«Я от любви не отрекусь». Уфимский поэт-переводчик Игорь Топоров

Вот и прошёл Сороковой день после смерти Игоря Топорова, и аукнулась подборка его замечательных стихотворений

С нами, читатель, остались его незаурядные, на какой-то свой манер чему-то очень верные стихи.

Стихи поэта нужно читать самостоятельно, и стараться понять — почему они так написаны и как они устроены.

Но об Игоре Топорове мне хочется сказать несколько слов отдельно от разбора его стихотворений.

1

Дитя своего времени, Игорь Топоров и по духу был как бы «за советскую власть». Так казалось. Хотя вряд ли он принимал её однозначно и безоговорочно — со всеми пустозвонными ура-лозунгами, с энкэвэдэшной, циклопической, душегубской изнанкой, со всеми идеологическими обманками, насаждаемыми системно в головы граждан СССР с самого детства и в течение всего дальнейшего образования. Со всей той атеистической магией и заклинаниями, не оставлявшими места личности человека, индивидуальному выбору, праву на ошибку, наконец. Знаем, проходили — вымывается из живого организма только неразбавленным спиртом.

Всё это, да, было, и в Игоре, как и во всех наших современниках — своеобразная путаница добра и зла как результат насильственной образованщины.

 Но при этом же он был чист душой, как младенец.

 Но и та, с младенчества вдолбленная в мягкие, беззащитные мозги советского зародыша (заморыша) беззастенчивая правда мирового пролетариата (гегемона того времени), ядовитая идеология советской «узколобой и прямолинейной» (Бунин) пропаганды, несомненно, была встроена (внедрена насильственно) в психику советского интеллигента, поэта-переводчика, полиглота Игоря Топорова. Хотел он того или нет, но скрипучая атеистическая телега на полном ходу пронеслась-прогромыхала и по его вполне «невинному» мировоззрению.

Сам он этого, кажется, даже не заметил. И приспособиться заново к поменявшемуся в сторону буржуазности миру не смог или не захотел.

Игорь Топоров — был и всю свою жизнь, бесспорно, оставался высочайший бессребреник — человек умственного, даже душевного труда, переводчик-универсал, личность глубоко восторженная и чистая. Русский интеллигент.

Он же — советский атеистический идеалист-романтик, но при этом во что-то высокое всегда верующий.

Добрый, влюбчивый товарищ.

Много лет мы были знакомы, я готовил его тексты в печать, и ни разу я не слышал от него вслух высказанного мне эгоистического авторского недовольства. Был деликатен. В этом смысле, советское воспитание было тем уже хорошо, что с младых ногтей подавляло мелочный эгоизм вместе, правда, с самостоятельным взглядом на мир. Мало кто из мальчиков, моих сверстников, мог противостоять лютой пропаганде матёрых дядек (не все, как Христос, готовы были спорить с синедрионом уже в отрочестве) и выработать своё независимое миросозерцание. Слишком сильна была противостоящая вам нечеловеческая мощь режимной Машины Времени. Многие мои уфимские друзья-писатели, сформированные советским и техническим (в широком смысле негуманитарным) образованием, так потом и остались жить и «творить» с этим не выведенным из мозговых извилин ядом отвратительной клеветы на весь божий мир.

Клевета эта, ложь, носила невинное название «советского атеизма». К ней присовокуплялись ложнонаучные эпитеты: «Научный, диалектический, исторический материализм». В природе (в обеих природах) ничего подобного, конечно, никогда не существовало и быть в принципе не могло. Но зато приживалось, раздувалось-множилось в «китовых мозгах» советских идеологов-тружеников-интеллигентов-писателей. Многие потом перестроились, иные профессиональные атеисты шли преподавать позитивную, так сказать, историю религии. Бог им судья.

Читать так называемых советских писателей честному россиянину было никак невозможно. К счастью, появлялась уже подлинная художественная литература, поэзия и проза русского советского андеграунда или русской эмиграции. Саша Соколов, например, Владимир Набоков. Только это и отменяло духовную или тепловую смерть самостоятельно мыслящего современного организма. Правда, к тому роковому времени человеческих механизмов вокруг всё же было значительно больше.

