Моё северное сияние – слияние любви и надежд. Часть девятнадцатая

Помню семью Алтуховых. Это были замечательные люди. Хозяин дома – дядя Ваня, он также участник войны, а тетя Нюра – добрейшая душа, она для моей души была опорой и отрадой, утешала меня и многому научила. Мне просто повезло, что довелось увидеть столь доброжелательную и искреннюю женщину, как тетя Нюра. Её голос, смех и милые шутки были для меня как “бальзам на душу”. С нетерпением ждала она каждый банный день и шутила: "Ванька, ну когда мы в баню с букетом пойдём?" (с веником). А муж её шутя жаловался мне, что баба его “в бане букетом дерётся!” Использованный банный веник они называли “голик”. Им подметали и мыли пол в доме, зимой голик всегда лежал на крыльце для обметания снега с валенок.

А Алтухова Мария во время войны работала трактористкой. “Самый лучший букет – это берёза...”, – повторяла тетя Мария, растирая больные ноги. Её здоровье было подорвано, мучилась в последние годы жизни артритом. Она частенько распевала одну и ту же песню: “Ой, кума, закат-то догорел, сама полюбила, никто не велел...”

Разговоры их были о молодых годах, когда были живы родители, любимые. Вспоминали, как плясали до упаду, как разучивали модные танцы. Тетя Нюра смешила меня своим говором: “Были когда-то и мы рысаками... хыть и не девчачья память у меня, ничто не забываемо. Да как жи не помню, только танцор из меня захудалый, я всю жисть не танцую. Чёт, мешает. Правды, если случалось хыть каплю на грудь принять, так помалеху для храбрости, прыть молодецкая через край – и чарльстон, и кто че закажет. Эй, не в этом щасье... Раньше в клубах парни пока портфешок не примут, не подойдут. Так, бывало, и отбривали энтаких, с запашком, а кто ндравился, не чуяли запаха-то. Эй, милашка моя, оттопали мы ножки, отпели голосок.”

Афанасий – ломонос

Здоровье людей старшего поколения, переживших войну и лишения, сильно зависело от погоды. Вся деревня знала народный устный календарь об изменениях и колебаниях в атмосфере.

В конце января, особенно 31 января, все ждали морозы и приговаривали: “Афанасий – ломонос, береги щёки и нос.” И в это время все грелись на печке и “проводили профилакторий”, то есть принимали самогон. Особо ценился самогон из сахарной свеклы. Они от меня ничего не скрывали, хотя я запрещала им пить и объясняла, что алкоголь и лекарства несовместимы. Самое смешное, бабушки наперебой рассказывали, что на Афанасия раньше знахари выгоняли ведьм. Только на афанасьевские морозы можно было угнать ведьм, потому что в эти дни ведьмы летали на шабаш и там теряли память от излишнего веселья. Но не так страшны Афанасьевские морозы, как впереди ещё Тимофеевские (это про морозы с 4 февраля.) Лютые метели и холод до сорока градусов длились долго.

Зимой продолжались свадьбы. К кому сваты не приехали или кто пока не выбрал невестку, те теряли надежду до Масленицы сыграть свадьбу. Тетя Маруся в честь таких “залежалых товаров” громко пела, или “возгудала” так:

"Ты пальто, моё пальто, не берёт замуж никто!

Пойду в поле, закричу: караул, замуж хочу!"

И добавляла следующий рассказ: “Когда Натька замуж выходила, отъезжая от дома, мама ей не велела оглядываться, а ей так хотелось оглянуться. И оглянулась она, дура! И через год домой вернулась, черной вдовой.”

Старушки учили меня народным приметам. Клали мне в карман или сумку лук или чеснок и говорили: “Луковицу в сумку бросить на дорожку не забудь! Удачу найдешь. Дак, ты лук да чеснок от нечистой силы, да от болезней – давеся (накануне) всегда в дорогу бери. Да лук всех микробов убьет! А то что-то много вирусов гуляет!”

