Моё северное сияние – слияние любви и надежд. Часть шестнадцатая

Вы просили анекдот. В Максютово жил интеллигентный человек. Он любил носить все импортное, всегда хвалился то часами на руках, то другими вещами – все, мол, импортное... И жена его тоже подражала ему. Мы прозвали их обоих: “импортные”, это прозвище приклеилось к ним прочно, и ясно было, про кого речь идет.

Это было в то далёкое время, когда проходила я госпрактику в селе Исянгулово. В роддоме был случай: тяжелые роды. Акушерка перепугана и говорит мне: “Бросай все, беги в женскую консультацию, позови врача, Виль Мингазовича!” Я сорвалась с места и, как угорелая, бегу за врачом, на ходу кричу: “Пельмень Гадович! Пельмен Гадович, вас срочно вызывают в роддом!” Долго в больнице надо мной смеялись за такую оплошность. Он сам после так смешно про это рассказывал. Конечно, я поняла свою ошибку, раз десять перед ним извинялась, но не призналась никому, что я просто плохо слышала на одно ухо.

Однажды я дежурила ночью в инфекционном отделении. Утром приходит врач, говорит: ”Үэт, Миншат апайыгыз укытты мине.” (“Попало же мне от жены!”). Но он хороший врач был, и жена его, Миншат Булатовна – хороший терапевт. Спрашиваю, что же с ними случилось, а он рассказывает: “Вчера вечером в амбулаторий забежала женщина и кричит, что сноха рожает. Я поехал к роженице, в село Чебеньки. Уже темно. Я бегом осмотрел ее и быстрее машину завел – скорее в райцентр, в роддом везти надо. Выводят из дома беременную, сажают в машину. А тетка ее кидает в машину ее колготки и кричит: “Как родишь, сразу оденешь, а то по ночам холодно!” Я рванул быстрее вперед. Еле успели. Родила она, все хорошо, и я поехал домой в полночь. Утром сажаю любимую жену в машину, ведь нам вместе ехать на работу, а там колготки те валяются... Ох и выслушал я нотаций от ревнивой жены. Ох, влетело мне от жены...”

Маршировки в коридоре

Помню те времена, когда в отделении терапии участковой больницы лежали еще психические больные. В те годы жил в селе Кугарчи Яхия-абый. Он спокойный был, но иногда срывался. Лежал он в стационаре в очередной период обострения. Я работала в процедурной. Слышала в коридоре громкие крики, кто-то кричит команды по-немецки. Я выбежала из процедурной. Наш Яхия-абый выстроил больных и заставлял их маршировать под командой. Опять “картина маслом!” Даже мужик, который каждый раз охал, что у него болит спина, словно кролик, тащится за строем. А Яхия-абый, как настоящий старшина на взводе, кричит: “Айн, цвайн, драйн!” – Я кинулась к нему, прошу спокойно: “Яхия-абый, все, прекрати!” – Он посмотрел на меня, страшно тараща обезумевшие глаза. Подошли санитарки, прибежал дежурный врач, однако командный голос стал еще громче, весь коридор шаркал и маршировал, шум стоял невозможный... Вызвали врача-психолога. Он подошел четким шагом и говорит Яхие-абыю: “Товарищ старший лейтенант, доложите обстановку!” – Яхия-абый сразу скомандовал: ”Смирно! Готовимся к войне с китайцами!” – его наш врач-психолог Мирсал-абзый бодро и уверенно “поддержал”: “Молодцы, вольно!” – Яхия-абый тут же успокоился, больные разошлись, я сделала укол нашему герою, на следующий день его отправили в Уфу.

Уфа принимала нас всегда

Вообще мне часто приходилось сопровождать больных в Уфу – то самолетом АН-2 – “кукурузником”, то машиной, то поездом через станцию Тюльган. Один раз пришлось ехать в деревню Ургинка на машине “скорой помощи” с милиционером – там разбушевался Сагит-агай.

Приезжаем, по дому бегает мужик с топором. Сам весь грязный, обросший, люди боятся даже подойти к нему, а нам нужно его везти. Я подошла к нему и закричала: “Эй, Сагит-агай, тебя в гости позвали, в Исянгулово Мирсал тебя ждет!” – Он спрашивает: “Он по мне соскучился?” – на это я сразу парирую: “Да-да, конечно, соскучился! айда собирайся, поехали.” – Он спокойно сел в машину и скорее привезли его в Исянгулово, сделали укол и отправились в Уфу. Сели в поезд, он стал орать, горланил всю ночь, еле довезли до психбольницы.

Я всегда хваталась за эти командировки, так как в Уфе успевала сходить в театр, посмотреть “модные” спектакли. Домой старалась ехать ночным рейсовым автобусом. Высыпалась по дороге, под утро доехала до села Исянгулово. Там работала моя старшая сестра Айгуль-апай, она была замглаврача. Очень она помогала мне, поддерживала во всем. Муж ее очень любил детей, моего сына Хайдарика баловал сладкими конфетами и игрушками, и мой сын называл его “папа-Эльмир”.

Раз приезжают они к нам на машине. Сын кричит мне: “Мама, смотри, папа-Эльмир жарил-жарил, машину починил и они приехали!”