2

Игорь Топоров — был одним из лучших атеистов умственного труда нашего поколения. Не циник, не скептик, живая душа, Игорь Топоров был гуманитарий по своему складу и образованию. И хоть имел он отчасти взгляды чисто механические и просоветские, но даже это его как-то умудрялось не испортить окончательно. Душа жила в нём, дух пылал. Но и думалось: такой вряд ли учудит массовые расправы и казни, дай ему власть… И точно, он быстро остывал, как и вспыхивал, ругая постсоветскую буржуазную современность на чём свет стоит. Гегемонская уравниловская закваска не скисала в нём. Но при этом пламень его гнева не чадил адски. А был абстрактно направлен на самоё же абстрактное зло, хотя и затрагивал те же классы или новые группы людей-воров. Но не конкретных имяреков — с применением архимедовой монтировки в их физическом направлении, а вообще всех на свете воров. Просто спускал пар. Сказывалась привычка к советским демонстрациям, усвоенная площадной интеллигентной средой.

Ещё и некий декабристский дух был свойственен Игорю, представления о чести, что ли… и это было удивительно. На это его качество откликалась и твоя душа при общении с ним.

3

Итак, резюмирую. Игорь Топоров — это, прежде всего, поэт-переводчик-полиглот. Одинокое дитя неприкаянного духа. Только это и нужно о нём понимать, знать и помнить — для верности своего на него взгляда. Он чист, как чист белый лист, лежащий перед ним. Кого только не переводил Игорь Топоров, порой не отделяя явной чуши от зёрен. Сглаживал инородное в своих представлениях. С головой весь был — в языках. На что жил — непонятно. Казалось иногда: это смесь разных грамматик и причудливость врозь разбегающихся взглядов — язык, на котором он писал-думал-говорил-выживал-умирал, и это нужно уважать (хотя бы теоретически). Мы все далеко не всегда строчим шедевры. Но был Игорь-поэт — хороший человек! Переводил стихи влюблённо-самозабвенно и бескорыстно, что выказывало его целиком благородную душу — такую редкую в среде мелких и завистливых торгашей-литераторов. Игорь и тут был романтическим, как и полагается возвышенному идеалисту, персонажем. Был он, разумеется, с сумасшедшинкой, с изрядной даже безуминкой. Языки, на с-на-которых переводил-писал, только ещё пуще отделяли его бедное человеческое одиночество от откровенно подлой жизни вокруг (от дворовых алкашей и обидных для него иномарок), ещё больше изолировали просоветского поэта-переводчика-атеиста от мира нуворишей, хапуг и тупых губастых стерв. И семьи у него не было, чтобы смягчить звёздный холод в одиноком окне.

Повторяю, Игорь был поразительно, пронзительно одинок.

Это сразу же, особенно чувствовалось, я даже посвятил ему не одно стихотворение, что редко случается, тем более, мы не были с ним близкими друзьями. Он вызывал во мне какое-то неадекватное к себе уважение и одновременно болезненную жалость — передо мной, я видел, был человек, глубоко обманутый в лучших своих чувствах, не сознающий этого обмана до сих пор и страдающий от этого безбожного обмана (как будто бывает обман божественный)…

При этом оставался он в целом (нонсенс) — хорошим человеком. И вот так, невозможно трудно, борясь с бессмысленностью своего бедного бытия, он выживал после всех катаклизмов и жизненных крахов, случившихся с нашей страной — с СССР и с нами тоже.

Это ведь есть и была всё та же самая наша Родина, как ни крути.

4

Выживал. Но после того, как умер его брат (родителей уже не было), за ним и единственный домочадец — его любимый кот, Игорь не смог жить долго. Начал похоже прикладываться и вскоре совсем потерялся.

Трагична судьба поэта-переводчика, советского гуманитария Игоря Топорова. И тем она трагичнее, что помочь такой судьбе ничем было нельзя, в этом мире, в котором он доживал свой век, он жил, ну вот совсем уже одиноко. Без поддержки советской власти.

Помочь мог бы ему только поводырь, милосердный уход за ним — желательно женский, чтобы ласково и рука об руку, и душа в душу. Уход — добрый, бескорыстно-любящий, невозможный в этом мире своекорыстного расчёта, чистогана, мошенничества, алчной наживы, где даже русские барышни нынче, и те — давно все вышли замуж за Чубайса. Не наяву, так в убогих своих мечтах и культурологических, так сказать, интенциях.

Ну, или за другого какого-то Бармаглота — прихватизатора-олигхарка (в представлениях народного словаря).

      Прошло сорок дней со смерти Игоря Топорова, светлая ему память.

Моя глубокая благодарность уфимскому поэту Геннадию Полежанкину, он мгновенно откликнулся и помог сформировать эту подборку, подкинув готовые материалы, стихи и переводы Игоря Топорова.