Мир на земле – мечта ветеранов

Для меня были примером оптимизма и трудолюбия семейство Калядиных – Елены и её брата Петра Артемовича. Мне они как родные стали. Вообще, в деревне Назаркино жили много ветеранов, бывших фронтовиков. Мирный труд после войны был для них просто подарком от Бога, а жизнь они считали счастьем и праздником. Никогда не унывали, не ругались, не жаловались... И все они для меня были дороги: настоящие, стойкие, душевные люди. С частушками, с прибаутками они меня встречали каждый день: "Ты пошто меня ударил кирпичиной по плечу? А я пошто тебя ударил – познакомиться хочу!” – Иногда мне казалось, что это мой Аллах направил меня жить и работать к таким чистым и сильным людям, чтобы окрепла я душой и освободила себя от печали и обид.

До сей поры у меня в ушах их слова: “Ончо!” (Вон оно что!), “Отчо!” (Вот оно что!), “Ичонетак?” (И что не так?), “Чоденек?” (Сколько денег стоит?), “Погода сёдни чё-то притчится, то ли вёдро будет, то ли ненасье! Не боись! Не залипай.” (“Погода сегодня портится, а ты не бойся, не сиди дома.”). “Поди уж модника себе завела?” (Уже с парнем встречаешься?) “К гулеванке (любовнице) ходить лихоманка (болезнь) не мешат (не мешает)?” И т. д.

Горянинский вызов буйной реке Б. Ик

Жил в Назаркино еще один фронтовик. Про Горянина писали даже в газете “Комсомольская правда”, о том, что он был в плену у фашистов, бежал к партизанам, воевал в тылу врага... Горянин жил близко к крутому берегу Большого Ика. Наша река была такой бурной и непредсказуемой, каждую весну разливалась, ежегодно меняла берега, уносила мосты, бани и дрова, выворачивала огромные тополя с корнем и уводила за собой или создавала страшные заторы, в половодье её разливы тянулись на километры, волны насмешливо и грозно поблескивали на солнце... И вот бывший солдат Горянин решил бросить реке вызов, он взялся менять её русло и стал копать вручную новый канал для реки. Тут лозой ему один глаз прокололо, но он упрямо копал и копал. Вначале многие над ним надсмехались, потом начали помогать всей деревней. И директор совхоза включился, пригнал технику и сообща люди все-таки поменяли русло буйной воды. Не смогла больше она крушить берега, повернула в другую сторону и потекла, даже не оглянулась, как будто забыла про настырного Горянина и о деревне Назаркино.

В 1989 году построили мост большой через реку Большой Ик. Радовалась вся округа. Сколько лет ждали, неужто нельзя было построить этот мост раньше? Ведь многие бросали родные места из-за бездорожья. Мы любили гулять по новому мосту, смотрели на воду, пели. Гостей из Максютово провожали до моста и там расставались. Гордились, что мост называется Назаркинский. Так моя подруга придумала частушку: “Маяныкы кавалер юбку, кофту подарил, через купер сыкканда балта менэн ударил!

На Назаркинском мосту часто стояли рыбаки, удили на крючок, течение под сводами было сильное. Жарким летом там же в тени моста купались все прохожие и проезжающие.

Не сказать о печи – ничего не сказать

Когда жили в Назаркино, топили печь. До нас в этом доме жил “ссыльный” химик Барсенев (об этом есть рассказ отдельный). Печь была небольшая, но она грела дом как надо. В некоторых домах стояли так называемые печи-голландки. Но больше всех мне нравились огромные русские печи, с лавками (полати). Мы с детьми попробовали перечислить, сколько дел можно сделать с помощью такой печи. Насчитали восемь применений печи: греть дом, спать на ней, сушить вещи зимой, сушить грибы и ягоды, сухари, печь пироги да блины, парить парёнки, варить суп да каши и мыться, как в бане!

