Моё северное сияние – слияние любви и надежд. Часть восемнадцатая

Жил-был в Назаркино еще один интересный человек – ветеран Бунин. Я называла его “Сказка-бабай”. Дом у него внутри был весь разукрашен рисунками: прямо на стене нарисована большая картина с вертолётами и людьми, печка также была вся в рисунках – причудливых и сказочных, и жила с дедом Буниным настоящая чудо-птица – ворона говорящая! Он много рассказывал про природу, про жизнь, никогда ни на что не жаловался.

Он говорил, что понимает язык птиц. Я верила. Говорил, что древние люди летали, и в будущем человеки полетят. Откроются у них такие чары-способности. Я верила ему. Ведь прав же он, когда говорил: “Велик ли наш-то век ещё: так – воробьиный "скок", а люди многое повидали на своём веку, иногда приходится только диву даваться – чего только не было раньше. Вот так-то!”

“Сказка-бабай” говорил, помню, что самый важный и прекрасный день в году – 22 марта. Это – день Сорок Сороков. «Прилетел кулик на Сороки, принес весну под крылом». «В этот день из-за моря сорок пичужек прилетает, в каждой стае – по сорок, и первыми – жаворонки». По этому дню он гадал погоду на сорок дней: «Если тепло, то сорок дней будут тёплыми, и год будет урожайный, а если холодно – то ждите сорок холодных и ледяных». «Если сороки и галки прилетели на Сороки – пойдет теплынь, из носа Деда Мороза закапает…» И в этот день он готовил к посеву семена тыквы. В Сороки запасался водой из реки, обладающей целебной силой.

“Сказка-бабай” закалялся, летом и зимой обливался холодной водой, он давно знал “методы Иванова”, ходил на лыжах, охотился, рыбачил. Прыгал из бани прямо в снег и кричал: “Очень чудненько и пользительно!!! Для мужчин особенно!” Никогда не сидел без дела: всегда плел сеточки-авоськи и дарил их всем. Умер он неожиданно. Я к нему заходила два раза в неделю, как к ветерану ВОВ. В то утро вижу, что на крыльце нет следов человека и вороны не видно... Умная птица обычно сидела на подоконнике или на крыльце, так встречала посетителей.

Я насторожилась. Постучала в дверь, в окно... Ни звука. Позвала соседей. Они взломали дверь, а там покойный. Умер, сидя у печки... В руках начатая плетёнка-сеточка... Куда-то исчезла его говорящая ворона, её больше никто с тех пор не видел...

Мастер зеркал

В доме, который мы купили в Назаркино, раньше жил ссылный по фамилии Берсенев, бывший инженер завода. В чердаке дома я нашла его дневник. Читала его записи и до глубин души была потрясена. Судьба-судьбинушка скрутила его и бросила в наши края. Оказывается, он работал на химзаводе, там произошла авария. И его друг написал на него донос. Берсенева арестовали, но много было у него рацпредложений, которые успешно внедрялись в производство и принесли большой доход и славу заводу. Его посадили, отсидел шесть лет, потом выслали его в Кугарчинский район, в школу деревни Назаркино.

Берсенев работал учителем химии, делал опыты. В чулане дома я нашла много приборов и химических препаратов. Он привез с собой много ртути и делал зеркала на продажу. В тетрадях Берсенева было много научных формул, рецептов, стишков и шуток по химии: “Сера, сера, сера эс, 32 – атомный вес, сера в воздухе горит, выделяет ангидрид!” Ещё: “Калий, натрий, серебро – одновалентное добро”, еще: “Подмигнув лиловым глазом, сера сразу стала газом. Получился, надо знать, ангидрид – пэ-два-о-пять“, “Калий, натрий, серебро – с водородом заодно, алюминий, хром – в третью группу, остальные элементы – двухвалентны!“, “Полетела галка в лес и пускала аш-два-с“... И ещё один стишок по химии: “Сапоги мои того, пропускают аш-два-о“. Я нашла потом его дочь, и отдала ей дневник отца.