Жили мы с сестрой очень дружно. Помню, как однажды сестра наказывала свою дочь Гузель – в угол поставила. А мы сидим и пьем чай. Решили посмотреть на детей, а они в углу встали вместе, стоят, хихикают, довольные такие... Дружные были очень, они друг без друга не могли. Помню, когда вторая дочь ее Дилара была еще маленькой, то любила ходить с бабушкой – с нашей мамой в гости и на чтения молитв – аятов из Корана. Я спрашиваю у Дилары: “Что ты шепчешь в ладошки, когда все старушки молятся?” – А она отвечает серъезно: ”Они шепчут аяты, а я шепчу: “Аллахым, рубль, рубль, еще рубль...” Ну и смеялись мы от души над ее невинными словами.

Ядовитые ассорти

Проходила повышение квалификации в городе Уфе, в 21-й горбольнице. Было очень интересно учиться, запомнились занятия, лекции и практика. Из города Туймазы привезли молодую женщину, учительницу, у неё кожа отслаивалась, видны было даже мышцы. Долго доктора не могли поставить точный диагноз. Больная болела уже два месяца, все началось после новогодних праздников: в начале болезнь походила как обычную простуду, но температура не снижалась, она все слабела. Привезли её в Уфу на обследование, и выяснилось. что идет разложение ткани. Начали искать причину, и нашли соединения ртути в крови и тканях мышц. Это были годы дефицита, оказывается, её муж достал к новогоднему столу шоколадное ассорти, импортное, коробка очень красиво была оформлена. Вот там были ядовитые вещества.

Наш куратор объяснил нам, что женщина обречена, она медленно умирала, вдобавок была беременная. Мне до слез было жалко их, мать и дитя. Врач предупреждал нас, чтобы не покупали “сникерсы”, “марсы”, “киндеры” и т. д.

Хотя не знали новых слов

А главврача Раиса Ахмерова мы называли «Абзый» – значит, это «Учитель» или «Старший брат», он был очень требовательным и строгим, не любил сплетни, искренне уважал людей. Помню, в день моего первого дежурства в больницу поступила женщина из села Кугарчи, что в 13 км от Максютово. Её звали Октябрина-апай, а в истории болезни надо было профессию написать. Она мне говорит: «Я – мастер машинного доения». Я так и записала в журнале приема больных. Мне было интересно, как называлась та или иная специальность по правилам трудового законодательства. Абзый, наш главврач, долго шутил надо мной, повторяя при любом удобном случае странные слова “машинное доение”, да и мне самой смешно было. Ведь заменила в быту солидное и официальное название этой профессии, привычное и понятное всем слово «доярка».

Как-то я поехала еще раз учиться на курсы повышения квалификации («на повышение») в город Уфу, в столицу нашей республики. В первый день устроились в общаге, стали знакомиться, встал вопрос: “Кем работают ваши мужья?” Я ответила, что у моего мужа самая нужная в деревне профессия, самая современная и необходимая, что он у меня “механизатор широкого профиля”. Так они долго гадали, что это за работник, пока со смехом я сама им не разъяснила: “Обыкновенный тракторист-комбайнер – пашет, сеет, удобряет, поливает, проводит обработку или делает прополку, культивирует, косит, убирает, грузит, возит, выгружает – это и есть механизатор широкого профиля”.

Мой муж…

Вообще-то мой муж был мастером на все руки: в деревне все стиральные машины, телефоны, швейные машины, телевизоры чинил он. Люди рассчитывались водкой, и этим все дело испортили – хотя я была против этого. А фактически он работал в совхозе связистом, в посевную и уборочное время его командировали оказывать услуги населению на дому. Его за хорошую работу ценили на основной работе: поощряли грамотами, подарками.

Нам бы жить да жить, но с каждой пьянкой всплывали наружу его жуткие, плохие качества – ревность, злость, драки. Мы стали жить все хуже и хуже, обида между нами росла, образовалась целая пропасть непонимания. А мне хотелось построить большой дом, вырастить детей, нянчить внуков, но мы оба оказались слабыми. Не могла я принять его жестокие слова, грубость, не выдержала измену. Да и время было тяжелое, надо было думать о будущем детей. Развод с первым мужем в самом начале пути, с детьми на руках – это было настолько тяжело, что мне душевно больно до сих пор.

В селе Максютово, в родной деревне моей мамы, я жила недолго. Когда вышла на работу из декретного отпуска, моё место было занято женой главного агронома. Мне предложили место рентгенолаборанта после специализации. До меня здесь работал один человек, его перевели на штат санитара-фельдшера, как бы понизили за какие-то огрешности. Но он стал хитро подставлять меня. Почему-то мои снимки никак не получались.

Расстроенный главрач отправил меня в районную больницу, я делала снимки в их аппарате, все нормально, там снимки получались отлично. Потом выяснилось что-то неправдоподобное: оказывается, этот товарищ через санитарку брал ключи и портил пленки заранее, чтобы снимки мои не проявились, и чтобы его самого вернули обратно на работу. К счастью, вскоре сократили эту скандальную единицу рентгенолаборанта, а меня перевели завмедпунктом в деревню Назаркино.

От составителя, Сарвар Суриной:

Кухонные царьки или домашние тираны живут во все времена, пожирая здоровье и мечты своих близких. Процветают они во времена перемен, когда все заняты проблемами власти и денег, партийных дебатов и экономических кризисов.

Письма от Анисы Миндеахметовны становились то полны грусти, то гордости. Видно, что она была “в игре”, как сообщила мне её дочь Ляйсан, “мама очень увлеклась будущей книгой”. Ну что ж, я также увлеклась её историей, с удовольствием читала новые рассказы.

Продолжение следует…