женских образов баба-яга занимает особое место. Вспомним хотя бы Анну Каренину.

"Все смешалось в доме Облонских", – писало светило разума Лев Толстой.

Язык бабы-яги – простой, чистый, короткий, могучий, не шершавый.

В наше время бабизм-ягизм играет большое значение и имеет большую роль. Иванушка-дурачок стал нарицательным, а баба-яга безвозвратно ушла в далекое прошлое".

Обычное сочинение, как обычно, не очень соответствовало теме и не слишком было написано по плану. Однако учитель остался доволен.

Он поставил за сочинение соответствующую отметку. Какую именно? Обычную».

Формально – что тогда, что сейчас – это была сатира на усредненное, заштампованное, чересчур «обычное» школьное образование. И, повторим, в эпоху ЕГЭ, этого тотального бабизма-ЕГЭизма, сатира актуальна еще как! Но тогда все понимали, что не в учителях и не в педагогических штампах дело... уж очень, видите ли, само выражение «бабизм-ягизм» напоминало глядящее с миллионов плакатов известное сочетание на «м» и «л»… Этот скетч был опубликован в «Юности» в 1962 году, как раз тогда, когда юные красноярцы осуществляли свой подпольный проект.

Отметим: «Юность» постоянно призывала и к активности во внелитературной, социальной области. Как отмечает Ирина Каспэ, читателю «Юности» регулярно и очень экспансивно сообщают, что в нем чрезвычайно нуждаются и что именно его очень ждут:

Расти поскорее, дружище,

учись поскорее, дружище,

ты нужен стране позарез!

Или в прозе: «Дорогой читатель «Юности»! Ты тоже можешь встать рядом с моими новыми друзьями – заводскими рабочими. Приезжай! Тебя очень ждут здесь, в Сибири!» (некой двусмысленности, высмеянной уже через несколько лет в «Бриллиантовой руке» – «На Колыму? Уж лучше вы к нам» – в подобных фразах никто решительно не замечал).

Важно, что такого рода «мобилизация» преподносилась не как призыв к самозабвенной жертве, а, напротив, как совет жить «полной жизнью» – насыщенной впечатлениями и обязательно интересной. Это наш герой как и его ровесники считывал сквозь все «мобилизационные» призывы, которые, как всякий советский человек, пропускал мимо ушей (хотя бы потому, что видел на примере «великой стройки» вокруг себя, скажем так, неоднозначность происходящего).

Но – а если не на стройку, не на целину? Полагаем, нашему герою не могли не прийтись по вкусу следующие выражения, адресованные именно к его ровесникам: «Они сами принимают решения и не боятся брать на себя ответственность», «Никто не может сделать молодых взрослыми, кроме них самих», «Вас никто не возьмет за ручку и не поведет к обетованной земле!». Ирония судьбы в том, что предпоследнее высказывание принадлежит будущему гонителю Евгения Попова и вообще всякой «отклоняющейся от партийных норм литературы» Феликсу Кузнецову, а насчет обетованной земли то ли с умыслом, то ли «на голубом глазу» написал будущий невозвращенец, автор «Бабьего Яра» Анатолий Кузнецов.

Ну а мы можем рассматривать эти и подобные им призывы как обращенные непосредственно к группе создателей подпольного альманаха. Мол, дерзайте! Делайте! Они и взялись в далеком Красноярске за дело… Более или менее искренне полагая, что действуют в рамках разрешенной литературной модели (ну, может, находясь на крайне левой ее части).

Евгений Попов называет свое поколение поколением аксеновского «Звездного билета», прямо связывая эту «образцовую» публикацию «Юности» со своим журнальным подпольем. «Кто-то из нас, родившихся сразу же после войны, был уже тогда более продвинутым, кому-то, если он, конечно, не врет, раскрыла глаза лишь “перестройка”, но “Звездный билет” тогда прочитали, смею утверждать, все, хотя и сделали из этого совершенно разные выводы, зачастую полярные. Вдохновленные таким чтением, а также песней на слова Г. Шпаликова “На меня надвигается по реке битый лед” из фильма “Коллеги”, мы с товарищами выпустили в городе К., стоящем до сих пор на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, три номера машинописного журнала со стихами, прозой, статьями и эпиграфом из Б. Окуджавы “А мы рукой на прошлое вранье” (из эссе о Василии Аксенове «МОЙ СТАРШИЙ БРАТ»)

В общем, с одной стороны, организаторами издания двигала нереализованная социальная активность (не на стройку же им было для ее реализации идти).

