Тернистый путь в искусстве. Часть девятая

Скучаю по спектаклю «Океан», поставленному по драме А.П. Штейна, по его главному герою, которого играл Кирилл Лавров. Сколько бы его не смотрел, каждый раз, как первый, каждый раз, наряду с получением огромного эстетического наслаждения, открываешь для себя что-то новое, чему-то учишься.

«Мещане» М. Горького Товстоногов поставил, когда я уже вернулся в Башкирию и приступил к работе. Смотрел я его в Ленинграде. Пьеса о вечном конфликте отцов и детей. Еще в годы учебы в училище я смотрел в Башдрамтеатре вариант, поставленный в жанре комедии. Спектакль оставил хорошее впечатление. Газим Тукаев в главной роли своей игрой скупого, вечно брюзжащего старика по поводу того, что дети его не ценят, вызывал у зрителя добрый смех. Евгений Лебедев у Товстоногова играет трагедию отца, отчаянно переживающего неудачи детей, его жгучий, проникающий в душу, терзающий голос в сценах с детьми все еще звенит у меня в ушах. Этот спектакль, мне кажется, сегодня был бы особенно актуальным.

А Пушкинский театр! Какие артисты там работали: Николай Симонов, Николай Черкасов, Юрий Толубеев, Олег Борисов, Василий Меркурьев, Ольга Лебзак, Игорь Горбачев. Долгие годы не сходил со сцены спектакль «Оптимистическая трагедия» в постановке Товстоногова, получивший Ленинскую премию. Мы смотрели его много раз. Грандиозной школой для нас были спектакли Пушкинского театра по пьесам Самуила Алешина «Все остается людям» (в главной роли Черкасов), Артура Миллера «Смерть коммивояжера» (в главной роли Толубеев), Герхарта Гауптмана «Перед заходом солнца» (в главной роли Симонов) и многие другие.

Новая яркая жизнь началась в те годы в Театре имени Ленсовета с приходом туда творческого и семейного союза Игорь Владимиров и Алиса Фрейндлих. Фрейндлих работала в Театре Комиссаржевской. Играя, в основном, эпизодические роли в комедии, она находила изюминку своего образа, чем просто покоряла зрителя. Они приходили в театр на Алису. Спектакли, в которых она играла, шли всегда с аншлагом. В это время в Театр имени Ленсовета, в котором главные режиссеры постоянно менялись, что приводило его в рутинное состояние, был назначен Владимиров – ученик Товстоногова. До этого, будучи еще начинающим режиссером, он ставил спектакль в Театре Комиссаржевской, в работе над которым и состоялась знаменательная встреча с Фрейндлих. Владимиров был очарован ею, ему удалось переманить ее в Ленсовет, а вслед за ней перебрался туда и ее зритель. Владимиров подобрал Алисе достойный ее таланта репертуар, и она засверкала новыми его гранями. За короткий срок Владимирову удалось вывести театр из кризиса.

Свои лучшие спектакли привозили в Ленинград московские театры. В то время самым популярным был «Современник», творческий почерк которого был схож с Товстоноговским. И это не удивительно, ведь ядро труппы составили молодые артисты, вышедшие из МХАТа. «Современник» никогда не терял свои творческие позиции, процветал всегда, и при Олеге Ефремове, и при Галине Волчек. Мы, студенты, с особым обожанием смотрели потрясающие спектакли по произведениям Евгения Шварца «Голый король», Виктора Розова «Летят журавли», Авенира Зака и Исая Кузнецова «Два цвета».

Уроки продолжаются

Уроки изобразительного искусства после двух-трех лекций продолжились в Эрмитаже. Шедевры художников – от античных мастеров до современных европейских – мы изучали по оригиналам, в каждом зале занимались по два-три часа, иногда занятия длились дольше. Какое это счастье слушать педагога и при этом осмысленно любоваться произведением искусства. Занятия по архитектуре происходили так же. Каждому собору посвящался один день: история создания, архитекторы, стилевые особенности здания. Оказывается, Ленинград – уникальный архитектурный образец – строился по проектам ведущих архитекторов Европы, и не только его дворцы, но и город, каждый дом, улица, мост. Только теперь я понял, почему мне сначала Ленинград не понравился – отсутствие эстетического образования и вкуса. Настоящее искусство не блестит разноцветными красками. Секрет настоящего творца в простоте. Мастер в сложном находит простое и доносит его так же просто до ученика или зрителя, и только в этом случае зритель получает истинное наслаждение.

К сожалению, иногда пробивается искусство, сверх меры «обогащенное» подрумяниванием, уводящим зрителя в сторону от глубоких мыслей. Особенно это касается театрального, синтетического искусства, когда творящий пытается приукрасить недостающую составную часть глянцем, и это еще некоторыми называется достижением.

Моя семья

Учеба, слава Богу, идет. А как живет в Салаватском театре моя Райса с тремя детьми? Как бы ни было туго со временем, мы с Райсой находили его, чтоб часто писать друг другу письма. Они были и короткими, из двух-трех строчек, и очень длинными, не умещающимися в конверт и отправленными бандеролью. Я их бережно храню – полная шкатулка. Люблю перечитывать их в одиночестве. Оказывается, Райса тоже. Мы писали о том, как скучаем друг по другу, молодые ведь. Старались не писать о трудностях, большей частью писали о приятных событиях. В одном из писем Райса хвалится: «К нам приезжал министр культуры Махмутов. Он смотрел три спектакля: «Галиябану», «Тансулпан» и «В ожидании радости». На обсуждении похвалил меня: «Актриса широкого диапазона. Какую зарплату она получает?». Когда Ахмеров-агай сказал про семьдесят рублей, он воскликнул: «Это же очень мало! Почему не просите? Напишите характеристику и письмо-ходатайство». Вот так, душа моя, радуйся. У твоей старушки зарплата повышается.

