Моё северное сияние – слияние любви и надежд. Часть двадцатая

Весь Максютовский сельсовет к шоссейной дороге выезжал через нашу деревню, через Назаркино. Асфальт и бетонный мост появились только после 1989 г. По тракту ездили легковые и грузовые машины, рейсовые автобусы, лесовозы с лесом, бензовозы, молоковозы, грузовые отправлялись или проезжали до элеватора города Мелеуз с зерном, со свеклой до сахарного завода. Изредка транспорт поворачивал и в сторону станции Тюльган. Или машина сломается или просто передохнуть, путники стучатся в двери, обычно такое случалось посреди ночи или в пургу.

В те годы было в порядке вещей попроситься на ночлег в первую попавшую избу и редко кто отказывал. Поскольку часто ночевали, некоторые хозяева домов и ночевальщики становились добрыми приятелями. И дружили семьями, ходили друг к другу в гости русские и башкиры, мордва и мишары, называя друг друга «знакум», «белеш» (от башкирского «бел» – «знай»). И у нас часто кто-нибудь ночевал. Удивляюсь, как мы сами-то вмещались в крохотном доме. Но замечу, у кого хоромы – те были побольше и жили-то побогаче, вроде как ночёвальщиков не шибко пускали.

Наутро вся деревня знала, кто у кого дома остановился. Об этом обо всем докладывали где? Конечно, в медпункте. Пока сидят в очереди, все новости выкладывают. Всякие ведь путники бывают. Однажды в очередной раз слышу рассказ о ночных гостях: «К нам сёдня посреди ночи заехали два мужичка. Машину загнали в ограду. Сидят и потихоньку разговаривают, чтобы робятёшки мои не слышали. А они на полатях, уши насторожили. Слышали всё. Оказывается, мужики эти везли к родителям парня-боксёра, он погиб на нокауте. Как услышали такую страсть наши детишки, давай верещать, плакать… истерика была жуткая. Теперь боятся выходить за ограду.»

“Екту разе можно, екту эть нельзя!”

Я жила в Кугарчинском, Зианчуринском районах, в городе Сибае. Могу сказать точно, что эти южные районы были забыты богом, как говорится. Дорог и мостов не было, сколько детей и взрослых мерзли в железобетонной полукоробке остановок, ждали набитых людьми до отказа автобусов. Куда смотрело районное, местное совхозное руководство, когда в период каникул студенты и учащиеся уезжали в города с тяжелыми сумками с нехитрыми гостинцами от родимого дома, молодежь на дорогах замерзала до костей и простывала на остановках, голосуя проезжающим машинам? Некоторые шли пешком 40 км от станции Тюльган.

Деревня Назаркино лежит вблизи перекрестка в сторону станции Тюльган. У перекрестка часто случались аварии, были и весьма тяжелые. Мне часто приходилось помогать людям с ночевкой – особенно зимой многие люди ждали автобуса на остановке, если не могли уехать, то ночевали у меня дома. Бывали длительные метели и бураны, движение на трассе полностью останавливалось, тогда семьями жили у меня. Иногда из-за сильных морозов ломались машины, шофера бросали их на улице и грелись и ночевали опять в моем доме. Я не могла и не имела права отказать путникам. Да ни один настоящий башкир не оставит на улице попавшего в непогоду или в беду. Не зря весь мир знает, что башкирский народ самый гостеприимный и добродушный. Иначе не смогли бы жить у нас в республике вольготно и по-хозяйски миллионы переселенцев, т. е. люди других национальностей. Нынче в Башкортостане во время переписи отмечают 114 разных национальностей, в школах преподавание идет на 14-и разных языках.

В то же время сам башкирский народ оттесняется на последний план – мало башкир среди руководства, нет им места среди банкиров, полицейских, в силовых структурах, нет из башкир промышленников, нет бизнесменов... Все эти сведения я прочитала в данных последней переписи и от ужаса и жалости проплакала целый день. Так и хочется сказать всем по-назаркински: “Екту разе можно, екту эть нельзя!”

Пельмени и песни для волков

Назаркино находится в четырех километрах от Максютово, где я сдавала ежемесячные отчеты. Однажды я ходила сдавать отчеты и зашла в аптеку, оттуда взяла большой пакет с лекарствами. Решила навестить подружку, зашла к ней домой, она предложила мне пельмени. Я отказалась, так как торопилась скорее домой. Не задерживаясь у неё, я вышла на дорогу, иду себе с тяжелым грузом – лекарств выдали слишком много. Иду по дороге пешком через тугай – небольшой, но лесок по обе стороны реки Большой Ик.

Ходили слухи, что появились в наших краях стаи волков, встревоженные егерями или охотниками из каких-то горных районов, и они попадались навстречу пешеходам. Наступили сумерки, на дороге никого – ни людей, ни машин. Иду и громко пою от страха. Вдруг впереди появилась какая-то чёрная тень. Холодок в груди, неужто волки? Как я могла рисковать жизнью? Что станет с моими детьми, если... Перед глазами промелькнули их печальные лица. Быть может, не тронут меня волки? Эх, думаю, нужно было взять пельмени с собой, кидала бы их волкам по одному, не трогали бы они меня. Бежать назад поздно, иду и ору – пою во весь голос.

