Мустай Карим о семейной педагогике

Как и у многих других народов, огромное влияние на башкирских мальчиков и девочек с самых ранних лет оказывало их непосредственное окружение, ситуация в семье. Это влияние действовало на сознание и определяло их поведение. Сама организация патриархальной семьи устраняла многие из тех явлений, которые могли привести к нежелательным установкам в жизни. Как справедливо отмечает М. Карим, дети воспитывались в доме, где всегда было несколько взрослых членов семьи.

Жизнь М. Карима, его воспитание в семье для нас представляются своеобразным зеркалом башкирского национального воспитания. Опытом народного воспитания.

Развитие личности, по М. Кариму, есть ритмический процесс, включенный в переплетение возрастных циклов. Жизнь человека в семье – процесс расширения его сознания, сферы целей и постоянное стремление установить гармонию в душе. По Мустаю Кариму, семейное воспитание – это не просто моменты истины, моменты прямого контакта, это – жизнь, жизнь маленькой модели общества, объединенной одной фамилией. И в этой жизни неоценимую роль играла женская половина семьи, состоявшая из бабушек, матерей и старших сестер.

Отношение к женщине, к тяжелой женской доле у поэта особенное и глубоко трепетное. Из-под пера поэта вышли строки, полные уверенности в том, что материнская любовь сбережет его в тяжелых испытаниях:

По мнению Мустая Карима, все великие поэты Востока воспевали женщину, «без ее образа поэзия была бы похожа на перстень без драгоценного камня». В стихотворении «В трех образах вижу тебя» поэт образ женщины сопоставляет с землей:

Поэт уверен, что все доброе на земле исходит от женщины:

Высокое призвание женщины обозначено Мустаем Каримом в следующих его словах: «Мать – это целый мир», «Утенку-сироте мать не та утка, которая снесла яйцо, а та курица, что высидела птенца», «Добродетель – лучшее украшение женщины», «Красивая жена – свет на округу, работающая жена – мужу подруга», «Подлинную цену женщине по тому узнаешь, как она рожает»…

Огромное значение в становлении М. Карима как личности, в его морально-нравственном росте сыграли уроки Старшей Матери. Отношения Старшей и Младшей Матерей, с одной стороны, Старшей Матери с детьми – с другой, представляют явление исключительное, уникальное и в жизни, и в литературе.

В семье М. Карима Старшая Мать была центром всего. Прекрасные морально-нравственные уроки Старшей Матери он запомнил на всю жизнь, пронес их через годы и сделал эти уроки достоянием всех. Силу нравственного воздействия этих уроков Старшей Матери поэт описал в очерке «О себе, не только о себе…», в повести «Долгое-долгое детство» и других произведениях.

Никто не сможет остаться равнодушным перед воспоминаниями поэта о теплоте женских рук. Именно эти воспоминания поэта имеют огромную силу воздействия на читателя. «Что-то теплое, мягкое чувствую под щекой, – пишет он. – И тут же узнаю – это руки Старшей Матери, будто ладонь сама ее имя шепнула. И потом, всю мою жизнь, тепло и сила этих рук будут оберегать и защищать меня. Самым верным, самым надежным убежищем будут эти руки неразумной моей голове. И, вероятно, в свой последний вздох мало что я вспомню, с немногим из того, что дорого мне, успею попрощаться, но только знаю: руки уже давно ушедшей Старшей Матери вспомню, с теплом их попрощаюсь. Иначе и быть не может».

Старшая Мать стала для М. Карима тем человеком, который впервые открыл значение учения. Эта она привела его в школу, она попросила, чтобы с ним там обращались по-хорошему.

Каждый из тех, кому довелось это пережить, помнит, как уходящие навечно говорили почти те же самые слова, которые сказала Старшая Мать Мустаю Кариму: «Ни о чем не жалею. Если и есть о чем, так теперь поздно. Жаль только, что тебя рановато покидаю. Крылья твои не окрепли еще, не покалечили бы их. Ты из детства еще не вышел. Впрочем, весь ты из него никогда не выйдешь... И счастье, и беда твоя в этом. Бог тебе в помощь... Я и сама сегодня между небом и землей будто. И не устала, кажется, и сил не осталось. Все на сон тянет».

В становлении М. Карима как личности нельзя умалять и роль Младшей Матери. Главный урок Младшей Матери состоит в том, что она приняла жизнь как она есть. Младшая Мать охраняла покой и спокойствие в семье, хотя видела, что неродная по крови женщина стала практически родной матерью для ее детей. Она была лишена таких низменных чувств, как зависть, злость и всячески старалась, чтобы ее дети не «заболели» этими человеческими пороками. Она была терпелива, и это качество с ее молоком вошло в детей. Об этом хорошо сказал сам писатель: «Младшая Мать словно и впрямь суетящегося рядом человека не замечает. Словно мать-орлица, сидит спокойно на вершине своих девяноста годов. Неторопливо поведя головой, она охватывает взглядом излучины, дороги, холмы, лощины, леса, поля родной земли, сводит воедино. Что ж, она покойна. Все на своем месте. Стало быть, мир этот она передает мне целым, как ей достался».

Пройдут годы со дня смерти Старшей Матери, и писатель придет к необходимому и справедливому выводу о том, что и Младшая Мать была тем человеком, которому он обязан всем.

Всепрощающая любовь женщин к своим близким, освещенная М. Каримом, их жертвенное служение семье – эти качества присущи нашему менталитету и чертам характера. Такой принцип семейного воспитания, как требовательность, в башкирской этнопедагогической культуре использовался очень последовательно.