Я такому вначале не поверила, пока сама не мылась в такой печи. Как же это было? Очень просто. Печь хорошо протапливали, выгребали всю золу, заслоночку приткнули, чтобы жар не выходил, кидали соломы, ставили воду и таз внутрь и по одному там мылись, а детей входило больше.

Кстати, многие лечились от всевозможных болячек, лежа на своих печах. Были удивительные случаи – теплая печь “спасала” недоношенных младенцев, их выхаживали, на печи русской “допекали”. Могли глиной обмазывать и в печку класть больного артритом – это “чтобы вся хворь с коркой отвалилась”.

Короче, я до сих пор считаю, что печь – восьмое чудо света.

Венки, хороводы и правда-матушка Назаркинских

Деревня Назаркино лежала на большой трассе, она не горевала, пока не нагрянули лихие 90-е. Люди жили дружно, встречали вместе новый год, в клубе проводили праздники, концерты, конкурсы “Играй, гармонь” и т. д. и т. п. Но особо запомнились гулянки по-народному. Любила я слушать песни бабушек в день Ивана купала. Помню до сих пор, как они плели венки и хороводили на берегу. А вечером долго пели душевные песни и озорные частушки, вспоминали молодость. Когда были выбора, все назаркинцы, как один, проголосовали против Ельцина. Приехало районное начальство, смотрело волком на мирных людей, старательных и добросовестных рабочих передового Назаркинского отделения, передового во всей республике совхоза “Октябрьский”. Долго и бурно шло собрание. В нем мои ветераны здорово выступили, резали правду-матушку в глаза, высказали вслед разрушаемой демократами советской власти о самом наболевшем... Что земля теряет хозяина и работника, земля уходит из-под ног. За это ли отданы миллионы жизней? Эти слова остались в истории... И бригадир в конце всем пригрозил, что не будет помогать ветеранам ни техникой, ни соломой...

Жить до морковкина заговенья

Моим палочкой-выручалкой был Фролов Петр, который всегда был готов везти больного в больницу. Мы шутили, что с ним являемся коллегами в любую погоду и в любое время суток. Он меня учил не бояться, когда умирали ветераны. Говорил:”Не труши, медичка. Че щас сделашь, живым туды не лягешь. Только поминать их добрым словом, да и дальше жить. Живым – живое!” Петя всегда одевался аккуратно, почти модно. Он любил шуткой отшучиваться на замечания других по поводу его лёгкой одежды: “Шшоголь моды не терят, дрожжит, но шшеголят”, или еще смешнее: “Форс мороза не боится , хоть замёрз, а всё бодрится”. Или еще смешил: “Дрожжи, дрожжи, но форс держи!”

С глубоким уважением вспоминаю семью Силантьевых, интеллигентных и добрых людей, которых уважали все. Они были душой всего села, так мне казалось, несмотря на то, что были очень скромные и почтительные ко всем. Помню, как-то зашла к ним, на очередной осмотр. Хозяйка с радостью встретила меня. Я сижу, пишу нужные сведения за отчета. Она крутила мясо на пельмени, внучка вызвалась помогать, да медленно все. Она ей говорит: “Мы с тобой так до морковкина заговенья прочикамся!” – Внучка удивляется: “Баб, когда оно – морковкино заговенье?” – Она ей объясняет: “Э, тут-то все просто. Говеть – это значит поститься, а морковка – настоящна постна еда, никогда не запрещается. Значит, морковкино заговенье – это что? Додумай сама!” – Тут внучка как закричит: “Пошто я не знаю, морковкино заговенье – это то, что никогда не наступит!”

В общем, в этом селе жили замечательные люди и были они все какие-то яркие, особенные, с уникальной судьбой и характером, я помню из них каждого, вспоминаю с грустью и благодарностью.

Думаю, всегда мне везло на хороших людей. Так и есть, слава Аллаху.

Продолжение следует...