Сфинксы и свинтусы Достоевского

 Как в стакане и, заметьте, без всякого мухоедства… как в стакане мы проживаем свой суматошливый день. Ушли всей головой и куда?.. А почтить колоссальное, вспомнить наконец Фёдора Михайловича Достоевского – чай, времени нет. Разве не пришёл черёд? Двести лет как ему… так и хочется сказать по-свойски – стукнуло. В ноябре месяце. И похлопать бы по плечу писателя, да стеснительность, верно, не велит. Всё-таки он – вершина, гора Эверест, а мы, поди, букашки, что и невидны невооружённым глазом. Бегаем чего-то, хлопочем почём зря.

Но поговорить и порассудить ни в коем разе не вскользь – не мешало бы о героях его произведений и их прототипах. Ведь сколь пронырливых, пышущих здоровьем, кремнястых и с особой позою людишек прописано в его романах. Толпа, так сказать. И всякий как бриллиант, ума чуланчик. Хитрости целый проспект. Нарочно не придумаешь сих «артистов». Чего стоит Фома Опискин, сродни рабовладельцу, из повести «Село Степанчиково и его обитатели». Пётр Верховенский из «Бесов»… ух, бесёнок-шут. Из той же ватаги и Николай Ставрогин, но тихий бес, сфинкс. Князь Лев Николаевич Мышкин из «Идиота» и муху не обидит, но дела творятся вокруг него – не пойми какие. Родион Раскольников из романа «Преступление и наказание», ради идейки готовый и за топор взяться. И откуда же Фёдор Михайлович наплодил сию ораву – непозволительно сказать-то – душегубцев всяких, мрачных как ночь личностей и свинтусов. Нет. Не суметь умом, определённо не суметь вообразить сих типчиков. А реальная жизнь, не имеющая ни края, ни границ, способна выдать и не таких инфузорий. Чем, собственно, в каком-то роде и воспользовался великий писатель-классик. Штудировал он, случалось, и криминальные колонки в газетах. И каторга выдала всевозможных супротивников общества. Достоевскому было с кого черпать вдохновение.

Начнём-с! Перво-наперво дотронемся до «Преступления и наказания», особливо – Родиона Раскольникова. Ишь, прыщ какой сыскался! Мыслишки его уж больно специфического качества. Образ Раскольникова у писателя выковывался осенью 1865 года. В середине сентября он строчил из Висбадена редактору журнала «Русский вестник», что работает непрестанно над повестью около двух месяцев и название дельное имеется – «Пьяненькие», про бывшего студента. Годы спустя поговаривали, шептались обыватели… или кто там – почитатели писателя – что у Родиона Раскольникова аж за дюжину прототипов. Коль не брешут. Один из них, со всей надлежащей вероятностью, мог быть приказчик Герасим Чистов. В 1865 году, в зимнюю стужу, значится, где-то в январе, в Москве Чистов (между прочим, старой веры – раскольник) убил двух старушек – кухарку и прачку. И цель его одна, незамысловатая – ограбление своей хозяйки-мещанки Дубровиной.

А могло бы статься, что и Наполеонишко подкрался незаметно в помыслы классика. Фигура статная, исторически излишне демонизированная, и невольно лезла ко многим писателям того времени на страницы. Допустимо вспомнить Стендаля с его романом «Красное и чёрное», опубликованным в 1830 году. Как же, как же – главный герой Жульен Сорель. Почитывали мы, поражались и недопонимали: как можно сходить с ума по Наполеону Бонапарту, более того, желать повторить его судьбу? На ту беду ещё книга в 1865 году вышла «История Юлия Цезаря» в двух томах. Доставила же она многим огорчения, и дав разуму искривление. Книга сия не от кого-нибудь, а от самого французского императора Наполеона III (племянника Наполеона I). И как тут не запылать как костёр. И Раскольников чтил, млел перед автором этого произведения, которое, как доподлинно известно, извещало о «сильной личности», о сверхчеловеке. Всяк червяк ныне метил в Наполеоны.