Прялки дяди Васи

Был еще свой деревенский мастер-плотник, Бронников Василий, он славился столярными делами, всех обеспечивал прялками ножными. “Закажи прялицу, вмиг сотворим для тебя, – шутил он мне иногда, – какие хочь, токо скажи: гребневые, теремковые, всё умеем. Прялка украсит избу, согреет душу...”

Он прав. Прялка была ценным подарком: отец дарил её дочери, жених – невесте, муж – жене. Мастер рассказывал про старинный обычай, что жених должен принести новую прялку в дом невесты, а старую прялку её матери сломать в знак помолвки. Он давал прялку новому хозяину или хозяйке с напутствием: “Пряди, прялку береги, за отца бога моли.”

Неутомимые пряхи работали почти в каждом доме, не отрывались от прялок и зимой, и летом. Летом работали на улице, сидя на кукурке (скамейке). Нитки пряли из овечей шерсти. Раньше пряли из льна, у некоторых сохранились клубки из этой очень прочной нити. Интересно, помню их целый обряд. Льняную нить они дарили на поминках. У меня хранится их ниточка длиной около 1 метра – как пожелание о долгих летах жизни. Так они говорили мне. У одной бабушки была простая чёрная прялка, но она её очень берегла, под кровать убирала, чтобы “детишки куделю с неё не оборвали”. Она умудрялась за зиму всем носки напрясть и связать. Носки-то можно и в магазине купить или из "базарной" шерсти связать, но свои почему-то особенно любили. Их чинили, пока совсем не проносятся.

А вот шерсть теребить и чесать всех усаживали. И девочки, и мальчики помогали матери, у некоторых “прясница вообще не убиралась”. В домах стелили половики, начиная от сенца да горницы. Они были разные, менялись цвета, у дверей лежали суконные, на передней комнате стелили “ремки”, а “валуты” и яркие шерстяные полосатые половики были в самой светлой комнате. “Эй, доступали фуксин-буксины, щобы весельче стало!” – так они объясняли, как доставали анилиновую краску для шерсти.

Кросна – ткацкий станок до половиков. Кросна стояла в доме Маклаковой Маруси. Она была мастерицей на все руки, таких умелиц нынче не найти. И в те времена их было единицы.

Назаркинские женщины заказывали новые половики к свадьбам, к праздникам. Еще в домах Бронникова Василия, у Исакиной Пелагеи и Колядиной Марии всегда стучала кросна – они все ткали сами – и половики, и полотенца. Когда только успевали?

Славные семейства деревни Назаркино

Продавец радиации

На первой улице жила семья Моисеевых. Хозяин дома, дядя Коля, в армии получил радиационную дозу, он болел часто, сильно страдал от болей, и мне приходилось часто бегать к нему, делать внутривенные. Сам был такой искрометный юморист. Бывало, бегу утром на работу, а он мне навстречу, еле идет, хромает. Я, как положено по службе, спрашиваю у него, что, мол, дядь Коль, нога болит? А он в ответ: да нет, глаз болит! Вот такой он был – всегда весёлый, не унывал, не подавал вида. Иногда проходит по улице, опять хромает, а сам смеётся: “Лежал с бабой на печи, не тужил. От тяжёлой работы килу нажил (грыжу заработал)!” Бывало, так же хромая идет он, приговаривает: “Хоть к обеде опоздаю, но походку не сменю.“

У дяди Коли постоянно вылетали “интресные” для меня словечки: "оне", "туё", "охолони чуток" (остынь, не кипятись), “мырготня”, “не ургай” (не ворчи), “дать тыкаля” (сильно толкнуть), “дородно” (хорошо)... Девочек с растрёпанными волосами он дразнил по-своему: “Девка бежит космачём, чай, муж будет басмачём!” Про свою болезнь дядя Коля опять шутил и только: “Продам радиацию, куплю авиацию!”

Сахарные арбузы, цыпушки и караси

А семья Маклаковых – это замечательные огородники: арбузы у них поспевали сахарно-сладкие! Маклаковы сами дома выводили из яиц разных птиц – гусят, цесарят, утят, не говоря уже про цыплят. Хозяин сам делал машины, чтобы дрова таскать, за сеном съездить, огород вспахать. Еще он сделал пруд и в нём завел карасей.