Вдруг слышу шум мотора, перестаю петь – ясно слышно, что спереди гудит трактор. У меня теплеет в груди. Так и есть, едет навстречу трактор, мой голос заглушал его гул. Трактор! Нет на свете милее звука, чем гул Т-40! Я закричала “ура!” Минуту спустя я разглядела во тьме, что это не просто трактор, а железный конь моего мужа! Муж встречает меня! Мой дорогой человек, отец моих детей, забеспокоился за опоздание любимой жены, матери его троих детей, и поехал встретить её! Какой же он у меня молодец! Приеду и слеплю пельмени, угощу его, моего любимого, угощу детишек, сделаю праздник!.. Да здравствуют тяжелые лекарства, дороги, волки, трактора, пельмени, сумерки, дети и мы с мужем! Я в этот миг была на седьмом небе от счастья.

Клубок сплетен тугоухой соседки

Жила у нас в деревне ещё одна семья. В годы потепления, то есть в семидесятые годы, неожиданно приезжает гость из Германии – мужчина, пропавший без вести во время войны. Приехал к брату. Он был в плену. После победы пугали бывших пленных ссылками и тюрьмами, и он остался там, за бугром, женился, работал, успокоился от ужасов пережитого. Думал, наверное, хватит с него страдать... Погостил он несколько дней, побывал на могилках и уехал обратно. Брата его вызывали в район, допрашивали и отпустили. Наутро он собрался на мельницу и уехал, а соседка любопытная, немножко глуховатая русская женщина, спрашивает у его жены, мол, куда это он уехал, а та отвечает: “В тирман уехал! В тирман!” (“Тирман” – это мельница.) Ну, глухому нет суда, тетка тугоухая неправильно поняла: “В тирман” послышалось ей как “В Герман”, и она пустила по деревне слух, что соседу брат оставил много денег, и он убежал вслед за ним Германию...

Пока вся деревня кипела слухами, наш герой записался на очередь у мельника и заехал к другу в гости. Там пошло гулянье, угощения самогонкой длились на дней десять. А в деревне клубок сплетен вырос до невообразимых размеров, каждый добавлял в него своё, кое-кто собрался умотать за беглецом, кое-кто зарился на его жену и дом... Вдруг приезжает наш “эмигрант” с больной от похмелья головой, а тут такое!.. Смеха было, конечно, много. Языки без костей умеют от одного слова повернуть судьбы людей “то под крепость, то на небеса”!

Виновата ли “заначка”?

Еще одна история про житьё-бытьё жителей нашей деревни. Поехали дед со старухой в соседний Зианчуринской район, в гости к сватам. Давно не виделись, погостили хорошо и поехали домой через лес. Дед, как и положено куму-свату, был, мягко говоря, поддатый... Бодро он гнал лошадь по лесной ухабине, мечтая, что дома, в сеновале, зелененькая бутылка-“заначка” обрадует его своим содержимым, и он похмелится по-царски. Приехал домой, прямиком к своей “заначке”, снова загулял, забылся... Через два дня дети его спрашивают: “А где бабушка?” – А он: “ Осталась, наверное!” Так надо же бабушку вернуть, она тоже нужна при хозяйстве, поехали к сватам, там её нет.

Начали искать миром, оказывается, старушка упала с телеги, сломала ногу, ползла домой, заблудилась, ела траву, по утрам пила росу... Полуживая, вся грязная, искусанная комарами – такой подобрали её пастухи. Повезли её в Исянгулово, в больницу, еле вылечили. Так дед после этого вообще перестал водку пить.

Эта старушка долго жила, она постоянно табачок нюхала. Нюхала и чихала, так нос прочищала. Придёт, бывало, в гости, усядется на табуретку и достаёт свой пузырёк с табаком из кармашка. Что интересно, в гостях она не чихала. На ладошку насыплет маленькую-малюсенькую горочку табака (как сама говорила, “на одну понюшку” или “на один понюх”) и при беседе-разговоре начинает щепёточками занюхивать этот табачок. Она говорила, что от этого зрение становится острее.

После того, как её спасли и вылечили в больнице, она частенько повторяла, что чуть “не пропала ни за понюшку табаку”.

“Наш великий массажист”

Я все продолжаю вспоминать милые моему сердцу картины из прошлых лет, когда я работала в родном Башкортостане, в деревне Назаркино. В те времена стал популярен лечебный массаж. Многие просили об этом, и я ещё на приеме занималась массажами. Тогда деньги брать с пациентов запрещали, да и воспитание коммунистическое не позволяло брать за эти “дополнительные услуги” какую-либо плату, хотя на них уходило много сил и времени. Я научилась делать массаж, у меня получалось легко и просто. Людям нравилось, как я лечу их разными приемами массажа (я успешно освоила точечный, вакуумный, солевой и другие методы). Многие с удовольствием отмечали, что “минен кулым килеште”, то есть вылечила я их руками, своей молодой и чистой энергией.

Больные приезжали много, даже из соседнего района, некоторые оставляли гостинцы, хотя я их об этом не просила. Однажды привезли женщину с бронхиальной астмой, муж её говорит, что перепробовали все – в Омск ездили, по Бутейко лечилась, ничего не помогло. Я им говорю, что вряд ли смогу помочь после таких светил. Решила попробовать тоже. Начала лечить общим массажем плюс точечным, контактным. К нашей радости, болезнь отступила. Они уехали счастливые, окрыленные, в совершенно другом настроении. С этой семьей мы подружились, когда я бывала в селе Исянгулово, если я к ним не заходила, то они обижались, как дети.

Но не всё бывает гладко. Моё увлечение массажем не нравилось некоторым коллегам, я не раз слышала, что одна медсестра меня за глаза называла: “наша джуна”, другая при людях в лицо мне бросала: “наш великий массажист”. Я не обижалась на них. Они ведь обратили моё имя к действительно великой целительнице и прекрасным старинным методам лечения массажем, которые были и остаются самым верным способом лечения и восстановления сил человека в любые времена.

Продолжение следует...