Конечно же, я обрадовался. Анас Хусаинович Махмутов относился к своей работе ответственно, был внимательным к артистам. Приехать в Салават и смотреть три спектакля. Сейчас на гастролях в Уфе не дозовешься великих деятелей ни на один спектакль. Зарплату Райсе увеличили на 9 рублей, так что материальное положение в моей семье изрядно повысилось. А с детьми вопрос решался следующим образом: за Маратом и Зухрой присматривали наши родители, иногда родственники. Только самая младшенькая Гульсина всегда выезжала с матерью на гастроли. За ней присматривала вся труппа, а во время спектакля – директор Ахмеров-агай.

К моему приезду на зимние каникулы театр подготовил на постановку музыкальную драму татарского драматурга Галимзяна Сагидуллина «Цветы распускаются». Мне даже каникулы продлили на 15 дней. За эти дни я поставил свой первый спектакль в профессиональном театре. После премьеры, распростившись с театром и семьей, улетел в Ленинград.

Государственная «помощь»

В 1059 году, завершив учебу, вернулись в Башкирию студенты целевого курса ГИТИСа, теперь уже артисты с высшим образованием. Помимо стипендии, которую они получали в институте во время учебы, Правительство Башкортостана ежемесячно платило им дополнительно материальную помощь. Они порекомендовали мне обратиться с аналогичной просьбой в наше Правительство, дескать, единственному студенту из Башкирии, да еще режиссерского факультета, уж как-нибудь найдут деньги. С такой надеждой по пути в Ленинград зашел в Президиум Верховного Совета БАССР. Там произошел такой диалог с большим начальником:

– Мы, кустым, эти выплаты закрыли, сейчас ради тебя одного мы не можем издать новый указ.

– А без указа возможно? Супруга моя, актриса, пока я учусь, одна воспитывает троих детей.

Начальник долго смотрел на меня, как на безумца, и изрек:

– Ты что ж, бросил троих детей и поехал учиться? Брось, кустым, не глупи. Все равно не сможешь учиться. Возвращайся домой.

– А режиссеры разве не нужны республике?

– Нужны, но я не могу ради этого отрывать тебя от семьи. Нет, нет. Не получится. Возвращайся в семью.

– Но я ведь уже полгода учусь, и успешно. Мне нравится моя будущая профессия.

Он снова долго смотрел на меня, глубоко вздохнул, взял бумагу с ручкой и что-то написал. В этой минутной тишине я слышал, как стучало мое сердце. Начальник протянул мне бумагу с видом человека, исполнившего очень важную государственную задачу:

– Ладно, кустым, учись, раз так уж хочешь.

От радости, не зная что и сказать, я выпалил:

– Спасибо. До свидания.

С бумагой обратился к секретарю, она направила меня к бухгалтеру, та протянула мне конверт. Деньги я пересчитал уже на улице. Что это? Сон или явь? Денег ровно на дорогу поездом в плацкартном вагоне до Ленинграда, не больше, не меньше. Мир вокруг меня покрылся мраком, к горлу подступил комок. Я так надеялся! Райса приехала в Уфу провожать меня, сидит у Аниса-апа, ждет меня с радостной вестью. Что я ей скажу? Нет! Райсе не говорить! Даю себе установку: все нормально, просьбу мою решили удовлетворить, вот на дорогу даже аванс дали. Вернулся к родственникам, стараюсь выглядеть радостным. Райса почувствовала что-то неладное, видимо, актерского мастерства мне не хватило. Поехали в аэропорт, в то время он был на месте южного автовокзала. К несчастью, вылет самолета задерживался. Поскорей бы уехать, играть перед Райсой бесполезно. Чтоб избежать конкретного разговора, пошел в сторону леса, проваливаясь в сугробы, Райса бежит за мной. Провалившись в самый глубокий сугроб, мы остановились, Райса бросилась мне в объятия. Смеемся!

– Далеко ушли. Не услышим, когда объявят посадку. Даже если услышим, не успеем вернуться, – отдышавшись, говорю я.

– Услышим, они громко объявляют, – отвечает, улыбаясь, Райса.

– А вдруг самолет сегодня не полетит?

– Было бы хорошо!

– Почему?

– Мы были бы вместе еще один день.

– Тебя завтра ждут в Салавате.

– Подождут. Сколько тебе денег дали? – улыбка сошла с ее лица.

– Достаточно.

– Достаточно на что?

– Жить… Питаться… На дорогу… Они же вышлют еще.

– Когда?

– Скоро. Как получу, сразу же напишу тебе.

В это время объявили посадку. Мы побежали в аэропорт, прощаемся на ходу. Еле успели, самолет как будто только нас и ждал, я сел, и он тут же взлетел. Я прилип к окну, маленький силуэт Райсы машет мне обеими руками. Она меня не видит, а я ее вижу. Из глаз брызнули слезы…

Самолет плывет по морю облаков. Солнце озаряет их своими алыми лучами. «Какой ты молодец, – говорю себе, – хорошо, что взял билет на самолет, иначе в эту минуту как тоскливо было бы в темном вагоне поезда. А здесь… солнце, простор… Надо всегда возвращаться самолетом». 

Продолжение следует…