Жена Маклакова была разговорчивая. Однажды она караулила всю ночь двери моего медпункта и наутро мне говорит: “А у нас ночью на старый новый год молодёжь чудит, балуется, эй, пусть робятки подекуются. У кого сани на дорогу выкатят, у кого поленницы дров развалят или по улице раскатывают. Ещё двери связывают верёвкой, шоб утром не смогли открыть. Мы не ругамся, токо шоб недушеверёдно, токо шоб у стариков не безобразничать, я детям своим так наказала. Сами ж таковые были, "выкрутасы наворачивали", никто не обижался!”

Капуста с запахом можжевельника

Дружная и трудолюбивая семья Скороваровых была всем в пример. Их дед, контуженный на войне, жил отдельно, упрямился, когда дети уговаривали его пожить с ними хотя бы зимой, но он не соглашался ни в какую. У Скороваровых была очень злая овчарка. Чтобы пройти в дом, мне приходилось брать с собой гостинцы для собаки – хлеб или печенье. Зато тетя Маруся и дядя Миша, как дети, радовались моему приходу, снимали куфайки (фуфайки) и запоны (фартуки) и с удовольствием садились к столу и давали мерить себе давление, рассказывали с подробностями, чем были заняты в эти дни и наперебой хвалились успехами – солили капусту, варили щи, баловали себя губницей (грибовница, суп из грибов), щипали кур, штопали чесенки...

Но больше всего мне запомнилось, как они солили или квасили капусту. Их рецепты врезались в мою память на всю жизнь. Бочку под капусту заранее чистили несколько раз, “бучили” – сначала размачивали и скоблили, а потом набивали можжевеловыми ветками, и опускали в бочку накалённую в печи чугунину или раскаленные докрасна пять-шесть кирпичей – все это заливали горячей водой. Всё сильно шипело, пенилось. Бочку плотно накрывали, и она постепенно остывала. Аромат стоял сногсшибательный, и капустка тоже потом отдавала можжевельником! А в капусту всего добавляли – перца черного горошки, лаврового листа, укропа семена, тертой моркови – вкуснотища-то какая была!

Иногда дядя Миша в кадушку клал крапиву и хрен, или ветки вереска для “духовитости” (так он объяснял). Опять же заливали кипятком и накрывали брезентом и шубой. Кадушка пропаривалась и разбухала. Он приговаривал: “кадушка-несквозиха, не будь неумёха”. В неё вставляли палку, меня иногда просили: “помешай-ко капусту ту”. Я мешала, пузырками выходил из капусты газ...

Один вечер у одних капусту "делают", другой вечер – у других. Говорили, что “солят”. И еще, они квасили капусту “без всякого сахару”. Я видела однажды, как тетя Маруся перед посолом полбулки ржаного хлеба макала в жидкий мед и клала на дно бочки. Затем укрывала сверху крупными листьями капусты и после только кидала нашинкованную. Шинковали вручную ножами. Но самое интересное начиналось через неделю, когда “квасинка-кума созрела и гостья пришла”, то есть они с нетерпением ждали меня на пробы квашеной капусты. Хозяин дома плясал-топал на месте и угощал меня со словами: “На столе Капуста, в животе не пусто. И съедят, так не жалко!” И ела я у них капусту немало. Вкусненько было очень!

Бельё тетя Маруся отбеливала щелочной водой. Собирала чистую золу в чан или бак, в бане заливала эту золу кипятком и хорошенько взбалтывала. Отстоится смесь сутки-два и получается щелочь, она называет эту жидкость “щелок”. Она щелоком этим заливала белье, оно становилось белым, и означало это “бучить”. Она и меня учила, как бучить белье, то есть делать его чистым, дезинфицировать. Это был народный способ. В башкирских деревнях так же стирали и отбеливали в щелочной воде, ею даже ополаскивали волосы. Если кто-то начнет кашлять, тетя Маруся говорила: "Надо тебе над картошкой побучиться!" – так она называла процедуру ингаляции над горячим картофельным паром.

Продолжение следует...