Предопределено судьбой. Часть третья

Теперь о моей племяннице Флорисе. Она внучка Сунагата-бабая. После 9 класса она поступила в Уфимское медучилище, решив потом продолжать учебу в Башмединституте. Она подала документы и стала сдавать экзамены. Три первых экзамена она сдала на четверки, оставался один экзамен – сочинение по русскому языку. Я тогда работал директором 20-й школы и еще не знал, что моя племянница поступает в мединститут. Накануне последнего экзамена ко мне приходит отец Флорисы Сабирьян (был женат на моей тете Гульбану-апай), с которым учились вместе в Нижне-Лемезинской школе.

В те годы на приемные экзамены в мединститут приглашали учителей и городских, и сельских школ. А из нашей школы на экзаменах участвовала учительница русского языка. Я ее пригласил и попросил помочь племяннице. Та обещала оказать помощь, но не смогла. Может быть, она и не нуждалась в этом, племянница была очень грамотная. Своими силами, без всякой посторонней помощи смогла сдать три экзамена в мединститут на четверки – это просто нереально, это редко кому удавалось. После экзамена по русскому языку у меня состоялся разговор с учительницей из нашей школы, и она мне рассказала следующее.

В те годы в Башкирском медицинском институте ректор все вопросы приема, отбора будущего контингента студентов, в т. ч. соотношения девушек и юношей, отдавал на откуп ответственному секретарю приемной комиссии, который через экзаменаторов (в каждой предметной комиссии главным считался преподаватель института) строго контролировал ход экзаменов. Таким человеком в тот год был назначен завкафедрой онкологии института Н.П. Ников. Спустя много десятилетий я не могу судить о тогдашней ситуации с экзаменами, но мне кажется, что ответственному секретарю было необходимо повлиять на его ход. Он заходит в аудиторию, в которой экзаменаторы проверяют сочинения абитуриентов, и диктует им, кому какую оценку ставить, пофамильно. Экзаменатор делает то, чего требует от него ответственный секретарь.

У Флорисы за три предмета баллы были высокие, для прохождения конкурса ей нужна была не четвертка, не пятерка, а просто положительная оценка. Однако ответственный секретарь не позволил экзаменатору объективно оценить сочинение Флорисы. И она не прошла в институт. Но девушка оказалась настырной, со второй попытки она поступила в Башкирский медицинский институт и стала его студентом. Этот случай говорит о многом. В первую очередь, о ее твердом характере, умении добиваться поставленной цели. Во-вторых, это показывает, что она целенаправленно выбрала свою будущую профессию. Ее дальнейшая жизнь – яркое свидетельство тому. Флориса успешно закончила институт, защитила диссертацию на степень кандидата медицинских наук, стала преподавателем в своем родном институте, получила звание доцента. Сегодня успешно работает заместителем директора Института послевузовского образования Башмедуниверситета. Ее муж Гумар Мусин много лет работал в Уфимском государственном нефтяном техническом университете преподавателем философии, был доктором наук, профессором.

Состоял в КПРФ, был убежденным, настоящим коммунистом, таких сегодня очень мало. Жаль только, он рано покинул этот мир. Флориса и Гумар вырастили прекрасного сына Артура, исключительно способного, одаренного, он пошел по стопам матери, став врачом.

Метрическая справка, выданная авторитетными органами властей, гласит, что Хафизов Марат Мухамедьянович родился 13 ноября 1931 г. в д. Ташлы-Елга Улу-Телякского района (ныне Иглинский район Республики Башкортостан). По переписи 1926 г. на карте района деревни под этим названием не числится. До появления моей родной деревни эта местность была известна окружающим как Теплый Ключ, по переписи 1926 г. Красный Ключ зафиксирован как хутор, основанный выходцами из д. Нижние Лемезы братьями Гильметдином и Шайхутдином Фазлетдиновыми и их семьями. У меня имеются на этот счет подлинные архивные материалы.

Когда началась в стране коллективизация сельского хозяйства, группа жителей д. Нижние Лемезы переселилась в упомянутый хутор. Это могло произойти в 1928 г. С тех пор хутор Теплый Ключ стал деревней. Название Теплый Ключ происходит от родника размером примерно 7 на 9 метров рядом с деревней, он круглый год не замерзает, вода чистая, исключительно прозрачная. Жители за питьевой водой ходили к этому роднику, предпочитая ее находящимся рядом с деревней двум маленьким речкам Ташлы-Елга (отсюда название моей деревни) и Сатра. Местность была очень красивая. За этими речками начинались сплошные леса (не случайно волость называлась Урман-Кудейская). Природные условия этих мест сильно напоминают ландшафт северо-востока Башкортостана. Здесь нет огромных полей для зернового хозяйства, еще перед Великой Отечественной войной жители нашего села выкорчевали деревья в находившемся рядом лесу, таким образом расширив посевные площади.