Мустай Карим считает, что чем больше мы уважаем и ценим человека, тем большего уважения мы ждем от него и тем больше требуем. Само требование выступает как признание больших потенциальных возможностей, творческих сил, способностей человека, как показатель высокой меры нашего уважения к нему. Но старинная русская пословица говорит, что не плодоносящую яблоню не трясут. Если мы требуем от человека, значит, мы верим в то, что он способен выполнить наше требование, идти дальше, добиваться большего.

Без требовательности живой процесс воспитания в семье был невозможен, но форма выражения требования, характер, содержание самого требования были обдуманными. Не будем, говорит поэт, цепляться к мелочам, заниматься выяснением мелочных обид. У требования должна быть своя высота. За приучением к аккуратности, за борьбой с не нравящейся нам прической сына или дочери важно не упустить главное – их отношение к своим обязанностям. Требовательность должна сочетаться с признанием растущей самостоятельности сына или дочери.

М. Карим утверждает, что взрослые члены башкирской семьи одной из своих главных задач всегда считали воспитание сердца ребенка живым, горячим, страстным, не слепым, а умным и зрячим, открытым для радостней и возмущения, для всех благородных человеческих переживаний, умеющим сострадать и желающим трудиться.

Важное место в башкирской системе национального воспитания занимала необходимость воспитания юношей и девушек к предстоящей совместной жизни в обществе. По меткому замечанию писателя, человек семейный всегда ценился в глазах людей выше, чем неженатый. Проблемы взаимоотношения полов подробно подняты писателем в повести «Долгое-долгое детство».

Около 200 лет назад из-под пера выдающегося отечественного историка В. Ключевского вышли следующие строки: «В деле воспитания школа не может оторваться от семьи… Семья и школа – не сожительницы и не соперницы; это – соседки и сотрудницы».

Об этом же, но по-другому сказал М. Карим накануне третьего тысячелетия: «На мой взгляд, не к лучшему меняются взаимоотношения учителя с родителями. В те простые времена за плохую учебу и дурное поведение своих детей стыдились, чувствовали себя виноватыми родители. Нередко просили у учителей прощения. Это я знаю, ибо в моем роду было много учителей. Теперь, сказывают, в большинстве случаев родитель приходит с обвинением к учителю за свое нерадивое избалованное чадо, требуя лучшей оценки. В таких ситуациях, будь я учителем, сказал бы: “Ты своей рукой положил его в колыбель, за руку его повел в детсад, за руку привел его в школу. Материал твой. Станок мой. Давай поделим вину хоть пополам”». Эти слова М. Карима, знатока жизни народа, свидетельствуют о том, что традиции семейного воспитания не терпят раздвоенности и фальши. А сила современной школы и сегодняшней семьи – во взаимосвязи, взаимопонимании и взаимообогащении.

Интересными являются наблюдения Мустая Карима о мироустройстве башкирского народа. В юные годы писателя, как известно, происходила сплошная коллективизация. «Первым большим социальным событием, — вспоминает он, – почти сознательным очевидцем которого я явился, была коллективизация. Она ворвалась в быт аула неожиданно и стремительно, как весенний разлив. Иные, как зайцы на затопляемом острове, метались, а другие, как олени, пустились вплавь, ища невидимого берега. Но немало было людей с пылким сердцем и здравым рассудком, которые понимали ход событий и предугадывали их исход. А взбудораженный люд, нередко раздираемый душевными противоречиями, не умом, а скорее сердцем понимал, что перемены в укладе деревенской общины неизбежны, что они вызваны жизненной необходимостью».

По свидетельству М. Ломуновой, М. Карим любил смотреть старые фотографии 20–30-х годов. К сожалению ли, к счастью ли, меняются в нашей жизни не только образцы фотографий, но и мышление, поведение народа, то есть все то, что составляет образ того или иного народа. На этот счет у писателя немало сомнений и раздумий.

В начале 80-х годов истекшего столетия М. Карим размышлял:

«Думаю, что мы переживаем какой-то переходной период. Наша страна столетиями голодала, бедствовала. Большинство населения недоедало, одевалось плоховато. И вот мы стали сыты, обуты и – забыли о каких-то духовных ценностях. Может быть, не все. Но такая тенденция была...

Надо больше думать о том, что потеряли. Если осознаем, значит, найдем, обновим утраченное: моральное, нравственное, этическое. И – не будет тревожно. Человек и себя обретает, когда освобождается от страха.

Мы пройдем этот период. Я вспоминаю случай из детства. Один наш сельчанин, Гумер, вернулся из города в новых ботинках и галошах. Это была диковина. Пришел в праздник на Девичью Горку, пляшет, ноги вперед далеко выбрасывает. Мой дружок Асхат, глядя на него, сказал: “Знаешь, о чем он сейчас думает? Вот мои новые ботинки, вот мои новые галоши”. Этот Гумер впервые в жизни надел ботинки, и это была его главная победа.

Иные из нас похожи на того Гумера: надели на себя все новое и все постигли. В свое время голод, холод, нищета являлись неплохими воспитателями, в том числе и нравственными. Теперь они умерли. Люди боролись за это многие века… Мы понемногу освобождаемся от насущных забот, и потому образуется какой-то вакуум нравственного воздействия. Привыкли быть сытыми. Это – норма. Но для Пушкина, Толстого проблемы еды и одежды не было. И тем не менее – как они трудились, создавая свои прекрасные творения».

Эти мысли были высказаны поэтом в сытые, благополучные годы. Пройдет немного времени, и его будут занимать уже другие чувства…