С другой стороны, как это ни удивительно, наш герой питал в отношении своего проекта в некотором смысле карьерные планы. Он хотел стать частью привлекающей его литературной среды (а вовсе не «подполья»). Чем, в конце концов, он хуже тех, кто и публикуется, и организует посредством «Юности» современный литературный процесс? В общем, публикация в «Юности» вполне входила в «пакет» советского карьериста того времени. Не обязательно писателя – вспомним хотя бы героя соловьевской «Ассы», мафиози Крымова в исполнении Говорухина, который в своем активе как раз такую, юношескую во всех смыслах публикацию имел.

Но то публикация в престижном издании, а вот взять и залудить целый самиздатовский, не разрешенный в принципе орган печати – не правда ли, оригинальный способ делать литературную карьеру?

Говорит Евгений Попов

Я политикой никогда не занимался и так называемым «диссидентом» не был. Все разворачивалось по писательской логике жизни в СССР. Вот смотрите, Сталин помер, правящие большевики объявляют, что он был подлец и мерзавец. Ну, мы и поверили, поколение «опоздавших шестидесятников». Это же «ТЫ СКАЗАЛ», как в Евангелие. А тут еще и журнал «Юность» с новой эстетикой и скромными сюжетами на тему «Не согласен я с таким названьем «оттепель». Но тут ведь пытливый молодой человек начинает задумываться. Хорошо, если Сталин такое говно, то кто же тогда ваш Ленин»? Но это чуть позже. А пока литературные кутята, каковыми мы тогда были, решили, начитавшись «Юности», помочь обновлению Родины в Красноярске. Не зная, что это называется «самиздат» и что за это в Москве уже начинают сажать. Мы же ничего плохого не делаем! Тексты графоманско-умеренные, за исключением Эдуарда Русакова, даже по первым вещам которого было видно, что это настоящий профессиональный писатель. Мы – школьники из школы № 20, хулиганистые, но «начитанные» школьники во главе со старшим товарищем, студентом, приятелем моей сестры. Пишущей машинки ни у кого из нас не было, да мы и печатать не умели. Какие-то стихи отпечатали в ГОРОНО, у моей мамы. Потом нашли сочувствующую. Машинистку-студентку. Тогда, кстати, поговаривали, что вот только-только отменили регистрацию пишущих машинок в МВД. Не знаю, правда это была или миф – про регистрацию. Кстати, все четверо создателей самиздатского альманаха «ГИРШФЕЛЬДОВЦЫ» (!) были русскими ребятами и детьми офицеров МВД. Кроме Русакова, отец которого пропал без вести на фронте. Среди авторов были студенты, школьники, моя сестра, сочинявшая стихи под псевдонимом НОТА НАТА. Русаков был ЭД ЧАХЛЫЙ. Я – ЕВГЕНИЙ КВЕСТАРЬ (поп-обжора из популярной у нас тогда книги Тадеуша Квятковского «Семь смертных грехов»). Успели выпустить 3 номера, пока нас не прикрыли. Сейчас два номера в Красноярском литературном музее, а один безвозвратно утерян. И хорошо. Мне его сейчас стыдно было бы показывать, настолько это было слабо. Играли в богему, печатали 8 экземпляров (две закладки по 4 копии), писали для важности 18 экз. Но «против властей не бунтовали». ЭПИГРАФЫ К НАШИМ НОМЕРАМ были такие: «Свежести, свежести! Хочется свежести» (Евг. Евтушенко), «В век разума и атома мы – акушеры нового. Нам эта участь адова по нраву и по норову» (А. Вознесенский), «А мы рукой на прошлое вранье, а мы с надеждой в будущее, в свет» (Б. Окуджава).

Продолжение следует…