Встречи поэтов

Прислушиваюсь. Нет, не ошибся. Михалков! Он что-то говорит или читает. Сначала его окружала полная тишина. Никто в разговор не встревал, никто его не перебивал, потом обрушился такой мощный хохот множества людей, который меня чуть с ног не сбил. Я поспешил туда. В довольно просторной комнате собралась почти вся наша многоязычная редакция (газета выходила на семи языках). Сергей Михалков сидел за массивным письменным столом в форме офицера, весь ладный. Оказывается, приехавший к нам в гости поэт только что начал читать свои басни, о существовании которых до сих пор никто из нас не подозревал. Мне повезло, я почти не опоздал. Он читал хорошо, где-то чуть растягивая слова, где-то их резко обрубая».

В тот день, по собственному признанию Мустая Карима, он не думал о том, что переживает прекрасный миг открытия. Что «…в современную литературу грядет новое явление, вобравшее в себя опыт тысячелетней иносказательной поэзии, но рожденное самобытным сатирическим талантом, кому присущи острая социальная боль и разумный оптимизм». «Это явление, - продолжает М. Карим, - все более совершенствуясь, позже будет названо “Басни Михалкова”. Они, повседневно ведя борьбу в упор с социальным, моральным, идейным уродством в нашей действительности, стали в советской литературе художественным достоянием большой ценности. Юмористу, на мой взгляд, кроме дарования, достаточно иметь ироничность, а сатирику нужна еще отвага, и немалая. Невольно получается:

Так получилось, что пути-дороги Сергея Владимировича и Мустая Карима пересекались много раз. «Вернее, - писал М. Карим, - много лет живу совсем рядом с ним».

В статье М. Карима «Волшебство простоты» читаем:

«В небольшом особняке среди вековых лип и дубов на окраине Уфы тепло и уютно. Там на улице в сумерках, шурша, падают листья. Уже осень. Он молча стоит у окна и просто смотрит. Может, о чем-то думает? О чем же? Не о тех ли листьях, которые тихо и величаво падают на землю? Или о тех, которые пока цепко держатся на ветвях? Их меньше. Это, видимо, его огорчает. Он становится грустным. Вообще я замечаю, нескончаемые дела и хлопоты, все больше одолевая его, в последние годы придали его облику постоянную озабоченность.

Это наш гость и давний мой товарищ Сергей Михалков. Сейчас осень. А ровно через шесть месяцев с ним попрощается последний день седьмого десятка его годов. Постучится в дверь восьмой… Я смотрю на него и думаю: будто он жил больше своих лет, потому что живет плотно, живет на виду вот уже у нескольких поколений. И ни на год, ни на день никуда не отлучался, оставаясь нужным, необходимым, желанным людям - маленьким и большим».

Мустай Карим очень точно охарактеризовал значимость творчества Сергея Владимировича: «Мода бывает на все – на одежду, на прическу, на музыку, на роман. Мало ли на что. А на детскую книгу моды не бывает. Ей суждена или мгновенная легкая смерть, или нескончаемая жизнь. Книгам Михалкова выпала завидная доля бессменно стоять на страже высоких принципов нашей советской жизни, на страже человеческой души - и юной, и зрелой».

Башкирский поэт не скрывал, что ему хорошо из-за того, что он его хорошо знал, знал его по книгам и без его книг. Но М. Карим напоминает:

«Прежде пришло ко мне знакомство с его детскими стихотворениями довоенной поры, которые поражали своей необыкновенной обычностью, непростой простотой. В те годы я работал в редакции башкирского пионерского журнала, и появление переводов его стихов на страницах нашего журнала было для нас радостью. В потоке написанных нами на родном языке примитивно-красивых или трескуче-бодрых стихов для детей они даже в не очень совершенных переводах выделялись как образец. Теперь уж, спокойно оглядываясь назад, я могу утверждать, что наряду с творчеством Корнея Чуковского, Самуила Маршака, Агнии Барто поэтический взлет их младшего современника Сергея Михалкова имел тогда плодотворное влияние на формирование нашей национальной поэзии для детей, на установление ее художественных принципов и критериев.

Тогда еще я, может, не совсем постиг, скорее, не смог постичь волшебства простоты михалковского слова, но ощущал его. Помните, во время пожара дядя Степа спасает голубей:

За годы работы в литературе на эту наболевшую беспокойную голову сыпались не одна хвала, не одна благодать, не одни удачи. Было всякое. За неудачу он подвергался резкой хуле, за малые провинности терпел большие упреки. Иной упрекал поделом, иной - наугад, иной - впрок, на всякий случай. Трезвость и самообладание сатирика, неистребимая вера в добро и справедливость детского писателя, умение драматурга».

«Тут, - считает М. Карим, - Михалков, возможно, не во всем вершинный, каким, например, является в детской поэзии и в своих баснях, но высокие достижения советского детского драматического театра безусловно связаны с его именем.

Мне пришлось однажды вместе с ним смотреть детский спектакль по его пьесе. Урывками я наблюдал за ним. Он смотрел на происходящее на сцене так самозабвенно, словно неискушенный в тайнах театра двенадцатилетний его зритель. Он смотрел как на чудо, которому нельзя не верить. Я любовался им. Так поглощает ребенка мир, который он сам создал своим воображением. Рядом со мной был не просто писатель, а писатель детский.

У него - известность, популярность, народное признание. Тыл его славы обеспечен и укреплен 140 миллионами экземпляров его книг, изданных на разных языках в разных концах страны и мира».

Статью о С. Михалкове Мустай Карим заканчивает следующим диалогом:

«Он медленно оборачивается ко мне.

- О чем ты думал? - спрашиваю я.

- Так… Немного о жизни. Ровно через шесть месяцев мне семьдесят».

Да, С. Михалкову исполнится и семьдесят, и восемьдесят… А празднование 90-летия Сергея Владимировича стало последней встречей поэтов. Было это 12 марта 2003 года…