Николай Ставрогин из некогда политического памфлета «Бесы». Пожалуй, один из самых таинственных персонажей Фёдора Михайловича. Неясен до конца. И гари довольно от него, как от свечи. В 20-е годы большой резонанс имела гипотеза Л.П. Гроссмана: прототип якобы Ставрогина – Михаил Бакунин и никто другой. Во как! Тогда же В. Лейкина выдвинула встречную, а верно и противоестественную гипотезу, называя прототипом героя другого известного русского революционера – Николая Спешнева (петрашевца). Всё эскизы, всё карандашиком, аль углём вырисовали свои версии, господа-мыслители. То есть, товарищи! Но не стушевался 1935 год – опубликованы черновики «Бесов». В записных тетрадях к «Бесам» имя Бакунина встречается лишь один раз в равнодушно-презрительном контексте, Спешнев не упомянут ни разу, тогда как имя Герцена, например, встречается 12 раз, а будущий Петр Верховенский, считай, везде назван именем своего прототипа – «Нечаев». Кувырком полетела ранняя гипотеза и со скрипом. Задал же задачку, уравнение антинигилистический роман Достоевского. Нет, Герцен тоже не в чести. А Нечаев так и вовсе имеет прямое отзеркаливание к Петру-Петруше Верховенскому, иное мнение и не затевалось. И окончательный «пируэт» у них сходится. Тот и другой скрылись от правосудия за границей. Правда, Нечаев, сбежавший в Швейцарию, был позже выдан российским властям. Получил двадцать лет каторги. Вот ведь какая закавыка!

Имеются ещё пятнышки, кляксы всякие. Ведут, по всей видимости, следы к императорской чете, а в частности к великому князю Константину Николаевичу, брату Александра II. Видите ли, известный «либеральный» отпрыск. На него возлагали свои безрассудные надежды оппозиционеры… ну, пошалит, поиграется да в придачу устроит государственный переворот и всенепременно с конституционными оттенками. И с него и слеплен, по версии исследователя Мацкевича, Николай Ставрогин. Но сложно вообразить, что Достоевский вдруг вознамерился положить свою мысль на Романовых.

Фамилия Ставрогина произведена от греческого «ставрос» (крест) и с намёками на его высокое предназначение, стало быть. В этом плане «говорящим» воспринимается также имя: Николай с греческого – «побеждающий народы». И как не крути – «главный бес», главный бедоноситель!

К слову, давно установлено, что первообразом губернатора фон Лембке послужил тверской губернатор граф Баранов, а губернаторши – графиня Баранова. Эту чету из высшей русской знати Достоевский лично знал в Твери, в 1859 году.

В «Бесах», что мямлить, свинтусов целая рать вышла. Один другого выщёлкивает.

Но ладненько! Как вам роман «Идиот»? Ах, как хороша Настасья Филипповна, и гордая баловница при всём! Здесь и слепой углядит, знающий досконально биографию писателя, что она, самоочевидно же, тень Аполлинарии Сусловой. А та вертлявая особа из реальной жизни почти верёвки вила из Достоевского; драмы далеко не клок. Они, впрочем, тогда путешествовали по Европе. Достоевский писал о Сусловой: «Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважение других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям».

Искатели-копатели уж до чего прыткие. Глаза как перископы. Суслову они разглядели и в Полине из «Игрока», в Ахмаковой из «Подростка». Ишь пошла гулять, разудалая… Она ещё преотлично отражается от Катерины и Грушеньки в «Братьях Карамазовых». Писатель не жалел красок для роковых своих барышень. И запала же ему в сердце та молоденькая Суслова; и да, нигилистка она, насколько помним. Насколько память нас щадит.

И последний роман-исполин «Братья Карамазовы». И про сию вещицу писателя премного наговорено. Помыслы Достоевского грандиозные были касательно продолжения, но, жаль, не сложилось… Судьба и Бог решили по-своему. После издания книги Достоевский прожил два месяца. Но здесь в какой-то степени пройдёмся по Дмитрию Карамазову. Прообраз осужденного Мити – реально наличествовавший тогда человек, обитатель острога отставной поручик Дмитрий Ильинский. В 1848 году его арестовали по обвинению в убийстве своего отца. Но он не единственный, с кого писал классик. Имеется другой предполагаемый прототип Дмитрия – Аполлон Григорьев, один из почитателей произведений писателя. К прочему поэт и один из самых значительных критиков XIX века, друг Афанасия Фета, Достоевского. Григорьеву была свойственна двойственность характера, или парадоксальность, которую сам он считал чертой, присущей всякому русскому человеку. И, по всему вероятию, последний он романтик. Чем вам не Дмитрий Карамазов!

В итоге, что мы имеем? Фёдор Михайлович Достоевский, и никто другой, умеючи фокусничал, ловко создавал своих героев, вернее отрицательных героев, которым, без всякой утайки, веришь беспрекословно. Так и видишь, какая у персонажа «отвратительная рожа»… как внутри, так и снаружи. Понятное дело, просит кирпича, взбучку, но, чёрт возьми, сочувствуешь!

газета «Истоки» / Статья от 11.11.2021