Эта территория была удобна и благоприятна для занятий скотоводством и лесными промыслами. Деревня была небольшая, до войны в ней числилось всего около 30 домов, но народу было немало. Тогда не было демографического кризиса. В 1930–1940-е гг. в каждой семье имелось 3-4 ребенка и больше. Только в одной семье был один ребенок, семьи были традиционные, под одной крышей жили три поколения людей (деды, бабушки, отцы, матери и дети). Тогда не было угрозы существованию башкирской нации, как сегодня, т. к. позднее семейные традиции башкир были нарушены. Организованный исключительно по инициативе сверху, наш колхоз имени З. Мавлютова тогда объединял три деревни: Улу-Карамалы, Ташлы-Елга и Берлек, они считались бригадами. К нашему колхозу относился еще хутор Симский на берегу одноименной реки Сим. Там проживало около десяти семей чувашской национальности.

В предвоенные годы и в годы войны в хозяйстве преобладал тяжелый, изнурительный ручной труд. Я работал в колхозе до 21 года, все это лично испытал. Меня бригадир ценил как хорошего косаря, поэтому обычно меня ставили впереди других косарей, чтобы те на меня равнялись. Основная территория, на которой готовилось на зиму для колхоза сено, был Сатлык (в переводе с башкирского «перекресток дорог») на берегу р. Сим. Со всего колхоза всех, кто был в состоянии держать косу, отправляли туда. Это десятки гектаров, во время работы постоянных жилищ не было, спали в шалашах, бань нет, поваров нет, сами по очереди готовили для себя еду. Все находились там на месте, пока вся территория не будет скошена, и все сено не будет убрано полностью. Это минимум три недели. А какая была радость возвращаться домой!

Поля колхозные пахали плугами на конской упряжке, сеяли вручную – несколько мужчин с ведрами на шее (а там семена) встанут в ряд на расстоянии около 1-2 метра друг от друга и бросают на землю семена. На жатве наблюдается такая же картина, ручной труд, главное орудие труда – серп. Почему-то эту работу выполняли одни женщины, хотя это очень тяжелый физический труд. Перед самой войной в колхозе произошло большое событие, колхоз получил первый трактор производства Харьковского тракторного завода, его специалисты называли газгеном (газгенераторами), работающим на деревянных углях. Хотя новая техника в какой-то степени облегчила жизнь колхозников, одновременно для них прибавилась новая повинность – каждый член колхоза должен был готовить к лету определенный объем горючего материала из дров, который назывался чурки (полена длиной примерно 30-40 см).

Помню это историческое событие 1939-го или 1940-го г. Кто-то в деревне распространил слух о том, что в центральную усадьбу колхоза (она находилась в д. Улу-Карамалы) прибывает первый трактор. Мы, все мальчики (мне тогда было 7-8 лет), бежим туда, смотрим – успели, эта тяжелая техника с грохотом заходит в деревню, картина была впечатляющая. Трактор был гусеничный. Через какое-то время в колхоз поступил колесный трактор, который, как и гусеничный, постоянно выходил из строя. Они постоянно на полях буксовали, вязли. Дело в том, что по сравнению со степными районами республики, весна на северо-восток республики приходит на несколько недель позже, земля сырая, еще не готова к посеву зерновых, а сверху давят во всю.

Удивительно другое. В руководстве колхоза тогда не было ни агронома, ни зоотехника, ни механика, не было ни одного специалиста хотя бы со средним образованием, у всех образование на одном уровне – начальное, четырехклассное образование. Несмотря на все это, колхоз жил, получал урожай (хотя и не высокий), заметны были достижения в животноводстве.

Советская власть в те годы преуспевала в одном: она ориентировала людей на духовные стимулы, а не на материальные. Люди годами ничего не получали за свой изнурительный труд, жили за счет своего небольшого личного хозяйства, однако не роптали, никто не отказывался выходить на работу. Автор этих строк с 14 лет трудился в колхозе, уехал в Уфу учиться, когда мне было 21 год. Тогда денежной зарплаты на селе вообще не существовало. Но хотя бы на трудодни платили бы натурой, зерном – ничего подобного не было. Люди трудились круглый год, мы, молодые, работали только летом, начиная с мая до сентября месяца. Какое нужно было иметь терпение людям, умом это понять трудно, даже не возможно. Годами работали бесплатно.

Я уже немного сказал о тогдашних руководителях хозяйства. Да, у них не было ни общего, ни специального образования, но они уже умели вести свое хозяйство. Небольшой по масштабам колхоз имени З. Мавлютова, по инициативе руководителей хозяйства имел в д. Улу-Карамалы мельницу, работавшую на силе воды. Мощных рек не было, соорудили огромный пруд и там поставили мельницу, которая обслуживала не только наш колхоз, но и соседний, колхоз им. Фрунзе.

В этой же деревне построили кузницу, работавшую на деревянном угле. Кузнец Исламгали-агай Исмагилов успевал отремонтировать всю сельскохозяйственную технику колхоза, обслуживать население 3-х деревень. В нашей д. Ташлы-Елга колхоз организовал ободную мастерскую, где его хозяин Гиндулла делал заготовки для саней, кошовок, дуг и т. д. А уничтожением наших лесов в те годы (начиная с предвоенных до начала 1990-х гг.) занимались целых два леспромхоза, Улу-Телякский и Урманский, они так заготавляли лес, что позднее в наших лесах не осталось деревьев для постройки домов, люди стали ездить за деловой древесиной в соседний Архангельский район.

Продолжение следует…