Все новости
ЛИТЕРАТУРНИК
22 Июля 2019, 19:54

Франц Кафка и его изогнутые зеркала

Алексей ЧУГУНОВ Ненависть к Праге Прага с её роскошными барочными зданиями притягательна для обывателя в девятнадцатом веке, в начале двадцатого века. Архитекторы кинулись искать вдохновение в барокко, в эпохе Возрождения, в романском стиле, в готике. Антику прочь! Отсюда, после мучительных исканий, появляются в Праге дома в соответствующем стиле – псевдо-готическом, псевдо-романском… Все эти тенденции в одной связке называются архитектурой эклектицизма.

Потрясающий Национальный театр расположился на набережной реки Влтавы, украшая город своей красой и величием. Национальный музей в верхней части Вацлавской площади, что рос и расширялся чуть ли не весь девятнадцатый век. Здание Рудольфинума – концертный и выставочный зал, построенный в 1876 году в центре Праги. Высшая женская школа в Водичковой улице, недалеко от Вацлавской площади. И список можно бесконечно продолжать. Прага подобна цветнику в ботаническом саду. Но один человечек, рождённый 3 июля 1883 года в еврейской семье, в районе Йозефов, бывшем еврейском гетто, всю свою сознательную жизнь сей город ненавидел.
«Прага не отпустила… У этой матушки – когти. Так что следует смириться или… с двух сторон мы должны ее поджечь, от Вышеграда и от Градчан, тогда бы, возможно, мы от нее отделались», – писал он в одном из писем. Он – это, как уже не трудно догадаться, Франц Кафка. Писатель, оставивший «след дракона» в классической литературе.
Как можно презирать то место, где живёшь почти до своих последних дней? Так и хочется спросить создателя социально-утопических вселенных. Он жил несколько месяцев и в Берлине в 1923 году с Дорой Диамант, дабы оторваться хоть как-то от влияния семьи и заодно сконцентрироваться на сочинительстве. Но в конечном итоге вернулся в Прагу. И нельзя забывать, что в то время существовала Австро-Венгерская империя, куда входил и любимый городок писателя. Находился под пятой Австрии.
В художественных альбомах, посвященных Кафке, можно обнаружить снимок облупившегося дома в гетто, в котором жил его деспотичный отец, начиная с переезда в Прагу и до своей женитьбы. Ко времени рождения писателя гетто практически исчезло: старый еврейский квартал стал Пятым округом Праги – Иосифштадтом, названным в память об Иосифе II. В течение некоторого времени он оставался кварталом, пользующимся дурной славой, пристанищем проституток и воров. В этом лабиринте плохо вымощенных петлистых узких улочек, среди старых домов с живописными вывесками – «У мышиной норы», «Пряник», «Перчатка с левой руки», «У смерти» – рождается пражский фольклор легенд и сатанизма. Именно здесь (очень может быть) и появились первые зачатки отвращения будущего писателя. В том числе и его «сумеречное» видение.
Франц Кафка с презрением относился к пражским немцам, чехам, хотя сам бегло говорил и на чешском и на немецком языке. Владел также французским языком. А вот идиш, как неудивительно, он почти не знал. По возможности избегал общения с жителями: его нелюдимость, страхи, аскетизм очень уж тому способствовали. Более того, он не интересовался политикой. Его нисколько не заботило, что происходило на близ проходящей улочке, он смотрел на всё безучастными глазами с чердачного окошка. Кафку нисколько не тянуло на событие, влекущее за собой рождение Чехословацкой Республики, где у руля власти встал в 1918 году Масарик Томаш Гарриг. Первый президент Чехословакии, между прочим.
Но при всём том он превосходно справлялся с обязанностями страхового агента по несчастным случаям на производстве. Несмотря на ядовитое отношение к своим коллегам, начальнику и клиентам, Франц Кафка поспособствовал улучшению условий труда на производстве в масштабах всей Северной Чехии. Просто немыслимо, если подумать! Огромный сгусток отвращения, что он испытывал, не мешало делать свою работу, которая кормила. И работу «за письменным столом», согревавшую, по всей видимости, и душу творца.
К прочему, нельзя забывать и о его семье, об отце с властным характером, что косвенно тоже добавляло свою ложку дёгтя. Франц Кафка старался оторваться от пражских прискучивших улиц, от семейных проволочек, но при сём тонул «всем телом и разумом в том “болоте”». Он жил внутри периметра, находясь снаружи. Жаловался на оторванность от общества, но и не стремился входить в него. «Общение с людьми совращает к самоанализу», – говорил он.
Читайте нас: